Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако это оказался вовсе не конец истории, как может показаться. Миновало несколько недель после трагической гибели собачьей семьи, и однажды, придя покормить Джульбарса, я увидела подле него нескладного тощего рыжего щенка с темной пастью. Он трусливо жался к старому псу, не зная, куда бежать от испуга. Во всей его повадке было что-то знакомое, и стоило мне через некоторое время увидеть его при свете, как все сомнения рассеялись: передо мной был чудом уцелевший щенок Моники.
Откуда он тут взялся, конечно, можно было легко догадаться — ведь пропадала где-то по полдня его мать. Возможно, она вытащила щенка из грязи под крыльцом после того, как там побывали мы, и, не решившись относить его к остальным, укрыла в более надежном месте. А может, первой почуяла в приехавших собачниках врагов и успела утащить одного из щенков, прежде чем попалась сама.
Щенок вырос достойным сыном своей вечно испуганной матери. Пока был маленьким, он прятался от людей и его видели крайне редко. Он жил вместе с Джулькой, спал в его сарайчике и старался никуда не отходить без нужды. Создавалось полное впечатление, что мать его успела кое-что сообщить сыну про людей, и он накрепко затвердил урок. Рыжий — как его прозвали, ибо сериальное «Хуан Мануэль» (так звали сына Моники из сериала, в честь которой получила имя его мать) ему никак не подходило, — жил с вечной оглядкой. Он подходил сбоку, крадучись, поджимая хвост, готовый отскочить и броситься наутек. Со временем он превратился в красивого осанистого ярко-рыжего пса с широкой грудью и сильными лапами, но в глазах его, шоколадных, как у матери, постоянно светилась тревога. Он вечно ждал, что на него вот-вот нападут. Вытягиваясь и поджимая хвост, он смотрел издали, как Джулька принимал угощение и ласкался, зная, что ему не посмеют отказать. Иногда он подходил к кормящей руке, но стоило сделать лишнее движение, как Рыжий молниеносно отскакивал и удирал. Старый Джулька был для него единственным близким существом, ну, может, еще и молодой Барс.
Но, как говорено уже не раз, свято место пусто не бывает. Прошло каких-то два года, и вот однажды, явившись на дежурство в выходной, я увидела, что в павильоне (была зима, а в это время года собакам разрешается сидеть в помещении, особенно в мороз) вместе с Рыжим и Джулькой сидит незнакомая маленькая черная собачка.
Приветствуя меня, Джульбарс и Рыжий поспешили мне навстречу. Рыжий успел немного пообвыкнуться и уже не шарахался от некоторых людей. Меня он признавал, но прикоснуться к себе все равно не позволял. Маленькая же собачка осталась сидеть столбиком, поставив торчком большие уши. На ее острой умильной мордочке светились два ясных глаза, а в углах черных губ пряталась затаенная ухмылка.
Поздоровавшись с псами, я подошла ближе и присела перед незнакомкой на корточки. Она поднялась и чуть отошла, но не спустила с меня внимательного доброжелательного взгляда.
— Ты кто такая? — спросила я, потянувшись погладить ее по голове.
Собачка обнюхала мою руку так серьезно, словно пыталась определить, что я делала сегодня днем и к чему прикасалась. Не мешая ей изучать меня, я разглядывала новую знакомую.
Она была невысока ростом — макушкой едва доставала мне до колена, — с длинным туловищем таксы, задорно торчащим кверху, закрученным в кольцо хвостом и большими ушами. Вся угольно-черная с подпалинами, она была с редкой отметиной — имела четыре глаза. Второй парой глаз в народе называют два пятна на бровях у собаки. Такие псы чрезвычайно ценятся — считается, что основной парой глаз они видят обычный мир, а второй — мир потусторонний, духов, призраков, домовых и прочую нечисть.
Убедившись, что мои руки не представляют опасности, собачка позволила себя погладить и вежливо отошла, словно светская дама на рауте. Направившись к двери, она оглянулась на меня, словно желая сказать: «Я хочу выйти. Открой мне!»
Я выполнила столь ясно высказанную просьбу, и собачка ушла. За нею, как привязанные, отправились Джулька и Рыжий.
Я еле дождалась сменявшего меня дядю Ваню. Он пришел с Барсом. Маленькая черная собачка вертелась возле молодого пса и явно кокетничала с ним. По крайней мере, тот не сводил с нее зачарованных глаз.
— Кто она такая? — спросила я.
— А, это Машка, — ответил дядя Ваня. — Манька, оставь его! — прикрикнул он на собачку, которая тем временем затеяла возню с большими собаками.
— Девочка? — обрадовалась я.
— А то нет! Пришла неизвестно откуда и сразу их к ногтю прибрала. Барс мой вовсе в нее влюблен, да только ему еще рано — семь месяцев только.
Собаки тем временем разыгрались вовсю. Маленькая Машка пользовалась преимуществами своего роста в полной мере — она то атаковала Барса и Рыжего, стремительно обегая их с разных сторон, то шныряла у них под брюхом, ловко уворачиваясь от их зубов. А когда погнавшийся за нею Барс рухнул в сугроб, набросилась на него и вцепилась в толстые складки на его шее. Огромный пес, который, по сути, был еще щенком, не пытался сопротивляться. Он только повизгивал и притворялся испуганным. Но когда Машка, поверив в поражение, отпустила его, тут же вскочил и накинулся на нее. Маленькая собачка еле успела нырнуть ему под брюхо и атаковала оттуда.
Стоило мне выйти на крыльцо и направиться к воротам, как игры были оставлены, и все четверо отправились меня провожать. Барс и Машка, не переставая в шутку грызться друг с другом, бежали впереди, рядом трусил вечно испуганный Рыжий, последним ковылял Джулька.
Машка пришлась ко двору, как и положено хорошо воспитанной собаке. Ее любили все — и дети, и взрослые. А как же иначе, если всем было ясно, что она совсем недавно жила в доме? Она никогда не лезла с лишними ласками, не нападала на своих, не отлучалась надолго со станции, а в павильоне или теплице, если ей случалось туда заходить, вела себя, как гимназистка в музее — либо сидела смирно в уголочке, либо не спеша ходила и обнюхивала все, но ни разу не сделала попытки что-либо утащить или, паче чаяния, погрызть. Она отзывалась на Машку и Бимку и летела стремглав, подняв свечкой хвост, стоило позвать ее. Но, несомненно, у нее было и другое имя, настоящее, которого мы никогда не
