Первая мировая война в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Понедельник, 26 марта 1917 года

Рафаэль де Ногалес участвует в первом сражении под Газой

Почти двое суток Рафаэль де Ногалес не спал и теперь чувствует себя совершенно разбитым. Он перешел линию фронта во главе патруля, который получил приказ найти и взорвать трубопровод с питьевой водой, проложенный британцами от Суэцкого канала, через Синай, и вплоть до фронта перед старым прибрежным городом Газой. Тридцать шесть часов они передвигались по пустыне, прошли километров 150–160. Задание выполнить не удалось. Они не нашли водопровода. И когда он с остальными к вечеру добрался до лагеря, то мечтал только об одном: лечь и поспать.

Но в лагере неспокойно. Поступили сведения, что мощная британская группировка пересекает большое вади[234], которое находится прямо перед оборонительными рубежами у Газы, и теперь всем имеющимся соединениям приказано подготовиться к бою. Это известие вдохнуло новые силы в де Ногалеса: “Неимоверную усталость, которую я ощущал, словно ветром сдуло”. Сменив коня, он тут же отправился в путь, готовый к новым свершениям.

Сперва он получает приказ отвести в безопасное место большой обоз, со множеством верблюдов, вьючных лошадей и повозок. На месте они оставляют только белые палатки, чтобы по возможности замаскировать перегруппировку. Затем он возвращается к остаткам турецкой кавалерии, которая прикрывает важный пункт на большом вади, как раз там, где противник наверняка атакует левый фланг османских укреплений, — это всем понятно. Если враг здесь прорвется, он окажется у них в тылу и будет угрожать османской Ставке в Тель-эль-Шария.

Масштабное британское наступление — еще одно доказательство, что военная ситуация на Ближнем Востоке начала меняться. После того как прошлым летом провалилась вторая попытка османской армии отрезать Суэцкий канал, британцы перешли в контрнаступление. Горький опыт вынудил их тщательно подготовиться к попытке номер два. Внешняя и самая эффективная линия обороны Палестины, пустыня, была прорвана, когда там построили узкоколейную железную дорогу и к тому же внушительных размеров водопровод для питьевой воды, который так и не удалось найти де Ногалесу и уж тем более взорвать его.

Ночь выдалась холодная и туманная.

На рассвете в окрестностях Газы заговорила тяжелая артиллерия. Постепенно к ее грохоту прибавились пулеметный треск и хлопанье винтовок. Наступление началось.

Пришло первое донесение: по нескольким брошенным мостам британцы с неожиданной скоростью переправились через вади. Броневики, а за ними пехота, начали пробиваться в Газу, и одновременно с этим кавалерия растянулась вокруг города и теперь угрожает отрезать его сзади. Немецкий офицер, с которым говорил де Ногалес, был настроен пессимистично. Положение города безнадежно; может, он уже сдался? Когда рассвело, они смогли разглядеть вдали клубящийся дым от взрывов и пожаров, окружавший Газу.

Полки османской кавалерии по-прежнему ждут британского наступления. Но ничего не происходит. Тогда они получают приказ седлать коней и двигаться вдоль вади, по направлению к Газе. Де Ногалесу поручают отвести груз с боеприпасами в безопасное место, но он игнорирует это поручение, с тем чтобы отыскать заблудившееся соединение. Затем он неистово следует за ним в бой, и все вместе они несутся в наступление на Газу и на британские войска, окружившие город. Сам де Ногалес говорит, что, несмотря на усталость, он наравне со всеми остальными чувствовал прилив энтузиазма и нервического экстаза, которые “заставляли рваться вперед даже самых неповоротливых, под рев снарядов и сухой треск картечных гранат, взрывающихся у них над головами”.

В небе над ними появляются британские боевые самолеты: они сбрасывают бомбы. Вскоре глазам предстанет “великолепная панорама” — поле сражения под Газой, на тридцать километров вокруг затянутое плотным дымом, из-под которого вспыхивают алые языки пламени и гремят взрывы.

Только намного позже де Ногалес вспоминает о невыполненном поручении. Он оставляет поле боя и вместе со своим денщиком скачет назад, на поиски колонны с боеприпасами. Их лошади взмылены от усталости. Оба они находят конвой как раз в тот момент, когда его по ошибке начинает обстреливать, “с завидной скоростью и точностью”, одна из тех немецких батарей, которые находились в Палестине, чтобы оказывать помощь османской армии. Понеся значительные потери, в том числе в тягловой силе, колонна была спасена от дальнейшего артобстрела немецким же пилотом, заметившим ошибку и сумевшим подать батарее сигнал о прекращении огня.

В сумерках де Ногалес ведет колонну дальше, в Ставку в Тель-эль-Шарию. Там он встречает немецкого полковника фон Крессенштейна, который командует войсками на фронте под Газой. Немец нервничает и полностью поглощен тем, что рассылает направо и налево телеграммы. Он уверен, что сражение проиграно. И даже де Ногалес поддался его настроению, слишком велика была суматоха. Поэтому он был немало удивлен, когда уже было оседлал коня, чтобы возвратиться на поле боя, и тут услышал, что британцы по каким-то необъяснимым причинам начали отступать.

Сражение закончилось. Обе стороны считали себя побежденными, но британцы просто оказались более оперативными при отступлении.

В тот же вечер де Ногалес въехал в освещенный лунным светом разгромленный город Газа:

Повсюду царила мертвая тишина. Прямо посреди улиц, меж обугленных стропил, разбитых повозок, штабелями громоздились сотни человеческих тел, сгоревшие и растерзанные останки людей и животных. А на почерневших стенах домов, грозивших вот-вот обрушиться, проступили большие пурпурные пятна, похожие на красные гвоздики, гвоздики из крови, указывавшие место, где преклонил голову какой-нибудь раненый, умирающий, прежде чем испустить дух. Когда последние алые и золотые полоски заката погасли в черной глубине неба, зазвучали жалобные возгласы с минаретов, возвещавшие верным сторонникам пророка, что ангел смерти простер свои крылья над пустыней, где тысячи христианских солдат уснули славным вечным сном под звездным небом Палестины.

Он возвращается в лагерь, лошадь под ним чуть не падает от усталости. Де Ногалес заворачивается в одеяло и ложится, склонив голову на бок коня. И тотчас засыпает.

Воскресенье, 1 апреля 1917 года

София Бочарская посещает Думу в Петрограде

Оказавшись в большом зале, Бочарская отмечает, как многое здесь изменилось. Именно в этом великолепном Екатерининском зале Таврического дворца проходила церемония проводов ее госпиталя, и медики, исполненные рвения, решимости и надежд, отправились в 1914 году на фронт. Тогда она стояла рядом с другими, среди мраморных колонн, под массивными хрустальными люстрами, и их благословлял митрополит, кто-то из политиков желал им успехов, а церковный хор “заполнял пространство своим приглушенным песнопением”.