ЖЕРНОВА ИСТОРИИ - Андрей Колганов

Сталин, вроде бы, тоже затаился…

Сталин в это время работал в Совнаркоме, в своем кабинете в Кремле, на третьем этаже корпуса №1 (бывшее здание Сената). Уже многие месяцы его не оставляло гнетущее ощущение, как будто он пребывал в осажденной крепости. Тогда, на XIII съезде РКП(б), этому интригану Зиновьеву удалось напугать большинство Политбюро призраком его необъятной власти, и под этим предлогом попытаться перехватить у него пост Генсека. Слабым утешением оставалось то, что удалось славировать, и уговорить Политбюро вообще ликвидировать этот пост, чтобы, как он тогда выразился, "предотвратить после смерти Ильича чрезмерную концентрацию полномочий по кадровым делам в одних руках". Удачно вышло и на конгрессе Коминтерна - удалось выбить из-под зада Зиновьева пост главы аппарата ИККИ, причем чужими руками, и даже не ставя этот вопрос предварительно на Политбюро и Оргбюро. Ох, как же шумел тогда Зиновьев! Но ни Томский, ни Рыков, ни Бухарин его не поддержали. Кивая на решения XIII съезда, объясняли, что и в Коминтерне вредна чрезмерная концентрация власти, и раз уж делегаты конгресса так решили, то почему Политбюро должно вмешиваться?

Сталин вдруг усмехнулся в усы, уловив неожиданный поворот собственной мысли: "Что же, и в демократии есть свои хорошие стороны, если уметь ими грамотно воспользоваться. Вон, буржуи у себя играют в демократию, и ничего, держатся. А что, и мы этому научимся!"

Иосиф Виссарионович пока не мог себе позволить ввязаться в прямую схватку за возвращение себе всех главных рычагов власти. Во-первых, если он не повременит, другие члены Политбюро только укрепят свои подозрения насчет его властолюбия, и это может разрушить ту хрупкую еще коалицию, которая сложилась против Зиновьева - именно потому Гриша как раз своих амбиций не скрывает. (Зиновьеву-то власть нужна ради самой власти - чтобы красоваться на самой вершине. Дурак! Власть нужна, но не ради ее самой, а чтобы двинуть вперед дело, чтобы не мешались под ногами, и не ставили палки в колеса). Во-вторых, навалились хозяйственные дела. И в первую очередь - недород в Поволжье и на Юго-Востоке. С этим надо было обязательно справиться, иначе соперники увидят удобный повод столкнуть его вниз.

Но теперь, кажется, настает время. Приближается момент, когда нужно бросить партийцам яркий лозунг, вокруг которого сплотятся если уж не все - недовольные крикуны и умники всегда найдутся - то, во всяком случае, подавляющее большинство. И тот, кто скажет это слово, станет во главе большинства…

Недород 1924 года, охвативший главным образом Астраханскую, Царицынскую и Саратовскую губернии, но распространившийся и на некоторые другие районы, конечно, не шел ни в какое сравнение с катастрофической засухой 1921 года. Но даже по сравнению с малоурожайным 1923 годом, когда собрали 3475 млн. пудов хлеба, урожай 1924 года составил всего 3165 млн. пудов. Дефицит семенного, продовольственного и фуражного зерна во всех пострадавших районах исчислялся в 147,7 млн. пудов. Память о страшном 1921 годе была в этих местах еще совсем свежа, и по губерниям, где местами погиб практически весь урожай, уже в июне месяце начала распространяться паника.

Бедняки, чтобы закупить зерно, стали массово распродавать за бесценок продуктивный и рабочий скот (при этом средние цены упали на треть), чем воспользовались зажиточные слои сельского населения. В тоже время цены на хлеб пошли вверх. Просматривая страницы "Правды", "Известий", "Бедноты" я видел, как они пестрели тревожными сообщениями с мест. Правительство срочно приняло меры по стабилизации хлебного рынка, и предоставило крестьянам ссуды под залог скота с многомесячной рассрочкой их выплаты. Это позволило сохранить поголовье крупного рогатого скота в неурожайных районах. Незначительно - на 3% - упало лишь поголовье лошадей, да до 23% сократилось поголовье свиней.

Для председателя Совнаркома наступили поистине горячие дни. Нужно было обеспечить поступление оперативной информации от ЦСУ и Госплана о состоянии дел в губерниях, пораженных засухой, контролировать предоставление помощи зерном, фуражом для скота, проследить за своевременным выделением ссуд, провести классовую линию в распределении помощи, чтобы она направлялась в первую очередь беднякам и середнякам. Наркомюсту было дано поручение усилить борьбу с ростовщичеством и кабальными сделками.

