Чужой среди своих. Чужой среди своих - Al1618

— На правой руке рукав отодвинь и аккуратно леску перережь. Пока мы тут на атомы не разлетелись. И забирай.. — В глазах собеседника появляется понимание вместе с животным ужасом. Эк его пробрало — аж на носу капля пота повисла. Видимо, только сейчас понял, что за рукоять автомата мальчишка держался не для смелости или форсу, а чтобы не опустить руку. Но рука не дрожит, и через секунду Федора избавляют от привычной тяжести за спиной. Вот и все — пост сдал, пост принял…

Становится возможным уронить затекшую руку на колено, да и самому теперь можно просто лечь на спину. Но как оказалось, что встречающий, когда забирал посылку, слишком низко наклонился — теперь приходится опять положить уставшую руку на оружие и контролировать окружающую обстановку, пока бедолага избавится от всего съеденного утром.

Но это совсем не трудно. И облака замечательные.

— Парень… Тебе наверно в больницу — надо что-то с рукой делать… — ты смотри, а быстро он очухался…

— Что с ней делать? — пробормотал Федор, скосив глаза вниз, на свою руку, порванную когтями на второй день похода — черные скрюченные пальцы, похожие на невиданные когти, торчали из раздувшейся как подушка иссия-черной ладони. — Заберите ее от меня. Воняет — сил нет.

___________

Нас война догоняет…

Ночь тиха и небо звездно. Слава те, Господи — хоть последняя часть утверждения неверна. Плотная пелена облаков, расположившаяся на высоте восьми километров, не только прячет звезды, но и укрывает землю от слишком внимательного взгляда сверху.

Космосу, впрочем, не до земных дел — они там сейчас сачком остатки гражданской спутниковой группировки вылавливают. «Гражданские» — они-то, конечно, гражданские. Но, как некоторые выяснили на собственной шкуре, в качестве шпионов и постановщиков помех работают неплохо, да и при попытке «взятия на абордаж» вполне могут на таран пойти взрываются не слабо, рядом лучше не отсвечивать.

Надо успокоиться. И принять все таким, какое оно есть. В конце концов, будущие историки, если этот эпизод вдруг удостоится их внимания, напишут всего пару строк — вроде: «Единственный за всю войну рукопашный бой произошел на второй день конфликта. Когда в результате ошибки радиотехнической разведки первый батальон ХХХ-го полка вместе с приданной ему девятой разведротой атаковал полевой госпиталь Федералов, приняв его за штаб сторонников Независимости».

«Кругляш… кончай маячить. Че ты, как тигра прям — еще хвост вырастет…» — приходится отвлечься от своих мыслей и присоединится к остальным. Зрелище конечно — не бей лежачего. У сигнальных костров вообще находиться не положено, а тут еще и чаек с перекусом, неспешные разговоры явно «не под чаек», и даже гитара тренькает.

«Партизанщина» — в чистом виде, хотя с другой стороны, а мы-то все кто? Так что разнос за потерю дисциплины устраивать не стал, посты все же выставлены, с неба вряд ли чего прилетит, а людям хоть как-то надо сбросить напряжение этих двух сумасшедших дней, заполненных в основном ожиданием. Вот и сейчас ждем самолета, а что нас ждет по прибытии на место и вовсе представлять не хочется.

Так что молча принял кружку, да присел к огоньку, вот только донести угощение до рта не успел.

Нас война догоняет потерей друзей,болью ран и бессонницей злою.Сдать бы горькую память в военный музейи навеки вернуться из боя.

Вот прилег на кровать, а лежишь на скале,и от снайпера некуда скрыться.Посмотрел на окно — там в предутренней мглеполыхают знакомые лица.

Есть другие друзья, есть другая любовь,перед ними ты нынче в ответе,но былая война проступает, как кровьсквозь бинты в полковом лазарете.

Страха нет на душе, нет на сердце вины,да и рана давно затянулась,но живешь, словно сам не вернулся с войныиль она за тобою вернулась.

Содержимое кружки ухнуло вовнутрь одним глотком, хорошо хоть это действительно оказался не чай. На плечо легла ладонь размером с лопату, но сжалась очень аккуратно. Поддерживающе.

— Брось, Кругляш. В списках убитых ее нет, раненых — тоже. Так что все хорошо с твоей Леночкой…

«Было б «все хорошо», никто бы радиограмму с просьбой прибыть не давал…», — но сказал совсем другое:

— Душевная песня.

