Лед - Бернар Миньер

«Вот почему все удавалось сохранить в тайне столько лет», — подумал Сервас.

Тогда, в доме Шаперона, интуиция его не подвела. Преступники сыграли на том, что девяносто процентов жертв не подали жалоб и никак себя не проявили, за исключением подростков из лагеря, которые никогда не видели их лиц. Они предпочли остаться жестокими охотниками, выбрали ту жизнь, к которой их подталкивал нонконформизм. Жизнь интеллигентных хищников. Но жены их раскусили и что-то заподозрили. Оттого отдельные комнаты и разводы.

Он вспомнил директора лагеря, который тоже умер весьма вовремя, разбившись на мотоцикле.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что подвергала опасности мою жизнь?

— Мне очень жаль, Мартен. Правда. Но в тот момент самым главным было обвинение в убийстве.

Ирен была права. Ей приходилось вести себя очень осмотрительно. Найдя идеальную обвиняемую, Конфьян так просто не выпустил бы из рук такой лакомый кусок. Сервас сам ему его подсунул!

— С того момента, как ты воспользовалась моим отсутствием и пошла по следу Шаперона, ничего никому не сказав, все сильно усложнилось.

— Я не хотела его убивать, только напугать, увидеть у него в глазах тот же страх, которым он упивался, глядя на свои жертвы. Мне хотелось вставить ему в рот дуло пистолета, чтобы он решил, что пришел его последний час. Потом я арестовала бы его.

Ее голос звучал тонкой ледяной нитью, на миг Сервас усомнился, не ошибся ли он, потом сказал:

— Еще вопрос. В какой момент ты поняла, что происходит?

Она посмотрела ему в глаза и ответила:

— С первого убийства у меня зародились сомнения. Потом, когда Перро умер, а Шаперон сбежал, я поняла, что кто-то заставляет их платить по счетам, но не знала, кто именно.

— Зачем ты выкрала список детей?

— Идиотский рефлекс. Я была на коне, у меня в руках находилась эта чертова коробка, и ты очень интересовался, что же там находится. Мне не хотелось, чтобы меня допрашивали и лезли в мою личную жизнь.

— Последний вопрос: зачем ты сегодня положила цветы на могилу Мод Ломбар?

Ирен Циглер немного помолчала, но на этот раз не выказала никакого удивления. Она уже поняла, что за ней весь день следили.

— Мод Ломбар тоже покончила с собой.

— Мне это известно.

— Я всегда знала, что она так или иначе стала жертвой этих насильников, поддалась искушению и пошла на могилу. Когда-то мы с Мод посещали одни и те же вечеринки, потом я поступила на юридический, а через ее жизнь прошел этот грязный след. Мы были близко знакомы, однако настоящими подругами так и не стали, но я ее очень любила. Она была девушка замкнутая и независимая, лишнего слова не скажет. Ей удалось не подпасть под влияние своей среды. Теперь каждый год в ее день рождения я кладу на могилу цветы. Перед тем как арестовать последнего оставшегося в живых мерзавца, мне хотелось подать ей знак.

— Но ведь Мод Ломбар никогда не отдыхала в «Пиренейских сернах».

— Ну и что? Она много раз сбегала из дома, водила знакомства с подозрительными людьми, поздно возвращалась домой. Она наверняка должна была на них нарваться точно так же, как и я.

Сервас лихорадочно думал. Его гипотеза прорисовывалась все яснее. Невероятное, неслыханное решение… Больше у него вопросов не было. Голова опять закружилась.

Он потер виски, с трудом поднялся и сказал:

— Может быть, есть еще одна гипотеза, которую мы не предусмотрели.

Д’Юмьер и Конфьян ждали его в коридоре. Сервас шел к ним, борясь с ощущением, что стены и пол движутся и он теряет равновесие. Мартен помассировал затылок, но это не помогло побороть странное чувство, что ботинки у него надуты воздухом.

— Итак?.. — спросила прокурор.

— Я не думаю, что это она.

— Как? — взвился Конфьян. — Вы шутите, я надеюсь?

— У меня нет времени объяснять. Надо действовать быстро. Если хотите, держите ее пока под стражей. Где Шаперон?

— Нам удалось вынудить его сознаться в насилии над подростками в лагере, — ледяным тоном ответила д’Юмьер. — Но говорить он отказывается.

— Есть срок давности?

— Нет, поскольку появились новые обстоятельства и мы снова открываем это дело. Мартен, я надеюсь, вы понимаете, что делаете.

Они взглянули друг на друга, потом Сервас ответил:

— Я тоже надеюсь.

Голова кружилась все сильнее и начала болеть. Он направился к автомату, купил бутылку минеральной воды и, прежде чем снова сесть за руль, выпил таблетку из тех, которые дал ему Ксавье.

