Эпилог (СИ) - Блэки Хол

    - На, положи под язык, - протянула Вива небольшой пакетик. - Это успокоительное. А то порвешь раньше, чем доедем. 

    Только сейчас я заметила, что нервно тереблю колье. 

    А у Городской управы - машин, машин... Немерено. Вся площадь занята автотехникой. Территория огорожена заборчиком, возле которого прохаживаются дэпы*. Уйма дэпов. По три человека на квадратный метр. А за оградой - народ. И зрителей без счету, и журналистов... И камеры, камеры... 

    Лимузин замедлил ход, остановившись у ступеней управы. Первой выпорхнула Вива, проигнорировав помощь распорядителя, следом из салона выбралась Зинаида Никодимовна, а после неё - самый старший Мелёшин. Он протянул мне руку. 

    И тут я испугалась. Сколько раз мы обсуждали с Константином Дмитриевичем мой синдром, и столько раз дед Мэла уверял, что свадьба пройдет без сучка, без задоринки, и волноваться не о чем. Но сейчас руки судорожно вцепились в обивку сиденья, угрожая поломать ногти и испортить дорогостоящий маникюр. Сегодня здесь собралась уйма народу - и на площади, и в Городской управе. И потом, в банкетном зале яблоку будет негде упасть. Мой синдром почует раздолье и начнет косить слабаков направо и налево. Несчастья обеспечены. 

    - Ну же... Смелее! - улыбнулся открыто дед Мэла, и я нерешительно вложила свою ладонь. Наше появление на ступенях Городской управы встретили взбудораженным гвалтом, криками и свистом. 

    - Всё по плану. Жених уже здесь, гости проверены по списку, до начала церемонии - десять минут, от графика не отстаем, пресса прошла инструктаж, люди расставлены, - сообщил бодренько распорядитель самому старшему Мелёшину, шагая с ним вровень. 

    Нас проводили в комнату ожидания. Вива не могла успокоиться и без конца расправляла фату и шлейф у платья, пока распорядитель не увел стилистку насильно. Появился мой отец, пожал руку Константину Дмитриевичу, и тот ушел. 

    И мы остались с отцом одни. 

    Бек сказал, нужно приготовиться. Когда заиграет музыка и откроются двери, я ухвачусь за подставленный локоть родителя, и папенька отведет меня к Мэлу, чтобы сдать с рук на руки. Как сокровище. Или как обузу. 

    Мы ждали, секунды текли. За дверьми шуршали, двигали стулья, переговаривались, покашливали. Нет, звуков я не слышала, их рождало мечущееся воображение. 

    И тут отец согнул руку в локте. Мои пальцы задрожали, ухватившись за рукав. Мой отец во фраке и с бабочкой! Никогда прежде родитель не находился на столь близком расстоянии. Никогда прежде не вторгался в личное пространство, в пределах шага. А, нет, исключение составила прошлогодняя фотосессия, во время которой папенька прижал меня к себе - исключительно для получения удачного снимка. 

    Отец молчал, тоже прислушиваясь к звукам за дверями. 

    Я - его плоть от плоти, кровь от крови. Сегодня он выдает меня замуж. Разве не к этому результату он шел в течение долгих лет, надеясь, что когда-нибудь безродный слепой котенок окупит вложения? 

    Был ли прав Мэл, сказав, что отец давным-давно сделал выбор за меня, решив, что лучше стать свободной лгуньей в висоратском мире, нежели жить в заточении на побережье и подвергаться регулярным унизительным проверкам? Где, по мнению отца, дышится слаще: на Большой земле или там? 

    Секунды застывшего ожидания... Они стали мгновениями нашего торжества. Только сейчас я осознала, что все эти годы отец безмерно рисковал - именем, семьей, чином. Ходил по лезвию бритвы, в шаге от гильотины... Притворялся и изворачивался, подтирал и замазывал. Подчищал и переписывал заново. Подкупал. Прогибался... И тянул меня, тянул. Вверх, к солнцу... Тощий хилый росток... Сплошное недоразумение. Бесперспективное убожество... Может, виной тому мой синдром? Грандиознейшая афера века началась чуть меньше двадцати лет назад, когда маленькую серую крыску привезли в поселковую глушь к женщине во вдовьих одеждах, и закончилась безумно дорогим платьем с бриллиантами. Он и я. Мы покорили этот мир, добравшись до вершины. 

