Жена самурая (СИ) - Богачева Виктория

От запланированного им продвижения они отставали уже на пару дней, и их опоздание все увеличивалось. Резкое потепление превратило землю в одно сплошное болото, которое нельзя было обойти.

Единственным — слабым и недостойным — утешением для Такеши служило осознание того, что Тайра находится сейчас в таком же положении. Такеши предполагал, что Нобу должен был увести с земель Асакура своих людей и направиться в родовое поместье в тот день, когда Нанаши ранил Наоми. Если все было так, как он думал, то Нобу должен был увязнуть в грязи и мокрой земле примерно на расстоянии двух дневных переходов от поместья Тайра.

Изначально Такеши рассчитывал перехватить его в дороге — чрезвычайно самонадеянно с его стороны. Этого не случилось бы, даже не наступи весна, и не растопи солнце весь снег. Впоследствии он собирался застать Нобу в поместье в ближайшее время, сразу после его возвращения от Асакура. Теперь же… теперь же Такеши просто хотел выбраться из болота, в котором они увязли, и добраться до земель Тайра раньше, чем придет лето.

Он потянул на себя поводья, заставляя Молниеносного остановиться, и нахмурился. Поднявшись на холм, теперь он ясно видел, в сколь длинную цепочку растянулось его войско. На открытых полях, не защищенные ничем, даже редкими деревьями, они были что на ладони — легчайшая цель при нападении. Такеши это не нравилось, но что-либо исправить он не мог — лишь постоянно направлял во все стороны света дозорных, чтобы никто не приблизился незамеченным к его людям.

В самом конце цепочки плелись юноши и солдаты, что были набраны из крестьян. Именно потому Такеши всегда возражал против мальчишек в войске — тринадцатилетние, по сути, еще дети, они всегда оказывались в самом хвосте. Ему пришлось отправить десяток самураев, чтобы те замкнули войско — не оставлять же его незащищенным со спины.

Чем маневреннее и подвижнее был отряд, тем лучше — так считал Такеши и отдавал предпочтение стремительным, но коротким атакам.

Прищурившись, Такеши направил Молниеносного к той части войска, что составляли солдаты клана Фудзивара. После сэппуку своего господина они разом осиротели. И хотя Фухито перестал быть им господином, когда взял на себя ответственность за поступок Ёрико, и передал командование Сатоки, самураи все равно подчинялись и слушались его приказов. Никто из них от него не отвернулся, и теперь они чувствовали себя почти брошенными. Преданность своему господину, своему даймё среди самураев была абсолютной.

Остановившись в паре шагов от Сатоки, Такеши соскочил с Молниеносного и взял того под узды. Мужчина, постаревший за прошедшие дни на десяток лет, искоса посмотрел на него и плотнее сжал губы.

У Минамото что-то неприятно царапалось в подсознании, когда он смотрел на Сатоки. Он знал, что перед церемонией сэппуку Фухито запретил своим людям следовать за ним, но опасался, что не все исполнят этот приказ.

В последние годы Такеши все чаще сталкивался со случаями, когда вслед за господином сэппуку совершали его самураи. Он такое поведение не одобрял и считал глупым. Особенно глупыми выглядели в его глазах массовые сэппуку, когда даймё изначально хотел смыть со своего имени позор или заменял тем самым казнь, назначенную по приговору Императора за совершение преступления. Одно — когда самураи уходили вслед за убитым во время поединка господином, которого они не смогли уберечь и защитить; и совсем другое — когда убивали себя без особых причин.

Такеши это презирал.

Самурай живет, чтобы умереть; он не должен бояться смерти, должен помнить о ней каждую секунду. Но это не означает, что бусидо считает жизнь самурая ничего не стоящей. Напротив. Готовность умереть в любую секунду означала необходимость в любую секунду вести себя достойно, потому как ушедшее мгновение могло стать последним — и самурай останется в памяти людей таким, каким он был в последний миг.

Их не учили, что жизнь не следует ценить. И потому Такеши не терпел, когда самураи группами убивали себя вслед за господином. Он лишь надеялся, что люди Фухито окажутся умнее и проявят уважение к последней воле их даймё.

