Всадники - Жозеф Кессель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У меня больше нет моей, — сказал он ему. — Ты не заметил?
— У меня нет права, спрашивать тебя о причинах, — ответил Урос.
— Это так, — согласился Турсен, — но сейчас самое время, чтобы я рассказал тебе о них. Я решил, что не имею больше права носить мою плетку, после того, как забил ею до смерти одного из лучших и послушных коней.
— Как? Ты? — прошептал Урос и вздрогнул.
— Да, я, — кивнул Турсен. — Я сделал это пытаясь наказать самого себя, за свою собственную вину.
И четко проговаривая каждое слово, он добавил:
— Послушай меня, Урос. Если человек, ослепленный страстями, совершает несправедливость, какой бы страшной она не была, но затем, перед лицом милосердного Аллаха, признает свою вину и корит себя, и раскаивается, и пытается, если это только возможно, все исправить, — тот может считать себя человеком и не опускать головы. Но тот, кто планирует преступление хладнокровно, а затем и совершает его, тому нет прощения, и даже раскаявшись, он должен стыдиться самого себя до конца жизни.
А теперь, Урос, подумай хорошо над этими словами. Потому что судьей будешь ты, и приговор будешь выносить тоже ты.
— Я? — воскликнул Урос.
— Да. Я передаю тебе все мои права в этом деле.
— Почему ты не хочешь рассудить сам?
— Потому что если бы я даже целый день слушал то тебя, то Мокки, — но, все равно, думаю, что лишь ты один знаешь всю правду.
— Правду…
— Когда примешь решение, дай мне знать, — закончил Турсен, вновь сел и закрыл глаза.
Урос наполнил пиалу чаем, отпил пару глотков, и отставил ее в сторону.
«То, чего я хотел добиться, — размышлял он, — я добился. И даже больше. Какое мне дело до правды и справедливости? Да что это вообще такое?»
Он прислушался к монотонному бормотанию фонтана. Прошло много времени. Культя заболела и он сел чуть по-другому, выставил ногу в сторону и подождал, пока боль стихнет. Затем он скрестил ноги снова и сказал:
— Хорошо. Пусть его приведут.
Он так ничего и не решил.
Ключ со скрипом повернулся в замке и в просвете двери возник Аккул.
— Пришел час суда, Мокки, — крикнул он.
Чтобы встать, саису пришлось с силой оттолкнуться руками от пола, так слабо он себя чувствовал. У него закружилась голова. Но взглянув на Серех, которая от страха вцепилась себе в косы, он почувствовал себя вновь сильным и спокойным. Только бы защитить ее и ободрить.
— Не нужно бояться, — сказал он ей. — Зовут только меня.
— Ах, не подходи ко мне! Не подходи близко! — закричала на него Серех, пятясь назад и размахивая руками. — Сохрани свою неудачу, лишь для себя одного! Ты достаточно принес мне несчастий и сглазил меня! О, почему нельзя вычеркнуть из моей жизни день, когда я с тобой познакомилась!
— Я… я думал, что нравлюсь тебе… — запнувшись, тихо пробормотал Мокки.
— Тогда я видела в тебе совсем другого человека! — воскликнула та.
Снаружи светило солнце. В садах, на ветках деревьев висели спелые фрукты. Ручей, журча, стремился вдаль, лишь для Мокки весь мир казался мертвым и пустым. Не потому, что он боялся приговора Турсена, а потому что Серех его больше не любила.
Урос и Турсен сидели не двигаясь. Поднос со свежим чаем, чистой посудой и сладостями стоял между ними. Аккул и трое саисов ввели в помещение Мокки.
— С нами пришли и другие, — обратился к Турсену Аккул, — ты хочешь, чтобы они вошли?
— Нет, — ответил Турсен. — Здесь дело касается только нашей семьи. Но вы можете остаться, как свидетели.
Он взял в руки пиалу, сделал пару глотков, прокашлялся и торжественно произнес:
— А теперь слушайте все, что я решил. Приговор будет выносить Урос. Я передаю ему все права в этом деле, и его решение будет так же и моим.
Турсен замолчал и опустил взгляд. Мокки повернулся в сторону Уроса.
Тот посмотрел на него и неприятно поразился его виду. Грязный, ободранный человек. Он, было, вспомнил, что сам выглядел почти так же, всего несколько часов тому назад, но не почувствовал к саису никакого сострадания.
«Какая гадость, — подумал он. — Настоящее пугало!»
Повисла тяжелая тишина, и Урос вспомнил: «Я же должен объявить приговор!»
Он почувствовал то напряженное, рвущее сердце ожидание, с которым Турсен и другие, смотрели на его губы.
«Приговор… Но какой же?»
Он вперил взгляд в Мокки.
«Все здесь затаили дыхание и ждут, что я решу на твой счет, но тебе, похоже, это совершенно безразлично. Ну, подожди, когда ты услышишь, что я решил, то все твое равнодушие покинет тебя в миг!»
Он окинул взглядом присутствующих, и еще раз вгляделся в лицо Мокки, вне себя от презрения к нему и ненависти.
— Подними голову! — приказал он ему.
Мокки повиновался. Его лицо было лишено выражения. Он смотрел на Уроса и, казалось, не видел его. А тот вдруг вспомнил, каким оно было раньше. Улыбчивым, открытым и радостным, — и удивился такой сильной перемене. Урос разозлился на саму жизнь, которая может так быстро и беспощадно менять и ломать людей. Но потом мысль, словно заданный кем-то другим вопрос, пришла ему в голову: «А жизнь ли виновата в этом?». И через мгновение он ответил: «Нет. Это сделал я сам».
Не в силах больше размышлять над этим, он произнес устало и равнодушно:
— Я объявляю тебя невиновным. Ты свободен.
Мокки даже не двинулся с места. Люди вокруг издали дружный вздох облегчения и заулыбались, и тут же Урос с разочарованием понял, что он опять поступил так, как хотел его отец. Сделал то, что тот от него и ожидал. И это в конце своего длинного приключения, за которое он так дорого заплатил!
«Нет, именем пророка, нет! Я должен найти что-то, что было бы только моим решением. Что-то, что шло бы вразрез с желанием и волей отца. Но что же?»
От радости он едва не вскрикнул. По мнению Турсена Мокки был невиновен, он считал его лишь жертвой обстоятельств. Хорошо. Но Джехол! Ах, Джехол! Ага, Турсен хочет справедливости? Так он ее получит! Именем пророка!
И голосом, в котором зазвучала радость и теплота, он произнес:
— Да. Ты свободен Мокки. Свободен, и с сегодняшнего дня Джехол принадлежит тебе!
Мужчины закричали от радости и били друг друга по плечам. Невероятно! Неслыханно! Турсен же покраснел от гнева как рак. Он прекрасно помнил, что Джехол в действительности его конь, его творение.
Урос скосил глаза в его сторону:
«Ничего. Он простит мне это».
Турсену пришлось ждать дольше обычного, пока его негодование чуть улеглось.
— Тихо! — приказал он саисам. — Вы слышали приговор.
И повернув голову в сторону Мокки, добавил:
