Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было очень хорошее начало перекрёстного допроса. В принципе, адвокат располагал хорошим материалом для развития успеха. Дело заключалось в том, что Литтлфилд, давая показания коронерскому жюри, допустил и кое-какие иные фактологические ошибки. Так, например, он ошибся в определении даты того дня, когда получил индейку, оплаченную профессором Уэбстером. Литтлфилд в ходе перекрёстного допроса в суде не стал упорствовать в данном вопросе, а поспешил признать факт ошибки, добавил, что спустя некоторое время после дачи показаний сообразил, что был неправ, и обратился к члену коронерского жюри по фамилии Мерилл (Merrill) с вопросом о том, как можно внести правку в текст стенограммы. Объяснение это прозвучало не очень убедительно, со слов Литтлфилда нельзя было понять, почему он обратился к одному из шести членов жюри, а не к самому коронеру и почему вообще стала возможна такого рода путаница в датах.
Другая ошибка была намного более принципиальной — она касалась того времени, когда Литтлфилд якобы почувствовал жар печи, приложив ладонь к стене разделительного коридора. Напомним, что речь идёт об очень важном моменте, запустившем цепочку событий, окончившихся разоблачением обвиняемого. Так вот, адвокат Сойер, внимательно прочитав показания Литтлфилда коронерскому жюри, обнаружил, что тот заявил в декабре минувшего года, будто в тот день уборщик ушёл из колледжа в 9 часов утра и отсутствовал до самого вечера! Причём ушёл в обществе супруги, которая могла подтвердить факт его отсутствия. Отсюда рождался уместный вопрос: как мистер Литтлфилд мог почувствовать жар печи через стенку в 15 часов, если он ушёл из колледжа в 9 утра и не возвращался до позднего вечера?
Тут к месту припомнить любопытный аргумент профессора Уэбстера, который утверждал, что разводил огонь в печи неоднократно и никогда никаких проблем, связанных с нагревом окружающих конструкций или предметов мебели, не возникало. То есть рассказ уборщика про горячую стену коридора является выдумкой, призванной замаскировать… а вот что именно эта выдумка маскировала?
Каким бы ни был ответ на этот вопрос, защита могла очень выразительно и убедительно поставить под сомнение показания важнейшего свидетеля обвинения в их важнейшей части и благодаря этому заставить членов жюри думать, что показания уборщика не соответствуют действительности и призваны увести суд в сторону от рассмотрения реальных событий.
Однако произошло неожиданное. Судья остановил адвоката, когда тот зачитывал стенограмму показаний Литтлфилда коронерскому жюри, заявив, что предметом рассмотрения настоящего суда являются показания, данные свидетелем именно этому суду, а не коронеру. Не без укоризны судья Лемюэль Шоу заметил, что действия адвоката являются «незаконным приёмом» («irregular in its course»). Между тем, судья был не прав, практика зачитывания показаний, данных в ходе расследования другим инстанциям — полиции или ведомству коронера, — существовала и считалась вполне допустимой. Но Сойер растерялся, ему явно не хватило опыта работы в уголовном суде, чтобы надлежащим образом мотивировать необходимость рассмотрения ранних показаний важнейшего свидетеля обвинения. Тем более, что веские аргументы в пользу обсуждения ранее данных показаний существовали, поскольку Литтлфилд явно лгал либо перед коронером, либо перед судом… И, что особенно важно! — в обоих случаях он приводился к присяге и клялся говорить одну только правду и ничего, кроме правды.
Смутившийся резким одёргиванием судьи, адвокат Сойер вернулся на своё место, предложив коллеге Плинию Меррику (Pliny Merrick) продолжить перекрёстный допрос. Тот справился с этой задачей немногим лучше предшественника. Меррик коснулся истории, до того момента судом не рассматривавшейся. Суть её заключалась в том, что некий мужчина по фамилии Тодд (Todd) во время допроса полицией утверждал, будто случайно повстречался с Литтлфилдом в банковском офисе у моста Крейджи («Cragie bridge»), разговорился и… Литтлфилд якобы сказал ему, что видел, как Паркмен уходил из колледжа и шёл по мосту в Кембридж. Кроме того, Тодд со ссылкой на Литтлфилда говорил, что слышал из уст уборщика, будто тот являлся свидетелем передачи Уэбстером денег мистеру Паркмену. И вот теперь Меррик в суде стал задавать Литтлфилду вопросы о знакомстве с Тоддом и встречи с последним в банке.
Это был заведомо проигрышный для адвоката диалог, поскольку показания Тодда в суде не звучали и предметом обсуждения являлось нечто, сказанное третьим лицом в другом месте. Понятно, что ничего серьёзного доказать такими ссылками невозможно. Так и получилось! Литтлфилд невозмутимо ответил Меррику, что действительно знаком с мистером Тоддом и на самом деле встретил того в банкирском офисе в конце ноября и разговаривал с ним, но ничего не говорил о Паркмене на мосту и не упоминал о том, будто тот уходил из колледжа.
Меррик, явно не понимая порочность затеянной дискуссии, стал настаивать и для чего-то упомянул ещё одного джентльмена — некоего Грина (Green), также в суде не допрошенного — который якобы являлся свидетелем разговора Литтлфилда с Тоддом. Литтлфилд флегматично возразил на это, что с мистером Грином знаком и может без колебаний заверить суд, что тот при разговоре в банке не присутствовал.
Далее между адвокатом и свидетелем получилась совсем уж некрасивая сцена, которую можно сравнить разве что с грубой перебранкой. Плиний Меррик несколько раз повторил — как само собой разумеющийся факт! — что Литтлфилд в своих подозрениях в отношении профессора Уэбстера был движим жаждой стяжания, и это вывело допрашиваемого из себя. Повысив голос, он перебил адвоката и заявил, что никогда не говорил о желании получить выплату, и сейчас заявляет, что и впредь делать такого рода заявления не станет.
В общем, перекрёстный допрос оказался совершенно скомкан. Защита не решила ни одной из задач, которые стояли перед ней на том этапе судебного следствия. Адвокатам необходимо было добиться от важнейшего свидетеля обвинения однозначных утверждений, которые впоследствии можно было опровергнуть и благодаря этому использовать против стороны обвинения. В частности, следовало чётко определиться с тем моментом, когда у Литтлфилда появились подозрения в отношении подсудимого. Необходимо было однозначно зафиксировать те обстоятельства, которые привели к формированию этих подозрений. Следовало внимательнейшим образом исследовать события 29 и 30 ноября, а также ночи, во время которой Литтлфилд отправился на пляски до утра. Необходимо было детальнейшим образом расспросить Литтлфилда о проникновении в помещения Уэбстера через окно и указать присяжным на совершеннейшую нелогичность действий свидетеля. Свидетель обвинения должен был с максимально точной привязкой по времени рассказать о своих передвижениях и действиях в те часы и дни. Можно было задать несколько вопросов о предполагаемом уходе жертвы из колледжа —