    Но мне не нужна незаслуженная роскошь, не нужны привилегии и власть. Мое счастье - с Мэлом в общежитской квартирке. Или на краю света. В богатстве и в бедности. Я умудрялась выжить на восемь висоров в неделю, а сейчас на мне - целое состояние. Зачем это представление? Для кого? Для прессы и охочих до сенсации обывателей? Не хочу фальши и притворства! 

    Внезапно отец накрыл мои пальцы ладонью и сжал. Словно почувствовал: еще миг, и невеста сбежит, сорвав фату. 

    От неожиданности я вздрогнула всем телом. Родитель повернулся, чтобы что-то сказать, как вдруг глухо зазвучала музыка, и резные двери потемневшего дерева медленно отворились, начиная сказку. Красная ковровая дорожка убегала вдаль. Туда, где ждал Мэл. Туда, где оглядывались гости, выворачивая шеи. 

    Мы двинулись по широкому проходу, и нас встречали, вставая. 

    Шаг, второй, третий... Дэпы* по обе стороны прохода... Журналисты... Еще шаг, следующий... Дорожка бесконечна, а музыка вот-вот кончится... Нет, орган играет... Торжественно. Величественно. Вот он, наш королевский финал... О чем я думаю? Ни о чем. В голове сквозняк. Ноги машинально переступают, лица слились в пестрое пятно. 

    Вот и Мэл - в черном костюме и с бабочкой. До чего хорош, словами не передать. А может, я соскучилась? 

    - Tradiri tu. Possidori. (Вручаю тебе. Владей. - Прим.) 

    - Subira*. (Принимаю. - Прим.) 

    Отец исчез из поля зрения. Остался лишь Мэл и его восхищение. 

    Мои руки и его - вместе. 

    В уши вторгается бубнеж - что-то о крепости и нерушимости семейных уз, о святости и таинстве брака, о смирении и покорности... Ничего не понимаю. Не вникаю. Не откладывается на подкорке. Безотрывно смотрю в глаза Мэла - внимательные и... смеющиеся. 

    - Согласны ли вы...? 

    О чем это? Да, да, согласна, не мешайте. (Аффа потом сказала, что я ответила, опередив жениха). 

    И Мэл кивает, подтверждая словесным "да". 

    В обзор попадают два кольца. Мэл берет то, что слева, и надевает мне на руку. Смотрю зачарованно на золотые звенья и не сразу соображаю, что от меня ждут того же. 

    - Эвочка, - шепчет Мэл, показывая глазами на поднос. 

    Поспешно надеваю второе кольцо на безымянный палец Мэла, и буковки сигнализируют: "ЭваЭваЭваЭва...". Потому что мой и больше ничей. 

    Алая атласная лента с вышитыми заповедями любви, понимания и уважения перевязывает наши руки крест-накрест. Мгновение - и она испаряется голубым облачком. 

    - Можете поцеловать жену, - бубнит монотонный голос, и Мэл наклоняется, чтобы прикоснуться к губам. Меня простреливает от макушки до пят. 

    А потом свадебный марш, рис и просо, и дождь из розовых лепестков... И поздравления... Цветы. Море цветов... Вспышки... Первые тосты... Пьют ледяное шампанское, звеня бокалами... Пожимают руки... Обнимают... Целуют в щеку... В обе щеки... Всплескивают руками... Промакивают глаза платками... 

    Вот и ступени... Мэл, подхватывающий меня на руки... Рев толпы, крики, свист... Вверх взмывают воздушные шары. Целый легион. 

    - Зачем в небо? - спрашиваю я. Ведь бессмысленно. 

    - Золотко, всё продумано, - улыбается Мэл. И верно, зрителям раздают шары - белые, красные, голубые... Всех цветов радуги.