— Я думаю разделить войско, чтобы мы могли продвигаться быстрее. Отстающие присоединятся к нам уже в поместье Тайра, — сказал он Сатоки, поскольку без Фухито тот возглавлял силы Фудзивара, что также создавало сложности. Сатоки едва ли решился бы спорить с Такеши или как-то ему возражать; Минамото был даймё, а он — самураем, хоть и наделенным правом отдавать приказы другим.

— Не уступим ли мы тогда им численностью? — после некоторых раздумий осторожно спросил Сатоки.

«Ты будешь в меньшинстве против Тайра», — услышал Такеши голос Фухито у себя в голове.

— Уступим. Но иначе у Нобу появится время на подготовку к сражению. Или на организацию своего побега — смотря что он предпочтет.

— А что говорит Нарамаро-сама?

— Ничего, — Такеши хмыкнул. — Сперва я решил обсудить это с тобой.

Ему не показалось, что Сатоки был польщен. Кажется, услышанное в какой-то мере его напугало.

— Я хочу направить вперед всех воинов, что дали нам монастыри, и лучших самураев трех кланов, — с равным успехом Такеши мог бы говорить сам с собой. Сатоки явно не собирался участвовать в беседе советами или предложениями — он лишь кивнул в ответ на его слова.

Минамото сжал губы в тонкую линию и зашагал вперед, вскоре оставив Сатоки позади. Он успел переговорить не меньше чем с дюжиной самураев, пока догнал Нарамаро, идущего в самом начале.

Солдаты окликали его и приветствовали, и Такеши никогда не отмахивался от них, не проводил черту меж ними и собой в походах. До своего плена он помнил имена почти всех самураев из ближнего круга.

— Земля как будто после Санрику*. Словно не снег сошел, а море разлилось, — до ушей Такеши донеслось бормотание одного из самураев, и он хмыкнул. Сравнение было достаточно красочным.

Они спустились с возвышенности в низину и теперь утопали в грязи едва ли не по колено.

«Тут и застрянут очередные повозки», — Минамото нахмурился и смахнул со щеки кусок земли, прилетевший откуда-то спереди. Меньше всего сейчас его войско было похоже на смертоносный, опасный отряд. Скорее уж они напоминали бегущих от опасности крестьян, что вынуждены плестись по болоту.

— Зато тебе не грозит замерзнуть — по такой-то ходьбе, — отозвался кто-то, с хлюпающим звуком вытаскивая ногу из грязи. Каждый шаг давался с тройным усилием, и у многих по шее катился пот.

— Только утонуть в этом болоте, — раздалось в ответ недовольное ворчание.

Такеши не мог винить самураев в излишнем и недостойном брюзжании. После всех этих дней, проведенных в окружении размякшей земли, он и сам был готов выражать недовольство вслух.

Он замечал на лицах мужчин следы въевшейся под кожу усталости. Они все провели в походе слишком много времени, и это время выдалось тяжелым. Из-за неурожайного года их рацион был скуден и беден: лишь рис да пресные лепешки, которые едва ли поддерживали силы.

Нехватка пищи выливалась в болезни. На себе и других Такеши видел синяки, которым неоткуда было взяться, красно-фиолетовые пятна под кожей, чувствовал, как ломит суставы, слышал, как они хрустят. Отец рассказывал ему, что в иные времена от болезней и голода в военных походах умирало больше людей, чем в сражениях. Именно потому Такеши торопился завершить эту войну. Он наблюдал за самураями и видел, что вскоре они начнут терять силы, а затем — умирать.

Он наблюдал за собой и видел то же самое.

«Война — это не оружие, сын. Война — это люди. Если ты потеряешь людей, ты проиграешь. Без оружия воевать можно, без людей — нельзя», — Кенджи-сама повторял это и повторял до тех пор, пока Такеши по-настоящему не понял. А один раз поняв, запомнил на всю жизнь.

В тот день им пришлось совершить непредусмотренную остановку, когда сразу три повозки увязли в грязи колесами столь глубоко, что не представлялось никакой возможности их вытащить.

Повозки были нагружены палатками и сухим рисом, и потому Такеши, скрипя зубами от раздражения, приказал остановиться и попробовать их вытянуть. Он не хотел бросать припасы, которых в этот голодный год и без того было немного.