— Да брось ты, будто не знаешь, сколько ветеранов оседает на дальних планетах. И почему. Да и сам, небось…

Действительно, знаю. Впрочем, процесс выжимания неугодных на окраины не нов. Тысячи лет этому изобретению, сразу, как началось строительство империй — так и придумали. Сотни раз на этом обжигались, но так ничему и не научились, любой беспокоящий фактор, будь то совесть, гордость, или наоборот, шаловливые ручки — с глаз долой, из сердца вон. Хоть в Сибирь, хоть в Австралию, хоть в Тмутаракань.

— Мне повоевать не пришлось… — В ответ взгляд слегка насмешливый и понимающий: «Не хочешь говорить — ну и ладно, тут далеко не каждый готов распахнуть душу. Много в ней всякого. Но вот свежего человека под пулями видно завсегда».

Тем временем разговор, слегка притухший с появлением начальства, возвращается в прежнее русло. Старики помалкивают, а вот «молодёжь» («тридцать лет — ума нет») раздухарилась не на шутку. В основном все крутится вокруг двух тем: «Где ж мы их всех хоронить будем?» и о том, «как здорово заживем, если никого сверху не будет». Кажется, это называется — «головокружение от успехов».

Видимо часть мыслей отобразилась на роже — хреновый из меня агент. Расслабился.

— А что нам умный человек скажет? — Спросил бы кто из молодых, можно было б отшутиться, или просто послать по дальше. Но взгляды отмалчивавшейся до этого момента «старшины» очень внимательны. Эти не упустят ни одного слова или интонации, так что пусть уж лучше знают, чем додумывают.

— Нам не пересилить… — слова падают, как камень в трясину — беззвучно, но возникающая после этого тишина громче любого ора. Самый нетерпеливый из спорщиков вскакивает, открыв рот для гневной отповеди, но так и застывает с нелепо открытым ртом под пятеркой тяжелых взглядов. «Старички» пару секунд молча переглядываются, в итоге чего пара из них кивает, остальные покачивают головами скорее укоризненно.

— Веско сказано. Теперь скажи — на что тогда надеяться?

— Пока мы выезжаем только на умении прятаться, и то не всегда удачно… — окружающие хмуро кивают, причина сегодняшнего перелета кажется ни для кого не секрет, вот ведь блин «сарафанное радио» — это ж просто рай для шпиона! — …на знании местности, на заготовленных заранее сюрпризах и ходах. Да еще на том, что удается удержать самых больших энтузиастов от активных действий.

Кажется, пока со мной все согласны, хотя упомянутые «энтузиасты» наливаются дурной кровью и готовы сожрать «умника» сырым, но даже у них хватает ума молчать в тряпочку — здесь не город, тут за слова принято отвечать. Конкретно.

— Всех этих финтов хватит дня на три. Потом самых больших дураков на командных постах у противника мы выбьем, а остальные резко поумнеют и научаться своей головой думать вместо исполнения идиотских приказов. И начнут работать законы войны — преимущество в технике, выучке, дисциплине и взаимодействии. А также самый главный закон войны — закон числа.

Даже «старики» смотрят удивленно, да уж, этого по «сарафанному радио» не передают.

— Против нас — десантная бригада, это три полка и вспомогательные подразделения — чуть больше десяти тысяч бойцов. У нас же… есть такое понятие — «мобилизационный резерв», обычно его считают на уровне десяти процентов от общей численности населения. Население тут особенное и, поставив в строй баб и ребятишек, мы лимит превысили многократно, но все равно — на одного десантника у нас приходится не больше двух бойцов. Один мужик и один сопляк, или баба — против подготовленного и вооруженного по последнему слову бойца. Это не говоря о том, что из оружия и припасов — только то, что с собой, никакой промышленности — чтобы смогла обеспечивать собственную армию — у нас нет.

— Ну ты учитывай, что дома и стены помогают… Да и у десантуры припасов тоже не завались — портал-то тю-тю…

— Это да, и значить мы с ними в равном положении. Ключевое слово «в равном». Через три дня они с бардаком совладают, озвереют и начнут воевать уже не по приказу, а за погибших товарищей и из желания выжить самим. И начнется размен…

— Кхе, — решил прервать мои откровения Петрович, — «после этой охоты не будет ни человечка, ни волчонка — останутся одни голые кости». Но ты не юли, а ответь прямо — что ж нам, следовало сразу сдаваться? Жизнь себе, лижа чужие сапоги, вымаливать?