Крейсерова соната - Александр Проханов

На соседнем стеллаже были собраны летательные аппараты, на которых «советская цивилизация» стремилась в высоту небес: биплан По-2 по прозвищу «кукурузник», на котором артисты Крючков и Меркурьев уничтожили дальнобойное орудие вермахта, прицел пикирующего бомбардировщика Пе-2, не взлетая, с земли, отразившего атаку немецких танков, аэростат, на который натолкнулся немецкий «хейнкель» с пилотом Рихтгофеном, лучшим асом люфтваффе, стабилизатор тренировочного истребителя, на котором разбился Юрий Гагарин, крохотный осколок космической станции «Мир», извлеченный из тела олигарха Роткопфа, и кусочек засохшего травяного дерна с подмосковного аэродрома Тушино.

– На юго-западной оконечности свалки, у самого леса, мы отыскали космический челнок «Буран», в весьма хорошем состоянии. Наш археолог, изгнанный из Академии наук за открытие древних славянских поселений под Мельбурном и на острове Пасхи, сейчас занимается раскопкой «Бурана». Извлекает его из-под «культурного слоя», состоящего из агитационных брошюр «Демократической России». Мы доставим сюда это чудо советской эпохи…

Плужников жадно всматривался в изделия, своей неподвижностью и омертвелостью напоминавшие экспонаты палеонтологического музея, где выставлены бивни, позвонки и клювы исчезнувших громадных существ. Но это был не музей, а сборочный цех, где терпеливые монтажники вели на стапелях сборку грандиозного самолета, доставляя недостающие детали. Чертеж крылатого корабля находился у невидимого конструктора, который управлял кропотливой сборкой, терпеливо дожидаясь, когда корабль будет построен, стеклянные стены цеха раздвинутся и сквозь треснувшие пласты мусора, расшвыривая тлен и прах подмосковной зловонной свалки, вознесется сияющий, ослепительно прекрасный корабль воскресшей «советской цивилизации».

Они проходили стеллаж, где демонстрировалось неуклонное совершенствование технологий, которые наступали на пятки заносчивым капиталистам Америки. Здесь стояла портативная печатная машинка «Москва», почти целая, без нескольких букв, на которой писатель Вадим Кожевников печатал свой роман «Щит и меч». Рядом стоял и массивный черно-пластмассовый телефон тридцатых годов, по которому разговаривал нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе, с трубкой, чуть деформированной от частого соприкосновения с жесткими усами наркома, и первый советский телевизор КВН с огромной стеклянной линзой, заполняемой дистиллированной водой, где еще сохранилась влага с зеленоватыми живыми пиявицами. Здесь было много модификаций карманных фонариков, перочинных ножей и молотков, а также черный граммофон-ретранслятор, какие укреплялись на столбах в небольших городках, как правило в районе рынка. Именно сквозь такой граммофон Левитан объявил о начале Великой Отечественной войны. Тут же пребывало почти неразбитое параболическое зеркало для уловления солнечной энергии из пустыни Каракум, где предполагалось с помощью солнца кипятить воду, для чего и был построен Великий Туркменский канал.

– Вчера к нам пришло несколько машин с мусором из котлована, где строится огромный мебельный магазин «Три кашалота». В мусоре мы обнаружили части «Такомака», установки по ядерному синтезу. Мы тщательно изучаем находку. Наш ядерщик, отказавшийся передать американцам секрет советской нуклеидной бомбы и выброшенный из Курчатовского института, не оставляет мысли и в этих условиях запустить «Такомак» и продолжить исследования…

Теперь внимание Плужникова привлек стенд, где демонстрировались методы наглядной агитации, формировавшей новое отношение к обществу и человеку. Бросались в глаза несколько хорошо сохранившихся алебастровых «Девушек с веслом», многократно покрытых желтоватой масляной краской. У одной из девушек какой-то провинциальный проказник подмалевал темной краской лобок, а у другой на ягодице написал: «Сева + Надя = любовь». Было множество гипсовых бюстов Ленина из мастерских Кербеля и Вучетича, бронзовый, очищенный от окислов бюст Сталина, сбереженный от переплава группой сталинистов, бывших узников ГУЛАГа, несколько эмалированных табличек с наименованием «Улица Розы Люксембург», добытых из городов и поселков Приморья, Хабаровского края, казахстанского Аркалыка, узбекского Андижана и города Углича. Великолепно смотрелись переходящие Красные знамена, вымпелы, грамоты «Ударник соцтруда», значки «Почетный шахтер», «Почетный чекист», «Почетный велосипедист»; и главная гордость собрания – фрагмент мозаики со станции метро «Комсомольская», где на Мавзолее стояли Берия, Маленков, Молотов и Каганович, позднее устраненные с плафона по настоянию Суслова.

– Скоро здесь появится знаменитая картина Лактионова «Обеспеченная старость», где за чудесным столом, с плодами и фруктами из садов Мичурина, сидят наши замечательные престарелые актрисы во главе с несравненной Яблочкиной. В последнее время картину использовали на птицефабрике в качестве подноса для кормления кур. Она слегка повреждена, особенно в той части, где изображен виноград. Куры принимали искусно нарисованные гроздья за настоящие и пытались их склевать…

Плужников исследовал разрозненные предметы, между которыми была незримая связь. Они как точки были соединены невидимой линией, определявшей контур исчезнувшей цивилизации. Чем больше этих точек возникало, тем точнее определялся контур. Главные его черты были сохранены от забвения. Малые изгибы будут уточняться в момент воскрешения. И когда оно состоится, из плоскости, очерченной извилистой линией, повторяющей очертание политической карты СССР, восстанет гигантский Красный континент, захвативший в свои разверстые лапы половину земного шара.

Плужников и Иван Иванович шествовали вдоль стеллажа, где, обгорелые, полуистлевшие, в засохшей грязи и мусоре, лежали книги великой эпохи, выброшенные из библиотек в мусоропроводы и на свалки, кинутые в костры, дабы освободить место Стивену Кингу и Гарри Поттеру, а также нескольким энергично пишущим самкам, среди которых Донцова соперничала с Толстой, а последняя лишь немногим уступала Марининой-Денежкиной. Среди сохраненных книг лежали зачитанные, с закладками томики Бабаевского; замечательные «Записки майора Пронина» – детектив, служивший пособием для нескольких поколений советских разведчиков, таких как Зорге, Судоплатов и Михаил Любимов, впоследствии по недоразумению ставший отцом телеведущего Александра Любимова; небольшая, обличающая Солженицына брошюра под метким названием «Co-Лжец»; неполная трилогия Брежнева: «Малая земля», «Целина» – без заключительного и, увы, неоконченного тома «Возрождение», где автор повествует об итальянском Ренессансе. Тут же находился неразрезанный роман Егора Яковлева о Ленине и подборка хвалебных стихов о Сталине Ахматовой, Пастернака и Вертинского. Коллекцию завершала недавно найденная страница из «Огонька», в которую была завернута испорченная каспийская селедка. Сквозь разводы рыбьего жира филологи, знакомые со стилем и мировоззрением Коротича, могли угадать очерк последнего, посвященный узбеку Рашидову…

Они перешли к соседнему стеллажу, где собиралась коллекция фетишей, с помощью которых предполагалось воскресить крупных советских политиков, чьими усилиями создавалась «красная держава» и которые, после воссоздания великой страны, смогли бы продолжить строительство «реального социализма». Здесь был галстук Ленина, который он повязал перед тем, как выйти на Финском вокзале из пломбированного вагона и взойти на броневик; стояли аккуратно заштопанные небольшие валенки Сталина, найденные на ближней даче в Кунцеве после кончины вождя; маузер, хорошо смазанный, с несколькими оставшимися пулями, из которого в затылок был застрелен Бухарин, а также ледоруб с кусочком запекшегося мозга, переданный мексиканскими коммунистами в подарок Девятнадцатому съезду партии. Здесь были слепок с руки Суслова и посмертная маска Молотова, загадочным образом, в смерти, обретшая сходство с политологом Никоновым; маршальский мундир Брежнева со всеми орденами, медалями, памятными знаками и значками, которые были привинчены к специальной титановой арматуре, пропущенной сквозь подкладку френча, а также не уместившийся на френче значок БГТО.

– Несколько дней назад, – пояснял Иван Иванович, – мы разыскали запечатанную консервную банку с частично сохранившейся этикеткой, где отчетливо прочитывается слово «печень». Скептики утверждают, что это обычная тресковая печень, и предлагают подать ее к столу. Но другие, более осмотрительные, считают, что это печень Андропова, законсервированная сразу же после смерти генсека. Ведется дискуссия, в случае воскрешения не появится ли Андропов с тресковой печенью или, не дай бог, треска с головой Андропова…

Плужников взирал на Ивана Ивановича. Этот изможденный, в несвежей одежде человек, чья колючая седая щетина придавала лицу сходство с Туринской плащаницей, а темные кустистые брови были символом благословенного застоя, который, по-видимому, и был вершиной, куда взлетела дерзновенная мечта человечества о коммунистическом рае, – был не просто талантливым советским ученым, не просто собирателем останков великого прошлого и краеведом загородной свалки. Он был жрецом, хранителем священных заповедей, носителем таинственных культов, способных оживить мертвую плоть, одухотворить убитую материю, запустить ротор истории, в котором перегорела обмотка. Стеллажи, мимо которых они шагали, были алтарями огромного подземного храма, построенного под слоем нечистот и отходов, куда, как в катакомбы первохристиан, спустились ревнители «красной веры», покинув загаженную землю, где воцарилось зло. Стеклянный, переливающийся хрусталями и радугами храм напоминал божественную архитектуру Днепрогэса, конструктивистский Парфенон, построенный в глубине громадной помойки.