Бывших ведьмаков не бывает - Галина Романова

Каких-то две недели — шестнадцать дней, если быть точным, — он не был тут, а глаз замечал вокруг признаки близкой осени. Начала желтеть трава. Сверкали желтые звезды осенней кульбабы. На березах уже кое-где опадали листья. Рябина убралась гроздьями алых ягод. Цветущая вода в Змеиной даже с расстояния в тридцать саженей выглядела холодной. Ближайшие поля почти все оголились, на некоторых пробивались озими. Деревенское стадо уныло, топталось на лугу, где почти не осталось сочной травы.

Лясота отвернулся, стал смотреть вдаль. На противоположном берегу паром должен был пристать к большой пристани, где сейчас стояли две баржи и небольшой частный пароходик, выкрашенный веселой желто-зеленой краской с киноварно-кирпичной ватерлинией. Чуть дальше, вдоль берега, стояли низкие складские избы, какие-то конторы, а за ними начиналось предместье Загорска, главного города княжества. От пристани шли три дороги — две широкие, в город и вдоль берега вниз по течению Змеиной, и узкая — к далеким, смутно виднеющимся за лесами горам. Где-то в той стороне, в двух верстах от Загорска, была загородная усадьба владетельных князей. С крутого берега ему даже казалось, что он различает слабый блеск крыши на местной церковке. Где-то там он прожил несколько дней, когда мог чувствовать себя счастливым. Жаль, что понял он это только сейчас.

Паром причалил, началась суета посадки и высадки. На эту сторону переправилось несколько телег — видимо, крестьяне ездили в Загорск что-то продавать и теперь возвращались домой. Едва они успели освободить паром, как на их место заступили другие.

— Пора ехать, — произнес фельдъегерь.

Лясота кивнул, забираясь в возок. В этом путешествии его сопровождали два фельдъегеря. Один скакал верхом, ведя на поводу запасную лошадь, а второй сидел в возке. Время от времени они менялись. И оба приказ не сводить глаз воспринимали буквально, так что Лясота продолжал чувствовать себя под арестом.

На самом деле все совершилось так быстро, что он до сих пор не успел опомниться. Не прошло и часа после разговора с князем Дичем, как его вызвали к коменданту. На тюремном дворе с него сняли кандалы, после чего дали подписать несколько бумаг о неразглашении, усадили в возок и, даже не дав переодеться, повезли к князю Владиславу Загорскому.

Он находился отнюдь не в знакомом доме на Соборной улице, а в особняке на Большой Масловой. Переступив порог, Лясота сразу заметил завешанные зеркала, черные крепы на ливреях лакеев, услышал сдавленный женский плач. Сам князь вышел ему навстречу в трауре, и Лясота невольно пожалел этого человека. Он словно постарел лет на десять, похудел, осунулся и выглядел, словно только что встал на ноги после тяжелой болезни. Даже не верилось, что еще пару недель назад этот заторможенный, с пустым взглядом человек фехтовал на саблях, двигаясь с энергией юноши.

— Вы, — произнес он без всякого выражения. — Здесь.

— Я, — кивнул Лясота. — Что-то случилось?

— Да. — Князь Владислав с усилием поднял голову, оглядел холл, избегая смотреть на людей. — Княгиня Елена, моя бывшая жена, скончалась вчера вечером. Может быть, и раньше. Я последнее время не в том состоянии, чтобы…

— Я вас понимаю. Я здесь, чтобы помочь.

— Чем вы мне поможете? — отмахнулся князь Загорский. — Все кончено.

— Не кончено, раз я здесь.

Сопровождавший Лясоту офицер выступил вперед и протянул князю Владиславу запечатанный пакет. Тот вскрыл его, уронив конверт на пол, пробежал глазами бумагу.

— Вот как, — промолвил он. — Это… Благодарю вас!

На миг в его глазах вспыхнул прежний огонь.

— Благодарите не меня, а Третье отделение, — ответил Лясота. — Я либо умру, либо верну вам княжну Владиславу.

Ситуация складывалась именно так — прощаясь, Юлиан Дич ясно дал понять своему бывшему ученику, что, если его миссия провалится, самоубийство для него будет наилучшим выходом.

— Сделайте это. — Князь порывисто шагнул вперед и стиснул его локти. — Сделайте, и я… я сделаю вас своим зятем!

— Ого! — вырвалось у Лясоты.

— Да. Я был слеп, я не заметил этого раньше. — Словно очнувшись от забытья, князь говорил быстро, блестя глазами. — Мне все казалось, что она — маленькая девочка. Я забыл, что ей уже давно не двенадцать и даже не четырнадцать лет. И за те дни между вами могло возникнуть некое чувство… Я должен был угадать это раньше. Я этого не сделал. Но поймите, я ведь уже терял дочь, когда три года назад Елена забрала ее, уезжая к этому… к человеку, который потом убил ее. Вы подарили мне чудо. Вы вернули отцу дочь. Естественно, я не мог так скоро расстаться со своим сокровищем. Если бы я догадался, если бы не был таким…

— Полно, — оборвал Лясота, которому надоело слушать чужие излияния. — Не сейчас.

— Вы правы. — Владислав Загорский снова оделся в броню светской учтивости. — Но поймите и меня, еще час назад я был уверен, что потерял обеих женщин, которых любил. И вы даете мне шанс обнять еще раз одну из них!

Стоявший за спиной офицер выразительно кашлянул, намекая, что время идет.

— Да-да, — заторопился князь. — Когда вы уезжаете?

Лясота бросил взгляд на сопровождавшего его офицера.

— Сегодня.

— Извольте подождать хотя бы час, чтобы я мог снабдить вас в дорогу всем необходимым.

Офицер попытался протестовать — мол, дело государственной важности и государство берет на себя все расходы, но князь Загорский был непреклонен. В результате Лясота получил отличный охотничий костюм, пару новых, только-только появившихся многозарядных пистолетов («Заряжаете сразу шесть пуль. После каждого выстрела надо только повернуть до щелчка вот эту часть — и он снова готов к стрельбе»), — кавалерийскую саблю и деньги на дорожные расходы.

Все остальное действительно было организовано Третьим отделением, так что до Загорска добрались быстро и без приключений. Пожалуй, слишком быстро. Лясота только-только опомнился от происшедших с ним перемен и не успел продумать, что и как будет делать. И вот теперь, пока паром не спеша пересекал холодные воды Змеиной, он стоял у борта, пытаясь собрать воедино все, что ему было известно.

…Древние легенды гласили, что на заре времен повздорили боги — Перун-Громовник и Волос-Змей. Все боги во всех мирах постоянно враждуют — то между собой, то с людьми. Осерчав в очередной раз на брата — ибо Перун и Волос были братьями, хотя только по отцу, — Перун-Громовник гнал его до самых гор, намереваясь на этот раз убить. И даже отец не смог его усмирить, настолько силен был гнев бога. Сраженный, пал Волос-Змей на землю, раненый, пополз прочь, и там, где падали капли его крови, из нее рождались змеи. По этим следам Перун и нашел вход в подземное царство, огромную яму, куда уполз отлеживаться его раненый брат. На дне ямы копошились змеи — столько натекло крови из ран бога. И у каждой на спине был знак молний — черная полоса, как знак того, что молнией получил рану Волос. Опасаясь, что их повелитель может выбраться, Перун взгромоздил на это место скалу, названную Змеиной. И река Змеиная как раз и берет от ее подножия свое начало.