Крестоносец: Железная Земля - Андрей Астахов

— Тебе это кажется забавным? — Я не мог видеть ее глаз в темноте, но по тону понял, что моя шутка ее рассердила. — И ты бы гордился женой-ведьмой из сказаний?

— Прости, милая, я всего лишь пошутил. Лучше давай целоваться и…

— Эвальд, ты зарубил человека на моих глазах.

— Да, зарубил. — Я начал злиться. — Потому что этот виссинг был погромщиком и убийцей.

— Ты мог бы приказать воинам покончить с ним. Увести куда-нибудь и повесить. Но ты отрубил ему голову при мне. Чтобы я видела.

— Я не думал ни о чем. Просто чувства нахлынули после того, что я увидел в доме. Там…

— Не стоит. Не люблю, когда ты говоришь об ужасах.

— Все верно — раньше я был действительно другим. — Я понял, что теперь точно не засну до утра. — Я был человеком моего мира. Цивилизованным человеком. Знаешь, что такое цивилизация в нашем понимании? Это соблюдение правил. Их много, очень много. И меня учили этим правилам. Не грубить старшим, мыть руки перед едой, хорошо учиться, не желать никому зла и прочее, прочее, прочее. У меня было типичное детство российского ребенка из интеллигентной семьи. И я рос, будучи увереным, что все так живут. Только вот идеальной картинки не бывает. Пришлось однажды пересечься с теми, кому плевать на все эти правила, кто живет по законам волчьей стаи. Они решили, что я должен быть наказан. Они избили меня, потому что их было много, а я был один. Может, они бы тогда забили меня до смерти, но хороший человек вмешался. Тогда я впервые в жизни понял, что одной вежливостью и красивыми словами зло не победить…

— Почему ты замолчал? Говори, пожалуйста. Мне очень нравится слушать тебя.

— Да нечего особо рассказывать, любимая. Остальное ты знаешь.

— Нет, расскажи, что было потом.

— Потом? Да ничего не было. Я тогда легко отделался — несколько ушибов, ссадин, треснувшее ребро, разбитые губы и понимание того, что надо уметь себя защищать. Помню, начал ходить заниматься тхэквондо, но бросил — выпускной класс, времени не было. Потом институт, работа. — Я помолчал. — Сейчас я понимаю, что в какой-то момент просто ушел от реальности. Увлекся фентези, нашел таких же, не от мира сего, друзей. Наверное, я слишком комфортно жил и мог позволить себе витать в облаках. Не думал о том, как бы заработать себе на хлеб. А потом я встретил тебя. Вот и вся моя история.

— Я испортила тебе жизнь, — вдруг сказала Домино.

— С чего бы?

— Жил бы ты и жил у себя дома, в своем мире. Я втянула тебя во все это.

— Полагаешь, я должен пожалеть о том, что встретил тебя?

— Я боюсь, Эвальд. Слишком близко мы подошли к рубежу, за которым сгущается Тьма.

— Ты о своем Предназначении? — Я нежно взял ее за плечи, уложил рядом с собой, посмотрел в ее глаза. — Пустое, радость моя. Мы вместе. Я люблю тебя, и я буду рядом с тобой всегда. Забудь о своих страхах.

— Обычно я вижу хорошие светлые сны. Вроде того, о котором рассказала тебе. Но порой я слышу во сне зловещие голоса, которые меня зовут. Я вижу темные запутанные переходы, в которых блуждаю. Тени, от которых веет могильным холодом, леденящим мое сердце даже во сне.

— Это всего лишь дурные сны. Мне тоже снятся кошмары. Не стоит придавать им значения.

— Это не просто сны. Ты не можешь этого знать, ты не обладаешь Силой. Она меняет людей. За последнюю неделю я дважды убивала, используя свою Силу. Мироздание почувствовало это. Ничто не проходит бесследно, Эвальд.

— У тебя есть дар. И он позволяет тебе защищать справедливость и добро. Меч сам по себе ни хорош и ни плох, важно чья рука его направляет.

— На все-то у тебя есть объяснение! — Она засмеялась, совсем по-кошачьи потерлась щекой о мою грудь. — Я не даю тебе спать, а нам еще предстоит долгое путешествие.

— Это неважно. Я люблю тебя.

— И я тебя. И потому хочу, чтобы ты поспал. Ложись и закрой глаза. А я спою тебе колыбельную. Мою любимую, которую мне мама когда-то пела. Мне так хочется…

К утру погода испортилась. Небо, еще ночью ясное, затянули тяжелые серые облака, начал накрапывать дождь. Ранний подъем дался тяжело всем, кроме байора Домаша. Когда мы с Домино спустились в зал, Домаш стоял у стойки и любезничал с грудастой трактирщицей. Наш роздольский друг был будто сделан из легированной стали. Зато Ганель был бледен, и в глазах его застыла тоска. Я видел, что Домино не выспалась, да и сам с удовольствием поспал бы еще часа три, но времени у нас не было — пока мы не доберемся до Эшевена, я не мог чувствовать себя спокойным. У меня было какое-то дурное предчувствие, и оно оправдалось.

Мы уже заканчивали завтрак в общем зале таверны, когда прибежал встревоженный Джарем, посланный подготовить наших лошадей.

— Милорд, сюда едут какие-то вооруженные люди, — выпалил он. — И их много.

— Что за беда! — хмыкнул Домаш, с аппетитом доедавший свиную котлету. — Просто путники. Или караван купеческий.

— А если не просто? — Я встал из-за стола, взял с лавки перевязь с мечом. — Я пойду, посмотрю.

— Я с тобой, — отозвалась Домино.

Нет, это не простые путники, подумал я, глядя на дюжину всадников, приближавшихся к корчме по слякотному тракту. И не купцы. Рожи откровенно бандитские, снаряжение неплохое — почти все в доспехах, стальных или кожаных шлемах, кольчугах или куртках-клепанках, — вооружены до зубов, и лошади у них приличные. Попоны, табарды и щиты без гербов: значит, это не воины местного лорда. Похожи на наемников. Увидев нас, они продолжали ехать все так же неторопливо, уверенно и вальяжно, пока не въехали во двор корчмы и не встали полукольцом, оставаясь в седлах. Одетый в темно-вишневую клепаную кожу парень лет двадцати пяти верхом на отличном белом жеребце подъехал прямо к крыльцу и остановился в паре метров от меня.

— Дом, добрый дом! — воскликнул молодец, глядя на меня насмешливо и нагло. — И поглянь-ка, уже встречают нас.

Я выдержал его взгляд, и насмешливые огоньки в выпуклых голубых глазах наглеца погасли.

— Знатные птицы в этой глухосрани летают, как я погляну, — сказал он, скривив рот.

Похоже, он в этой ватаге был командиром. Примечательный малый — рослый, славянского типа блондин с щегольской волнистой челкой, лихо ниспадавший из-под бобровой шапки на левую сторону лба. Прилично одет, да и меч у него на поясе был не из дешевых. Но далеко не романтический принц: испитость и потасканность наложили хорошо читаемые следы на его физиономию. И еще, мне очень не понравился взгляд, который блондин бросил на Домино.

— Кто вы? — спросил я.

— Люди, — сказал блондин, ухмыляясь. — Бедные паломники, ищущие прощения грехов своих.