Чернокнижник - Андрей Смирнов

Встали поздним утром, а выехали и вовсе в середине дня, потратив первую половину на сборы, завтраки и разговоры. Теплые полусапожки и плащ, принадлежавшие Эльге, остались в замке, и Марта поделилась с ней своими старыми вещами. Вещей было недостаточно для долгого путешествия, но в Тондейле, куда они должны были заехать по дороге, Уилар собирался купить для своей спутницы все необходимое. Эльга не спрашивала, откуда у него деньги, как не спрашивала, откуда у него лошади или почему деньги хранятся в новом кошельке. Она только тихо надеялась на то, что ценой за ее новую лошадь и обновку не стала чья-то чужая жизнь.

Когда они садились на лошадей, Эльга заметила ворон, угрюмо застывших на частоколе, и не могла не рассмеяться. Вчерашняя ночь вернулась к ней, она прикоснулась к одной из тысячи струн, пронизавших мироздание, заставила струну вибрировать и, вытянув руку, одними губами прошептала:

— Иди сюда!

Птицы поднялись в воздух и, громко каркая, закружились над двором — все, кроме одной. Словно ловчий сокол, ворона опустилась на протянутую руку и, широко разевая клюв, стала оглядываться по сторонам. «Не надо скрежетать зубами и напрягать волю для того, чтобы совершить чудо, — подумала Эльга. — Нужно, чтобы твоя воля стала необходимостью, чтобы сам порядок вещей, который вечно крутится и создаст Кельрион, повернулся бы и сотворил то, что нужно… И тогда сотворить небольшое чудо будет так легко и просто, что это будет уже почти что и не чудо вовсе».

Она заметила, что Уилар и Марта не спускают с нее глаз. Взгляд Марты, как и ее мысли, оставались скрытыми, непонятными; глаза же Уилара улыбались — чернокнижник явно был чем-то доволен.

«Вот видишь, — услышала Эльга его мысль, обращенную к Марте. — Нельзя оставлять ее у тебя, она такая же, как я, а на тебя она совсем не похожа».

— Почему? — требовательно спросила Эльга. — Почему я — такая же? Почему вы так думаете?

— Потому что, — Уилар улыбнулся. — Хотя Марта и может обругать любое живое существо, она всегда оставляет их теми, кто они есть, и никогда не подавляет их волю.

Сначала Эльга не поняла. Потом долго смотрела на ворону. Мир, словно мыльный пузырь в руке Бога, вдруг лопнул и сжался до точки.

— Лети! — отчаянно закричала она — и ворона, громко хлопая крыльями, полетела прочь. Она слышала, как за ее спиной издевательским смехом хохочет Уилар и как отчужденно молчит Марта. Эльга смотрела на удаляющуюся птицу и не могла понять — летит ли птица по своей воле или же повинуется той необходимости, которую она сама, своими руками, привела в действие.

Тондейл, город серых башен и припорошенных снегом черепичных крыш, высился на холме, у подножия которого сходились три дороги: первая, что бежала, минуя город, от Мольтегского перевала дальше на север, вторая уходила на запад, к Лаллерану, и третья, которая была древнее первых двух и сотворена не человеком, а самой природой — Хеглена, не слишком широкая, но глубокая, удобная для судоходства река, летом и осенью являвшаяся самой оживленной торговой артерией в юго-восточной части Шарданиэта.

Купив в городе все, что им было необходимо, они, не мешкая, выехали из Тондейла и поскакали по северному тракту. Эльга не знала, что является целью их пути, но помнила, что, последний, не зачеркнутый кружок на карте Уилара находился где-то здесь, на восточном краю гор Джеретай Грауте.

