Публикации на портале Rara Avis 2018-2019 - Владимир Сергеевич Березин

В Третьем Риме во всякое общественное обсуждение надо ввязываться, когда оно уже закончилось. Примерно как ввалиться на свадьбу в ресторан под утро, когда официанты составляют столы, переворачивают стулья и щётками сгребают битое стекло. И тут ты вбегаешь в опустевшее пространство, спотыкаясь о пьяного, забытого с предыдущего юбилея. Так вот, в то время, когда жители нашего Отечества тащили домой мешки с мандаринами и колючие ёлки, готовили салат Оливье и селёдку под шубой, стоя выпивали под бой курантов, и, наконец, уже потом осоловело смотрели на короткий зимний день в окно, некоторое количество моих сограждан схватились в смертельной схватке ёкодзун по поводу высокой духовности. Это хорошо описано у Хармса: «Слово за слово, и начинается распря. Толпа принимает сторону человека среднего роста, и Петров, спасая свою жизнь, погоняет коня и скрывается за поворотом. Толпа волнуется и, за неимением другой жертвы, хватает человека среднего роста и отрывает ему голову. Оторванная голова катится по мостовой и застревает в люке для водостока. Толпа, удовлетворив свои страсти, расходится»[239]. Обычно люди устают через две недели, но я на всякий случай выждал месяц.

Не так давно приключилась очень примечательная и чрезвычайно полезная (разумеется, для стороннего наблюдателя) история. Для всякого Паганеля это зрелище было более продуктивное, чем наблюдение Бородинского поля через подзорную трубу. Канва, по которой нам предстоит вышивать, — книга про вечный город Рим номер один и её обсуждение жителями Третьего Рима. Я постараюсь избежать фамилий, потому что честному человеку, живущему вне обеих столиц, они не всегда что-то скажут. К тому же эту ситуацию хорошо описывал герой советского фильма: «Не в тебя я стреляю, а во вредное нашему делу донесение».

Итак, сейчас вышла книга, сперва её анонсировали как путеводитель (потом это определение выпало из анонсов), затем появилась рецензия, в которой прямо говорилось, что книга полна исторических ошибок, анахронизмов и несостыковок (на рецензию тут же появилась антирецензия, а на антирецензию — антиантирецензия), и, наконец, произошло бурление. Русская интеллигенция пошла стенка на стенку.

Редко какая книга (особенно посвящённая культуре чужого города) заслуживает такого общественного интереса. А тут всё получилось. Но чем эта история может быть интересна стороннему человеку, не знакомому с её фигурантами? А вот чем: вдумавшись в неё, можно лучше понять, как устроено современное общество, как функционирует «культура повышенной духовности» и что такое та самая отечественная интеллигенция.

Во-первых, мы обнаруживаем, что именно Рим является точкой повышенной духовности. Не Париж или Лондон, не Греция или Византия, именно в Рим едут globalrussians, чтобы припасть к смыслам культуры. В давние времена, когда заграничная жизнь казалась выдумкой, такими местами были Мещерская сторона (после книг Паустовского) и город Ленинград. И какой-нибудь седой человек из нагибинского рассказа шёл по набережным с девушкой беседуя так (длинная цитата):

«…Наверное, мне надо быть вашим гидом, — сказала Наташа, Ну, это вы, конечно, знаете, памятник Суворову знаменитого скульптора Козловского. Слева дом, построенный Деламотом… — Нет, — очнувшись от своих дум, сказал Гущин. — Вы ошибаетесь. — Это не Деламот, а Кваренги. — Я коренная ленинградка, — обидчиво сказала Наташа. — Неужели я не знаю? Это ранняя работа Вален-Деламота. — Зачем вы спорите? На доме есть мемориальная доска со стороны площади. Там ясно сказано, что дом построен Кваренги. Это одна из первых его работ в Петербурге. Хотите сами убедиться? <…> Хотите, я назову вам все известные постройки Кваренги и Деламота, сохранившиеся, сгоревшие, снесенные, уничтоженные временем или перестроенные до неузнаваемости? Лучше начать с Деламота, он меньше строил: Академия художеств совместно с Кокориновым, Малый Эрмитаж, дворец графа Чернышева, позднее перестроенный, Гостиный двор, „Новая Голландия“… — Можно не переходить улицу, — поспешно сказала Наташа. — Ничего не понимаю. Эти познания распространяются и на других зодчих или у вас узкая специальность: Кваренги — Деламот? — На всех, кто строил Петербург, — с наивной гордостью сказал Гущин, будь то Квасов или Руска, Растрелли или Росси, Фельтен или Соколов, Старов или Стасов, но Кваренги мой любимый зодчий. — Почему? Разве он лучше Воронихина или Росси? — Я же не говорю, что он лучше. Просто я его больше люблю. — Так кто же вы такой? Катапультист, архитектор, искусствовед, гид или автор путеводителя по Ленинграду?» (Нагибин Ю. Срочно требуются седые человеческие волосы // Нагибин Ю. Избранное в 2-х т. Т. 2. — М.: Художественная литература, 1973. С. 410.)

Ну а теперь таким городом повышенной духовности стал Рим. И интересно, можно ли делиться субстанцией духовности, надышавшись ей там, в заповеднике? Девальвируется ли она, если ей надышится много других путешественников, и не станет ли обидно нам за то, что мы этакие деньги платили, получали визу и вообще, мазутная простонародная толпа хочет туда же.

Во-вторых, оказывается, что спор по поводу непрочитанной книги может охватить огромное количество людей. Мы видели такое на примере книг Резуна-Суворова и какой-нибудь тайной жизни вождей, но то были споры с чёткой политической окраской. Новые западники бились с новыми славянофилами быстро переходя на аргументы: «Ватник!», «Либераст!», «Родину продал!», «У Путина на окладе!», «Получаете деньги от Госдепа!», — и тому подобное. А в нынешнем бурлении политический мотив не работал, потому что на бескрайнее сетевое татами вышли люди примерно одних взглядов на власть. Но оказалось, что речи, лишённые этой составляющей, всё равно, как фрактал, повторяют типовые споры об устройстве России и её непростой истории. Ругань происходит точно по тем же лекалам, с переходом на личности, со всем этим: «Да запретите им!», «Как смеет это ничтожество?!»… То есть отечественная интеллигенция, собравшись в толпу, никаких новых способов общения с оппонентом не знает. Поодиночке человек ещё может спокойно говорить, а вот если больше трёх в одном месте — то никак. Вопли эти происходят и должны произойти оттого, что так устроены дробные человеческие сообщества, а не оттого, что найдены какие-то ошибки в некоей книге. И второй (несложный) вывод в том, что отношение одних людей к другим не зависит от политической погоды на дворе.

Нет, в этом споре появляется отдельная группа людей, которая всплёскивает руками и призывает всех помириться. Эти восклицания похожи на «Дали бы мне поговорить с Имярек, то он бы не попал в Редингскую тюрьму и вообще прожил бы праведную жизнь. Если бы у бабушки было что-то ей не свойственное, то она была бы неизвестно кем». Но что толку выбегать на ринг и уговаривать боксёров помириться? Они пришли туда драться, а сетевые жители — чтобы произвести акт психотерапевтического выговаривания. Мне милее были меланхоличные специалисты, что стали медленно подтягиваться на