Как сказать им о его гипотезе без того, чтобы Конфьян не начал метать громы и молнии, а д’Юмьер не оказалась в затруднительном положении? Его тревожил этот вопрос. Ему хотелось выложить карты с легким сердцем и очень нужна была поддержка. Кто-то должен был сказать Сервасу, что он на правильном пути. Можно двигаться дальше, не боясь обжечь себе крылья. Он посмотрел на часы: 21.12.

Компьютер…

Диана нажала кнопку включения. В отличие от компьютера Ксавье этот был запаролен. Так, посмотрим… Она взглянула на часы и поняла, что уже около часа находилась в кабинете Лизы.

Проблема состояла в том, что хакером Диана была никудышным. Битых десять минут она пыталась подобрать пароль, вертела имена Юлиан Гиртман и Лиза Ферней так и сяк, но у нее ничего не выходило. Берг полезла в ящик стола, где лежала папка с личными документами, и один за другим вводила номера телефонов и социальных карточек в прямом и обратном порядке, потом дату рождения, полное имя — Элизабет Джудит Ферней, пробовала разные сочетания инициалов с датой рождения. Безрезультатно. Черт!

Ее взгляд упал на саламандру.

Она набрала «саламандра», потом «арднамалас».

Ничего.

Диана покосилась на часы в углу экрана: 21.28.

Она еще раз рассмотрела диковинное существо и, повинуясь внутреннему импульсу, приподняла статуэтку и перевернула. На животе красовалась надпись: «Van Cleef & Arpéis, New York». Она ввела название фирмы в компьютер. Не помогло. Вот холера! Это уже смешно. Просто какой-то дурацкий шпионский фильм! Берг попробовала набрать название задом наперед. Ничего… А ты чего ждала, старушка? Ты не в кино! Она набрала аббревиатуру VC&ANY, но опять мимо, попробовала задом наперед: YNA&CV…

Вдруг экран замигал. Есть! Диана не поверила своим глазам и стала ждать, пока осветится фон со всеми иконками.

Что ж, партия начинается… Но время бежит быстро: 21.32.

Оставалось только молиться, чтобы Лиза Ферней действительно не вернулась до утра.

Электронные письма…

Добрая сотня из них исходила от таинственного Деметрия.

Иногда в колонке имен отправителей стояло: Зашифрованный мейл.

Диана открыла одно из таких писем, но обнаружила только вереницу непонятных значков и поняла, в чем тут дело. В университете ей приходилось с этим сталкиваться. Истек срок действия сертификата кодировки, вследствие этого получатель не мог расшифровать послание.

Диана быстро соображала, что делать.

Обычно, чтобы избежать этой проблемы, письмо сохраняют в другом формате, к примеру в HTML. На месте Лизы Ферней она так и поступила бы. Берг открыла «Мои документы», затем «Полученные сообщения» и сразу же увидела, что к чему. Папка называлась «Деметрий».

Лиза Ферней не утруждала себя излишними предосторожностями. Она знала, что компьютер и так запаролен, да и вряд ли кто осмелится в нем рыться.

Лиза!

Я в Нью-Йорке до воскресенья. Центральный парк занесло снегом, а холод, как на полюсе. Это потрясающе. Я думаю о тебе. Иногда по ночам я просыпаюсь весь в поту, потому что мне снилось твое тело и твои губы. Надеюсь приехать в Сен-Мартен через два дня.

Лиза!

В пятницу я улетаю в Куала-Лумпур. Сможем мы увидеться до этого? Я не выхожу из замка. Приезжай.

Где ты, Лиза?

Почему не даешь о себе знать? Ты не хочешь меня? У меня для тебя подарок. Я его купил у «Бушерона». Очень дорогой. Тебе понравится.

Любовные письма. Их десятки, может сотни, рассортированные по годам…

Лиза Ферней их педантично сохраняла. Все. Они подписаны одним именем: Эрик. Он много путешествует, богат, и его желания более или менее упорядоченны. Эрику нравятся яркие образы, он болезненно ревнивый любовник.

На меня накатывают волны ревности, и каждая заставляет меня трепетать все больше. Я спрашиваю себя, с кем ты целуешься. Я тебя знаю, Лиза, мне известно, сколько времени ты можешь обходиться без комочка плоти между бедер. Поклянись, что у тебя никого нет.

Когда ни угрозы, ни жалобы не помогали, Эрик прибегал к снисходительному самоуничижению.

Ты, наверное, думаешь, что я негодяй, мерзостное дерьмо. Я тебя недостоин, Лиза. Как я ошибался, когда думал, что могу купить тебя за свои грязные деньги! Сможешь ли ты меня простить?