Остров без сокровищ - Виктор Точинов

В общем, Джим затосковал. И, как со многими затосковавшими солдатиками случается, двинул в самоход. От термина «дезертирство» воздержимся, все-таки Хокинс рассчитывал вернуться.

Он и вернулся – захватил «Испаньолу», спрятал в дальней укромной бухте, застрелил Израэля Хендса двумя выстрелами в упор из двух пистолетов, – и вернулся. Но в блокгаузе к тому времени уже засели пираты Сильвера…

Такую вот историю рассказывает нам Джим Хокинс в своем мемуаре.

История вымышлена, причем от начала до конца. Не состоит из причудливого смешения правды и лжи, как зачастую случается в повествовании Джима. Сплошная ложь, от первого слова до последнего, – в самом буквальном смысле. Потому что по существу начинается поход на «Испаньолу» со слов Бена Ганна, якобы произнесенных накануне:

«Ну да ладно, у меня есть лодка, которую я смастерил себе сам, собственными руками. Она спрятана под белой скалой. В случае какой-нибудь беды мы можем поехать на ней, когда станет темнее…»

Стоит немного задуматься над этими словами, и нелепость их становится совершенно очевидной.

Бен Ганн живет на острове, он очень богат, но имущества у него крайне мало. Нет поблизости лавок, где можно отоварить золото. Лодка, соответственно, вещь ценная. Зачем Бен так просто выдает, где она спрятана? Если собрался сам доставить на ней Джима на «Испаньолу»? Хокинса он видит первый раз в жизни, доверяет ему с оглядкой, раз уж требует на переговоры других джентльменов… Не лучше ли промолчать о тайнике? Оставить Джима на берегу, отлучиться ненадолго и вернуться с челноком, благо он очень легкий и донести его в одиночку не проблема?

Но челнок к тому же не просто и не только легкий. Из описания плавания на нем мы видим, что он одноместный – Джима-то выдерживает еле-еле, брать пассажиров никакой возможности нет. Каким образом Бен Ганн собирался плыть на нем вдвоем с Хокинсом?

В оригинале Ганн предлагает не плыть, а попробовать челнок вдвоем: we might try that, – может быть, он планировал усадить в челнок Хокинса, а сам остаться на берегу?

Нет. Бен Ганн прекрасно знает, как трудно управлять его кривобоким плавсредством, это может делать лишь тот, кто «уже привык к его норову».

Управлять челноком должен сам Бен. Но пассажира он взять не может… Круг замкнулся. Единственное, что приходит в голову: Ганн подплыл бы на своей скорлупке к «Испаньоле» и попросил бы, чтобы за Джимом выслали ялик. Джентльмены немедленно бы поверили странному оборванцу и отправились бы за Хокинсом.

А окликнуть «Испаньолу» с берега не проще ли? Днем со шхуны насвистывание песенки слышали, даже мотив разобрали, а в ночной тишине голос не услышали бы?

А плавать Джим умел? Должен был уметь, не в степях Забайкалья вырос, на берегу моря, не Карского и не Баренцева, – Бристольский залив теплый, даже в январе не замерзает. До корабля в прилив треть мили, а берег пологий, к десяти вечера отлив сократит это расстояние чуть ли не вдвое, – не надо быть чемпионом по стайерским заплывам, даже по-собачьи добултыхать можно, даже в одежде, если уж так жалко ее на берегу оставлять…

Такое впечатление, что про свой челнок Бен Ганн рассказал с единственной целью: чтобы позже Джим смог в одиночестве его экспроприировать и отправиться к «Испаньоле». Вернее, Джим Хокинс с такой целью приписал эти слова Ганну. Без челнока живописать свои геройства на борту шхуны невозможно: вплавь-то добраться легко, но пистолеты и порох сухими не доставить… Из чего тогда застрелить в своем рассказе Хендса?

Зачем вообще челнок Бену Ганну?

Не для того, разумеется, чтобы покинуть остров. И не для увеселительных морских прогулок. Джим дает намек: дескать, позже видел очень похожие рыбачьи челны древних бриттов. Можно предположить, что и Бен Ганн соорудил лодчонку в рыболовных целях.

Однако он подробно расписывает свою диету Джиму: «С тех пор питаюсь козлятиной, ягодами, устрицами». Про рыбу ни слова ни сказано. Забыл? Допустим. Но рыбу ловят каким-либо способом, какой-то снастью.

Бен мог сплести рыболовную ловушку из прутьев – нечто вроде громадной корзины с воронкообразной горловиной. Мог и сеть сладить, если умел вязать сети, – распустить парусину на нитки недолго, а старый парус у него имелся.

Но дело опять же упирается в ничтожную грузоподъемность челнока. Он человека-то едва выдерживает, перевозка капитальной снасти уже составит проблему. А если еще добавится вес улова – случится, выражаясь по-морскому, оверкиль.

Бен Ганн мог рыбачить с челнока только удочкой. Причем удить некрупных рыбешек – какая-нибудь хемингуэевская рыбина потопила бы лодчонку или утащила в океан.

Ну и зачем столько трудов? Чтобы терпеливо дожидаться поклевки какой-то захудалой сардинки? Бен Ганн рыбачил бы не для спортивного интереса, ему всерьез пищу добывать надо, чтобы с голодухи не околеть. И еще золото перетаскивать надо. А если вместо поклевки сардины неожиданный шквал налетит? Что тогда? Зачем этот глупый риск?

У Бена Ганна было много дерева. Много козьих шкур. Много времени. Отчего он не сладил лодку больших размеров, надежную и устойчивую? Жизнь-то одна, рисковать ею совсем не с руки, особенно с учетом обретенного громадного богатства.

А если без рыбы жизнь не мила, так на острове приливы высокие. Схлынет вода – в лужах непременно и рыба останется, и моллюски, и ракообразные. Везде и всегда остаются. Если выложить в затопляемой приливом прибрежной зоне самую примитивную загородку из камней или плетень поставить – уловы возрастут многократно, собирай без всякой лодки, устраивай по четвергам рыбный день…

Челнок Бену Ганну не нужен.

Абсолютно.

Челнок сочинил Хокинс.

Но почему он в таком случае не выдумал что-то более мореходное и удобное в эксплуатации? Пирогу, например, выдолбленную из древесного ствола? Вернее, выжженную, топор Бен Ганн еще мог отыскать в блокгаузе, а долото или тесло едва ли…

Однако воображение Хокинса породило вот какое чудо:

«Был он легок и подвижен, но вместе с тем до такой степени кривобок и вертляв, что управлять им не было возможности. Делай с ним что хочешь, из кожи лезь, а он все кружится да кружится».

Пирога, хорошо слушающаяся весло, не годилась. На пироге какие приключения? Подплыл, перерезал канат, уплыл… Скукота, никакой романтики.

Челнок дает куда больше возможностей продемонстрировать свой героизм в экстремальной ситуации. Обратно на берег не выгрести, течение и волны играют челноком как хотят, а Хокинсу хоть бы хны – задремал в челноке и спит. И «Адмирал Бенбоу» во сне видит! Ну разве не герой?

Но плавать герой не умеет, это очевидно: «Однако, поравнявшись с Лесистым мысом, я понял, что неминуемо пронесусь мимо, хотя действительно берег был теперь от меня всего в нескольких сотнях ярдов. Я видел прохладные зеленые вершины деревьев».