Верлен и Рембо - Елена Мурашкинцева

ВОПРОС: Каковы причины вашего пребывания в Брюсселе?

ОТВЕТ: Я надеялся, что моя жена приедет ко мне сюда, как она сделала в прошлый раз, после того как мы расстались.

ВОПРОС: Мне не понятно, почему отъезд друга мог повергнуть вас в такое отчаяние. Не существует ли у вас с Рембо других отношений, помимо дружеских?

ОТВЕТ: Нет, это клевета, распущенная моей женой и ее семьей с целью скомпрометировать меня; это обвинение содержится в том самом иске о раздельном проживании, который моя жена подала в суд.

С содержанием ознакомились, подтвердили подлинность и заверили подписью:

П. Верлен, Т.Т’Серстевенс, К. Лигур.

12 июля 1872 года

Примерно два года тому назад я познакомился в Париже с Верленом. В прошлом году, вследствие его раздоров с женою и ее семьей, он предложил мне отправиться с ним за границу; мы должны были зарабатывать себе на жизнь тем или иным способом, поскольку у меня нет никаких личных средств, а Верлен живет лишь на свои трудовые доходы да на небольшие деньги, которые он получает от матери. В июле прошлого года мы оба приехали в Брюссель, где провели около двух месяцев; увидев, что в этом городе нам делать нечего, мы отправились в Лондон. Там мы жили вместе до самого последнего времени, занимая общую квартиру и живя вскладчину.

В результате ссоры, произошедшей между нами в начале минувшей недели, ссоры, возникшей из-за того, что я упрекал его в беспечности и в непозволительных выходках по отношению к некоторым нашим знакомым, Верлен почти без всякого предупреждения покинул меня, даже не сообщив, куда он уезжает. Тем не менее, я предположил, что он направляется в Брюссель или будет там проездом, поскольку он сел на пароход, отходивший в Антверпен. Затем я получил от него письмо с пометкою "В море", которое я вам представлю: в нем он уведомлял меня, что намерен призвать к себе жену, а если она не откликнется в течение трех дней, он покончит с собой; он также просил меня писать ему до востребования в Брюссель. Я отправил ему туда два письма, в которых просил его вернуться в Лондон или позволить мне приехать к нему в Брюссель. Именно тогда он прислал мне телеграмму, чтобы я приезжал. Я желал опять сойтись с ним, так как у нас не было никаких причин расходиться.

Уехав из Лондона, я прибыл в Брюссель во вторник утром и направился к Верлену. Его мать была с ним. У него не было никаких определенных планов: он не хотел оставаться в Брюсселе, так как опасался, что ему нечего будет делать в этом городе; я же, со своей стороны, не желал возвращаться в Лондон, как он мне предлагал, поскольку наш отъезд неминуемо должен был произвести слишком неприятное впечатление на наших друзей, и я решил вернуться в Париж. Верлен то высказывал намерение сопровождать меня, чтобы, как он говорил, расправиться с женой и ее родителями, то отказывался ехать со мной, так как Париж был связан для него со слишком тяжелыми воспоминаниями. Он находился в состоянии чрезвычайного волнения. Однако он энергично настаивал, чтобы я остался с ним: он то приходил в отчаяние, то впадал в ярость. В его мыслях царил полный разброд. В среду вечером он выпил сверх меры и сильно захмелел. В четверг он ушел из дому в шесть часов утра и возвратился лишь в полдень; он был вновь пьян и показал мне купленный им пистолет, а на мой вопрос, что он намерен сделать с ним, ответил шутя: "Это для вас, для меня, для всех!". Он был крайне возбужден.

За то время, пока мы все сидели в нашей комнате, он несколько раз спускался, чтобы выпить вина; он по-прежнему хотел помешать мне осуществить мое намерение уехать в Париж. Я твердо стоял на своем и даже попросил его мать дать мне денег на эту поездку. И вот, выбрав подходящий момент, он закрыл на ключ дверь, выходящую в коридор, и, загородив ее стулом, сел на него. Я стоял как раз напротив него, прислонившись спиной к стене. Сказав мне: "Вот тебе, раз ты уезжаешь!" или что-то в этом роде, он направил на меня пистолет и спустил курок; пуля попала мне в кисть левой руки; за первым выстрелом почти сразу последовал второй, но в этот раз Верлен не целился в меня, так как дуло пистолета было направлено в пол.

Тут же Верлена охватил приступ сильнейшего отчаяния из-за того, что он совершил; он кинулся в смежную комнату, занимаемую его матерью, и повалился на кровать. Он словно обезумел: сунул мне в руки пистолет и стал умолять меня выстрелить ему в висок. Все поведение его свидетельствовало о том, что он глубоко раскаивается во всем случившемся.

Около пяти часов вечера он и его мать проводили меня сюда, чтобы мне сделали перевязку. Вернувшись в гостиницу, Верлен и его мать предложили мне либо остаться с ними, чтобы они ухаживали за мной, либо вернуться в больницу до полного выздоровления. Так как рана, на мой взгляд, не была слишком серьезной, я выразил желание уехать в тот же вечер во Францию — к матери, в Шарлевиль. Мои слова снова повергли Верлена в отчаяние. Его мать вручила мне двадцать франков на эту поездку, и оба они пошли провожать меня на Южный вокзал. Верлен словно обезумел, он всячески уговаривал меня остаться; но при этом не вынимал руки из кармана, где у него был пистолет. Когда мы дошли до площади Руп, он обогнал меня на несколько шагов, а затем вернулся ко мне; его поведение внушало мне опасение, что он снова может дойти до крайностей; я повернулся и побежал. Именно тогда я попросил полицейского арестовать его.

Пуля, засевшая у меня в кисти, еще не извлечена, здешний врач говорит, что это можно будет сделать не раньше, чем через два-три дня.

ВОПРОС: На какие средства вы жили в Лондоне?

ОТВЕТ: В основном на те деньги, которые г-жа Верлен посылала сыну. У нас также были уроки французского языка, которые мы давали совместно, но уроки эти много не приносли: ближе к концу, это было франков двенадцать в неделю.

ВОПРОС: Известна ли вам причина несогласий между Верленом и его женой?

ОТВЕТ: Верлен не хотел, чтобы его жена продолжала жить у своего отца.

ВОПРОС: Разве она не ссылается также на оскорбительную для нее близость вашу с Верленом?

ОТВЕТ: Да, она даже обвиняет нас в противонравственных сношениях; но у меня нет никакого желания заниматься опровержением подобной клеветы.

С содержанием ознакомились, подтвердили подлинность и заверили подписью:

А. Рембо, Т.Т’Серстевенс, К. Лигур.

18 июля 1873 года

Ничего не могу прибавить к тому, что я сказал на первом допросе относительно причины совершенного мною покушения на Рембо. Я был в тот момент в состоянии полного опьянения, мне полностью отказал разум. Верно, что следуя советам друга моего Муро, я на какое-то время отказался от мысли покончить с собой; я решил записаться добровольцем в испанскую армию; но, поскольку обращение мое по этому поводу в испанское посольство ни к чему не привело, я вновь стал задумываться о самубийстве. Именно в таком расположении духа я купил в четверг утром револьвер. Зарядил я его в кабачке на улице Шартрё; на этой улице я оказался, желая навестить друга.