Дети заката - Тимофей Алексеев

— Вы больные! Нет никакого сына! И вне мира жизни тоже нет! И даже если и есть, то нам это не подвластно. А теперь… — Леший вскинул карабин. — Проваливайте, психи, пока стрелять не стал! Здесь, как знаете, медведь — прокурор.

Высокий было потянулся к ружью, но предупредительный выстрел Лешего посадил его снова на место. Не опуская карабина, он за ремни ухватил ружья пришлых и, размахнувшись, бросил их в реку.

— Так-то оно лучше будет! Покойней — мне. Вам нужно уходить, да и солнце вон в закате, и на дорогу тени пролегли. То путь ваш… Вот по нему бредите.

— Я знаю, Леший, ты из посвящённых, — второй человек, до этого молчавший, встал, отряхнул брюки, — и многое тебе известно. Но ты же видишь сам, что мир сейчас стремится на закат, а ты идёшь не в ногу.

— А я не в стаде. И ты мне не пастух. — Леший повернулся, чтобы уйти. — Прощайте, тёмные, или как вас там…

— Пути ещё пересекутся — не спеши совсем прощаться.

Леший не ответил и не остановился на последние слова. Он по тропинке подошёл к зимовью и, прислонив карабин к бревенчатой стене, сел на широкую лавку у стола. Глотал холодный чай, оставшийся в кружке ещё с утра, и смотрел, как пришлые скручивали молча палатку. На какое-то мгновение закружилась голова, и люди у реки стали двоиться и изгибаться, словно они были действительно тени, а не люди из плоти и крови. Он провёл по лицу, стараясь снять эту картину. А когда головокружение исчезло, Леший открыл глаза. Ярко светило красноватое солнце, вырвавшись из-под тёмной тучи на горизонте. Берег реки был пуст, торчали только колья приготовленного тагана. Он закурил и пошёл вновь на берег, чтобы удостовериться: а были ли люди вообще? Но на берегу не было никаких следов пребывания людей. Только два торчащих кола и валяющаяся в траве свежеструганная берёзовая перекладина. В голову пришла мысль: может, он сам их вбил, только забыл?

И сейчас, осмотрев в бинокль луговину у холма, он опять ничего не обнаружил. Не было кострищ, не было людей. Высокая непомятая трава стояла в солнечных лучах. А ведь егерь видел ночные костры, видел пляски у костров — значит, следы должны остаться. Неужели это действительно люди-тени, которые с появлением солнца исчезают? Живут днём среди нас, ничем не выделяясь, и, как настоящие тени, не оставляют на земле никаких следов. Может, поэтому они давно существуют, что их не так просто отыскать среди нормальных людей? Но они есть и несут своё зло в мир, который захотели изменить. И если их так много на земле, то почему их волнует какая-то кучка ушедших в мир небытия людей? Чем же они так опасны для них?

Васёк молча топтался поодаль от крыльца. Не стал, как в первый приезд Лешего, задавать ему вопросы: видел, что тот опять погрузился в себя. Он ковырял траву носком сапога и смолил дешёвой «Примой», ждал. Всё, что произошло за последние три года, не исчезло для Васьки бесследно. Раньше он бы плюнул на всё и умотал в деревню — какая-никакая, цивилизация. Но чем больше жил в одиночестве на охотничьей базе, тем меньше стало тянуть в посёлок. Скучал только по жене да сыну. А товарищей в Верхней Каменке так и не завёл. По привычке старой, бурановской, направился к магазину, среди мужиков потолкаться да принять немного, как положено в этих случаях, за знакомство, «за прописку». Взял бутылку водки, вышел на крыльцо, увидел пропитые рожи пары-тройки завсегдатаев — и что-то пить разом расхотелось. Не потому, что пожалел, — жадностью никогда не отличался, — а увидел вдруг, когда бутылку стал открывать, что мужики, старше его намного, в глаза заглядывать стали и улыбаться. И поймал себя на мысли, что ведь и он так в Буранове в глаза Блину и другим, у кого выпивка была, тоже заглядывал да потом, подпоив чужого, на поводу у них шёл. Так и в привычку вошло. А вот после того, как ушёл с Петром от рабства, больше не мог. Так и не выпил он с мужиками, только махнул рукой: пейте, мол. Сам же ещё бутылку взял и, уже не останавливаясь, ушёл. После этого ни разу у магазина не пил. За сигаретами иногда ходил и, как только на крыльцо поднимался, вспоминал, как иуде Блину в глаза смотрел, словно собачонок. И после каждого такого воспоминания потом полдня себя ненавидел и материл, даже отвращение к себе чувствовал. А как взял его Винт егерем, привык в лесу и теперь стал подумывать, не перевезти ли сюда на время жену с ребёнком. Всё одно в посёлке делать нечего стало, а здесь они будут ягоды с грибами собирать, рыбу солить — так на зиму и заготовят себе провиант. А на деньги, что он получает, можно и купить, что захотят. Василий стал даже подумывать, не съездить ли за ней, когда охрана приедет. Но мысли его перебил Леший.

