На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945 - Ханс фон Люк

17 февраля русским удалось осуществить прорыв, отрезать формирования нашей дивизии и создать угрозу их уничтожения. В критической обстановке вновь продемонстрировали свою действенность товарищество, взаимовыручка и умение принимать решения исходя из ситуации.

Майор Ханнес Гриммингер, командир батальона в сестринском 192-м полку, увидел, в каком отчаянном положении мы оказались, и, не колеблясь ни минуты, бросился нам на помощь – атаковал вместе с оказавшимся под рукой разведывательным батальоном майора Брандта и несколькими танками. Маневр застал русских совершенно врасплох, и они отошли с большими потерями. Окруженные части удалось вызволить.

В марте Гриммингер получил под командование 192-й полк и вновь был ранен. 11 марта, во время краткосрочного пребывания в военном госпитале, ему вручили дубовые листья к Рыцарскому кресту, 21 марта он женился, а 16 апреля погиб, пробыв супругом менее месяца. Солдаты похоронили командира в парке при поместье Дребкау, службу по покойному отслужил наш дивизионный капеллан Тарнов. После войны останки Гриммингера перенесли на кладбище, расположенное в лесу под Хальбе, где еще 20 000 могил остались безмолвным монументом в память о безнадежной битве.

Несмотря на все усилия, невзирая на отчаянное положение бегущего гражданского населения, мысль о неизбежной необходимости бросать которое на произвол судьбы разрывала нам сердца, мы более не могли удерживать район Загана. Слишком велик был для горстки сохранившихся как боевые части танковых дивизий риск угодить в окружение.

Из группы армий Шёрнера пришел приказ отступить за реку Нейсе, удерживать один или два береговых плацдарма (предмостных укрепления), чтобы сохранить возможность арьергардам, отбившимся солдатам и гражданским лицам продолжать отход на запад.

Нейсе течет с гор бывшей Судетской области через Гёрлиц на север и впадает в Одер к югу от Франкфурта. Линия по Одеру – Нейсе представляла собой последнюю естественную преграду перед Дрезденом, Эльбой и Берлином.

20 февраля измотанные боями солдаты перешли Нейсе севернее Гёрлица и срочно принялись окапываться.

От Гёрлица и до Губена – до места впадения Нейсе в Одер – остаткам немногих надежных танковых дивизий и отбившимся от своих частей солдатам из уничтоженных противником пехотных дивизий пришлось создавать рубеж обороны, центром которого послужили потрепанные формирования нашей дивизии.

Маршал Конев немедленно вышел на восточный берег Нейсе, однако тут остановился, и в дальнейшем велась только активная разведка боем да шли стычки за наши немногие береговые плацдармы. Как и маршал Жуков под Франкфуртом и Кюстрином, Конев, похоже, испытывал трудности с поступлением снабжения.

Положение на линии Одер – Нейсе оставалось без изменений до середины апреля.

В штаб-квартире дивизии меня коротко ввели в курс дела:

– Пока мы консолидировались на линии Одер – Нейсе, все прочие районы Силезии к востоку от Одера уже находились в руках русских. Они окружили крепость Бреслау (она продержалась до конца войны). Важные промышленные районы Верхней Силезии восточнее Гляйвица тоже занимали русские.

От Гёрлица наш фронт пролегал на восток, проходил через Лаубан и тянулся к Бреслау, затем поворачивал южнее в Ополе к Татрам. Оборона по этому фронту была слабая и едва ли могла выдержать решительное наступление на чешский промышленный район Моравии – на Остраву. А именно туда, судя по всему, и нацеливал свой удар маршал Конев.

15 марта 1945 г. 1-й Украинский фронт перешел в наступление из района Верхней Силезии к юго-западу от Гляйвица, что вынудило нашу группу армий откатываться к бывшей немецко-чехословацкой границе в горах, соединяя наш фронт на западе с позициями по Нейсе у Гёрлица.

Битва за Лаубан[133]

В конце февраля Гитлер решил осуществить прорыв к крепости Бреслау путем развертывания крупного наступления из района Лаубана. Данная операция, как я услышал позднее, должна была послужить своего рода прелюдией запланированного командованием «весеннего наступления».

Если «операция Лаубан», как мы называли эту акцию между собой, еще имела какие-то шансы на успех, то снятие осады с Бреслау являлось самой настоящей утопией, ну а «весеннее наступление» – просто чистым безумием.

Гитлер и Главное командование Вермахта все еще жонглировали дивизиями, которых давно уже не существовало как таковых – несмотря на поступления последней техники и вливания пополнений, они все равно оставались недоукомплектованными и не могли надолго задержать располагавшего подавляющим численным превосходством неприятеля. Меня привело в ужас появление приданного мне в качестве пополнения «батальона язвенников», сколоченного из страдавших желудочными заболеваниями пациентов госпиталей и вообще всех, кто имел отсрочки по причине аналогичных болезней; часть сопровождала специальная рота «диетпитания». Не оставалось уже никаких сомнений, что на фронт в рамках ведения провозглашаемой Геббельсом «тотальной войны» с целью достижения «окончательной победы» бросались последние резервы.

Для битвы за Лаубан командование выделило два танковых корпуса – один восточнее и один западнее Лаубана[134], которые вышли на позиции не замеченные не только противником, но и дислоцированными там же фольксгренадерами. Нельзя не отдать должного блестящей работе, проведенной Шёрнером и его штабом. В ночь с 1 на 2 марта 1945 г. мы атаковали. Я со своей боевой группой был придан левофланговому танковому корпусу[135].

Русские оказались полностью застигнутыми врасплох этим массированным наступлением бронетехники при поддержке 8,8-см противотанковых орудий. В ходе тяжелых боев, которые продолжались до 9 марта, была отбита у противника важная железнодорожная ветка, Лаубан, а русские – отброшены далеко на север, потеряв при этом свыше 80 танков T-34 и оставив нам 48 неповрежденных орудий. Только одна моя боевая группа записала на свой счет 25 танков; остальные – 17-я танковая дивизия[136]. Таким образом, основная задача операции была выполнена, между тем планы снятия осады с Бреслау оставались иллюзорными ввиду значительного превосходства русских.

Битва за Лаубан была и остается последней крупной немецкой наступательной операцией в войне, успехом ее тут же воспользовалась пропаганда Геббельса.

То, что испытали мы в ходе этих боев, навсегда останется в нашей памяти. В отбитых у противника селениях мы сами стали свидетелями зверств русских, свирепствовавших тут последние недели. Невозможно забыть тех изнасилованных женщин, которые либо бросались к нам с криками и воплями, либо просто смотрели в никуда, безучастные ко всему. Ни старухи, ни девушки – фактически дети – не нашли пощады, все дома были разграблены, старики расстреляны.