Зима — не самое лучшее время для путешествий. И если бы не зима, Уилар обязательно нашел бы какой-нибудь другой путь, потому что путешествие по тракту, несмотря на все свои удобства, подвергало их немалой опасности — с каждым днем и часом расстояние между ними и горой Лайфеклик все больше сокращалось, и встреча с оцепившими округу шээлитами становилась все более вероятной. Но им повезло. Спустя три дня они проехали развилку, оставив наконец Лайфеклик за спиной и слева, и ни один из Господних Псов так и не остановил их.

Они ночевали в постоялых дворах, разбросанных по всему Мольтегскому тракту, а если такого двора не находилось — просились в первый попавшийся дом. Здесь жили люди, привыкшие и к путешественникам, и к тому, что на них можно неплохо заработать. Человек, который платит, не торгуясь, вызвал бы куда больше толков и пересудов, чем постоялец, яростно сбивающий цену в течение получаса; и Эльга видела, как Уилар, без всякого, впрочем, удовольствия, каждый вечер принимается спорить о цене с каким-нибудь бородатым крестьянином или с громкоголосой бабой вроде той, в которую так любила превращаться Марта Весфельж, когда у нее портилось настроение.

Спустя полторы недели от начала пути они свернули с тракта, все больше и больше забиравшего на восток, и направились дальше на север, к белеющим где-то далеко впереди, изломанным Ангельским Костям.

Это были глухие, малолюдные места, с разбросанными то там, то тут баронскими замками и укрепленными поселениями. Изменились и люди. Теперь часто случалось так, что без всяких объяснений путешественников попросту отказывались пускать в дом. Подобное пренебрежение всеми законами гостеприимства, да еще и зимой, не столько злило, сколько удивляло Эльгу — люди, жившие совсем рядом, вели себя совсем иначе, хотя, конечно, их гостеприимство вовсе не было бескорыстным. Но здесь… Уилар между тем не только не злился, но даже не удивлялся, когда в ответ на стук и просьбу пустить на ночь дверь оказывалась наглухо закрытой, а сам дом — погружен в зловещее молчание, нарушаемое разве что бешеным лаем рвущихся с цепи собак Еще в самый первый раз, столкнувшись с таким «теплым» приемом, он, не оборачиваясь, приказал Эльге:

— Прочти молитву.

Это требование, пожалуй, поразило Эльгу больше всего.

— Ч-что? — переспросила она ошеломленно. — Молитву?!. Но какую?! И зачем?..

— Любую. И погромче.

— Славься, Владыка Света, жизнедатель, справедливый судья, Святейший, в чьей деснице пребывает душа моя… — затараторила она, но собачий лай полностью заглушал ее голос. Тогда Уилар посмотрел на собаку, и та задрожала и припала к земле, и под собачье скуление и хрип Эльга дочитала молитву до конца. После этого их все-таки пустили в дом, как пускали и потом, по мере их дальнейшего продвижения на север, и только каждый раз время, которое Эльга тратила на молитву, все удлинялось и удлинялось; но каждый раз, входя в дом, Уилар неизменно улыбался, глядя на установленные в углу статуэтки и изображения ангелов и святых. Статуэток же раз от разу становилось все больше и больше…

Наконец все дороги кончились, пропали и деревеньки, в которых можно было остаться на ночь, укрывшись от холода и непогоды. Местность была неровной, сплошные холмы и низины. Густой лес, хотя и защищал от ветра, изрядно портил Эльге настроение, вызывая гнетущие, мрачные предчувствия, наименьшее из которых состояло в том, что они заблудились и обречены блуждать по этому лесу до тех пор, пока не замерзнут или не умрут с голоду. Каждый раз, поднимаясь на какую-нибудь возвышенность, Эльга только утверждалась в этом ощущении — громоздившиеся где-то вдалеке белые горы, казалось, не приблизились ни на дюйм. Но, конечно, это было не так. Впрочем, пункт назначения, к которому стремился Уилар Бергон, располагался не в самих горах, а гораздо ближе. Один раз они наткнулись на занесенную снегом, пустующую деревню, которую объехали стороной.