— Васька, а не сходить ли нам к горе? Может, чего и найдём…

— А не лучше охрану дождаться? Не боюсь — чего их бояться? Только Ворон приказал базу не покидать, пока он сам не разберётся, что за люди… Странно, откуда они здесь появились, Леший? Не уходил я никуда, только сети и проверял там, на луговине, в Кривом озере. Так ни мотора не слышал, ни машины…

— А это не люди, Вася…

Васька сделал круглые глаза:

— А кто же?…

— Скорее мираж — приходит в ночь, а утром исчезает.

Осмотр подножия холма ничего не дал. Никаких следов пребывания людей — трава даже не была примята, не говоря уже о кострах. Васька ходил удручённый, стараясь найти хотя бы уголёк от ночных огней. Ходил, шевелил губами, словно шептал что-то про себя. Леший, когда пришёл сюда, уже знал, что они ничего не найдут. Для него была знакомая картина. Не в первый раз уже видит, а вот пощупать руками не может — исчезает всё. А может, вообще этого ничего нет — иллюзия. Подниматься на холм не стали: Леший и в бинокль разглядел, что кто-то сложил там пирамиду из камней. Может, костры у подножия были отвлекающим маневром? Когда приедут люди из охраны Ворона, надо будет подняться на вершину с пирамидой, на месте всё оглядеть — вдруг какие следы отыщутся.

— Вася, ты вспомни, костёр долго на вершине горел?

Василий повернулся к Лешему недоуменно:

— Да какая разница — долго, не долго? Чертовщина вокруг этого места… Костры у подножия почти всю ночь горели, но их здесь нет, а там, наверху, огонь на мгновение вспыхнул — того, наверное, и подавно нет. Я только с вечера слышал, как камни по осыпи загремели, думал, медведь. Но камни ведь только перед вершиной — я как-то поднимался один раз на эту гору: хотел посмотреть, далеко ли видать оттуда…

— Ну, и далеко ли, Вася?

— А не увидел ничего…

— Как это — не увидел? Что, совсем ничего?

— Как раз в полдень это было, — начал рассказывать Васька. — Забираться было тяжело: тропы нет, бурелома много по лесистому склону — пока через него переползёшь, семь потов с тебя. А когда до голого камня дойдёшь, крутизна начинается. Ну, и лез я вверх, назад не оглядывался. Вершина была уже рядом, каких-то двадцать метров, — и чувствую: сил больше нет, ноги от усталости задрожали. Ну, и присел на камень отдохнуть… Повернулся назад, чтобы поглядеть, высоко ли забрался, только ведь не увидел ничего. Будто ночь внизу, темно и земли не видать, словно туча чёрная на землю легла… А над головой солнце… И напугался я… Назад в эту ночь спускаться стал, а солнце вроде как за мной движется. Вот когда до леса дошёл и внизу сквозь вон ту плешину, — Васька показал рукой вверх на небольшую ложбину, поросшую невысоким кустарником, — тогда только землю увидел. А уже когда на луговину вышел — да вот тут почти, где стоим с тобой! — гляжу: вокруг ни туч, ни облаков. И день белый! А почему, Леший, оттуда, с вершины, земля как будто в туче была или в темноте?