Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

– Хочет, чтоб с матерью его мы сошлись... А я ее, суку, ненавижу! В войну дитенка в детдом сдала, чтоб легче кобелей было приваживать.

– Хочешь, сам поговорю с Олегом?

– Не поможет. Он твердолобый, в меня.

– Ну прощай. Вздремнуть надо. Утром вылетаю в Новообск.

– Как думаешь, разговор крупный будет?

– Голову, надеюсь, не снимут.

Они разошлись, но Пронин не ложился до самого утра, то заходил в свою унылую каморку, то бродил между балками, присматривал: нет ли кого на улице. Спьяна долго ли замерзнуть? Могут и пожар учинить. В прошлом году два молодчика перепились, сгорели и вагончик сожгли... Следователь из области долго пытал: что да как? Да куда вы смотрели?

Уж пролились жиденькие утренние сумерки, когда он собрался идти спать, но услыхал Кешин голос: «Там, под солнцем юга, даль безбрежная...» Кеша, выписывая ногами иероглифы, мотаясь из стороны в сторону, колыхал между балков. Видать, опять собрался домой: на лямке мешок волочился.

– Уезжаю, Сергеич. Ругаться не будешь?

– Зачем ругаться? Ругань – последнее дело.

– А сам недовольный... Мной недовольный-то?

– Какая разница – кем? Уезжай... там же это... под солнцем юга.

– Смеешься? – осерчал Кеша. – Хорошо тебе – Федосья под боком. Шевельнул пальцем, и – все тридцать три удовольствия. А я уж забыл, с которой стороны к бабе подступаться.

– Раз по бабе затосковал – тут уж ничем не пособишь.

– Дак ведь как? Дак ведь я не мальчик! Сорок второй год доходит. Рыбки ей увезу. Нужно же, верно?

– Нужно, как не нужно, – устало согласился Пронин. Сейчас бы уснуть и проснуться в каком-нибудь счастливом месте и времени. Только где это место и как угадать день или час, который для тебя самый счастливый? Счастье взрослого человека мгновенно и проходяще. Едва ухватишься за него, тебя уж заботы одолевают. Начнешь отмахиваться от них и незаметно смахнешь свое счастье. Упадет оно на пол незаметной горошиной, закатится в темный угол, потом ищи свищи – не найдешь... Кеша вот счастлив, пока пьян. Пронину и это заказано!

– Опять поваром стану... Приготовлю, к примеру, лапшу дунганскую. Едал?

– Не доводилось.

– Или форель с орехами... Ууу! Пальчики оближешь! А фазан с яблоками? Тоже штука! Мама родная! Тыщи блюд, и одно другого вкусней. Вот это искусство! Это тебе не Юлькин суп-кондей!

Пронин и сердился на его болтовню, и едва сдерживал улыбку. «Чего ты хочешь от него? – спрашивал он себя. – Чего добиваешься? Этот человек беззаветно трубил не один год. Ты без семьи, а он оставил семью, все оставил... Нужна ему эта нефть, ему лично? Да нисколько! Нужна ему слава первооткрывателя? Не умрет и без славы. Живут без нее миллионы людей... нехудо живут. Так за что же ты всплыл на него? Пожми руку и поклонись человеку, с которого требовал больше, чем давал ему за долготерпение, за каждодневную маету без крова, без радости...»

– Эх, жизнь наша бекова! – сетовал между тем Кеша. Хоть напоследок решил выговориться. – Все мне тут омерзело: и суп Юлькин, и земля эта гадская...

– Уезжай, Иннокентий, – сдерживая внезапное, как сель, раздражение, сказал Пронин и придвинулся к своему балку. – Уезжай и про землю, в которую единой капли крови не уронил, – помалкивай. Это тебе не форель с орехами!

Сорвавшись на крик, Пронин, чувствуя что уже не в состоянии управлять собой, скрылся в балке. Уперевшись головою в косяк, долго стоял у порога, потом накинул крючок, словно боялся преследователей.

Кеша растерянно потоптался, поправил съехавший с плеча рюкзак и вздохнул: «Обиделся... А разве я виноват, что здесь ни хрена нету? Уперся на своем, хочет быть умней всех... Ну будь, будь, если сможешь. А я вот что, я щас опохмелюся маленько... Этого ты мне не запретишь, не-ет!»

В рюкзаке была заначка, но в одиночку Кеша пить не умел и потому сильно обрадовался, когда увидал Олега.

– Эй, парень! Есть разговор... – заговорщически подмигнул Кеша, но пока выпрягался из лямок рюкзака, подбежала Юлька.

– И ты поверил, дурачок очкастый? Да мне кроме тебя на пушечный выстрел никого не надо! – не замечая Кеши, говорила она, отрезав Олегу пути для отступления.

– Поменьше эммоций, ллапа! – пошловато, пряча за пошлостью свою обиду и ревность, говорил ей Олег. – На меня эта артиллерийская логика не действует.

– Какой ты бесчувственный! Олег, я же... я не могу без тебя!

– Прекрати! Или я ударю... – личина, которую он надел, быстро спала. Губы дрожали, голос то гас, то вдруг вырывался из хрипа, тончал и на самых верхах рвался, глаза лопались от невыносимой боли.

– Бей, – покорно подставила щеку Юлька и схватила его за руку. – Бей...