Уже к 12 июля в неурожайные местности было направлено 400 тыс. пудов хлеба. Всего же к концу лета из местных запасов и централизованных резервов было поставлено 2881 тыс. пудов хлеба. В июле по всем пострадавшим губерниям началось заметное снижение хлебных цен, вернувшихся к концу августа на уровень начала июня. Особенно широкие масштабы приняла помощь зерном для посева. Были созданы "семенные тройки" из представителей Наркомзема, Наркомвнуторга и НКПС, осуществлявшие оперативное руководство отгрузкой и распределением зерна. Сталин постоянно следил за темпами отгрузки: в конце июля в среднем грузилось 200 вагонов в сутки, к началу августа - 350, с 4 августа ежедневная погрузка вышла на уровень 400 вагонов. К 25 августа в неурожайные губернии поступило более 11 млн. пудов семенного зерна. К этому же сроку удалось уложиться с распределением семенной ссуды, что позволило обеспечить сев озимых.

Одновременно были ассигнованы значительные средства кооперации и государственным заготовителям для закупок скота у населения по твердым ценам. В результате удалось остановить падение цен на скот, а кооперация и госторговля укрепили свои позиции на мясном рынке.

А ведь надо было, кроме того, заниматься расчетом предоставления льгот по сельхозналогу, да готовиться еще и к обеспечению яровых посенвов следующего года, к проведению широкомасштабных мелиоративных работ, которые позволяли бы снизить силу ударов засухи… В общем, забот хватало.

Примерно представляя себе объем этих работ, я вполне мог догадаться, почему Сталину было невозможно идти на обострение внутрипартийной борьбы. Но теперь, к концу года, когда острота проблемы недорода была в основном снята, нужно было ожидать от него очередного политического хода. И кое-какие соображения насчет того, каким будет этот ход, у меня имелись. Именно поэтому нужно было успеть настроить Троцкого определенным образом.

- И в самом деле, - произнес Троцкий с выражением на лице, не предвещавшим мне ничего хорошего, - разговор давно назрел. Вы не против пройти ко мне в кабинет, Виктор Валентинович? - Его острый, колючий взгляд за стеклами пенсне яснее ясного говорил о его настроении.

- Хорошо, Лев Давидович. Пойдемте к вам. - Стараюсь быть как можно более спокойным и дружелюбным.

Сразу, как только за нами закрывается дверь кабинета, Троцкий заявляет голосом не то, чтобы повышенным, но дрожащим от напряжения:

- Виктор Валентинович, поддавшись на ваши уговоры, я потерял, можно сказать, все! Мое положение в партии…

- Ваше положение в партии гораздо лучше, чем если бы вы отказались совершить ретираду! - бесцеремонно перебиваю его. - Вы бы все равно лишились все прежних постов. Но не в результате добровольной отставки, как сейчас, а в результате открыто выраженного вам политического недоверия, как мелкобуржуазному уклонисту, да вдобавок и склочнику, неспособному к дружной коллективной работе в руководстве партии! И такая же участь ждала бы всех ваших сторонников, а не только отдельных работников РВС! - Немного снизив тон, продолжаю. - Что толку считать битые горшки. Важно определиться, что делать сейчас.

- Вот уж в этом позвольте обойтись без ваших советов! - вспыхивает Троцкий.

- А что, я вас хотя бы раз в чем-нибудь обманул? А, Лев Давидович? Не припомните? - Троцкий молчит с потемневшим от гнева лицом. Ну-ну. Нечего сказать? - Так как, наврал я вам хоть раз?

- Нет! - выпаливает он. - Нет, вы меня не обманывали! Вы воспользовались своими знаниями, для того, чтобы завлечь меня на этот путь бессмысленных уступок и капитуляций!

- Как же, как же! Завлек! Не пустил вас в заведомо проигрышное генеральное сражение, где вы были бы разбиты в пух и прах, а заодно сломали бы политические судьбы десятков тысяч своих сторонников, дав прекрасный повод большинству развернуть "охоту на ведьм"! - Мне тоже уже не хочется выдерживать ровный тон.

Мы оба молчим некоторое время, уставившись друг на друга со взаимной неприязнью.

- Ладно, - говорю после затянувшейся паузы, - не буду давать вам больше советов. Но информацию подкину. А как ею воспользоваться - решайте сами. Вскоре, может быть, не сегодня-завтра, Сталин выступит с программным лозунгом построения социализма в одной, отдельно взятой стране. То есть в СССР. Если вы помните, мною такая возможность уже прогнозировалась. А теперь мне точно известно - Сталин уже готовит статью. Вокруг этого будет большой шум. Зиновьев, возможно, не сразу, но непременно атакует этот лозунг как отступление от марксизма, уклон в национальную замкнутость и ограниченность, ведущую к предательству мировой революции. Так что решайте сами - будете с Зиновьевым против Сталина, или со Сталиным против Зиновьева, либо тихо отсидитесь в сторонке.