Осколки памяти - Наталья Ефремова

– Без проблем. Говори.

А куда ей было деваться? Мимо Ника все равно не пройти, а другого пути сбежать отсюда не было. Не с обрыва же прыгать!

Ник стоял недалеко от нее, у старого вяза, опираясь на него плечом и засунув руки в карманы брюк. Как давно он был здесь и наблюдал за ней, Кристина не представляла. Ей, по большому счету, было все равно. Она подавила в себе зарождающийся беспричинный страх, а выпитое спиртное придало ей уверенности и даже какой-то отчаянной наглости.

Почему, собственно, она должна его бояться? Что он может ей сделать?

«А что можешь сделать ему ты?» – шепнул кто-то прямо ей в ухо, и она даже вздрогнула – до того осязаемым был этот голос.

– Хорошо, – Ник шагнул к ней, но Кристина остановила его резким возгласом и таким выразительным взглядом, словно перед ней было отвратительное животное.

– А вот этого не надо! Стой там! Я и так тебя прекрасно слышу. Что ты хочешь мне сообщить? Говори быстрее, мне пора уходить.

Кристина предпочла бы, чтобы этого разговора вообще не состоялось, но после их разрыва без каких-либо видимых причин и объяснений, а потом ее странной выходки на балу было бы нелепо думать, что Ник не предпримет попытки поговорить с ней еще раз. Тем более что он наверняка от кого-нибудь, например, от Миранды, узнал, что Риверсы завтра уезжают из Хиллвуда навсегда.

Мысль о «навсегда» придала Кристине уверенности. Она понадежнее устроилась на шатком сиденье качелей, даже забросила ногу на ногу и изобразила на лице крайнее нетерпение.

– Ты можешь мне, наконец, объяснить, что все это значит? – начал Ник тусклым и тихим голосом, но Кристина его услышала.

– Смотря что ты имеешь в виду, – процедила она сквозь зубы, в который раз за сегодняшний вечер чувствуя стремительно нарастающее раздражение.

Ну вот, начинается…

– Что я имею в виду? С чего бы начать? – повысил голос Ник, попав в тон ее мыслям. – Может, стоит начать с Миннеаполиса? Туда ты уехала живой, солнечной, такой… настоящей, а вернулась из этой проклятой поездки совершенно чужим человеком. Ты изменилась до неузнаваемости! И причины этого я до сих пор не знаю. Я помню тебя… совсем другой.

Он умолк, ожидая, что Кристина, может, ответит ему, но она, не моргая, смотрела куда-то сквозь него на уровне груди. Лишь тонкие брови на долю секунды дернулись вверх.

– Ты отказываешься видеться со мной, разговаривать, шарахаешься от меня в школе и вообще относишься ко мне, как к самому страшному врагу.

– Дальше.

Голос Кристины прозвучал неожиданно низко и отрывисто. Со стороны она, должно быть, напоминала восковую куклу, безупречно красивую в своем струящемся платье небесного цвета, но со злым застывшим выражением лица. Ее прищуренные глаза были устремлены куда-то далеко в одну точку и от этого казались безжизненными. От всей ее неподвижной маленькой фигуры веяло холодом и отчуждением.

Но сама она прекрасно знала, как трясло ее внутри, какие эмоции ей приходилось скрывать за маской ледяной неприязни. Она прилагала неимоверные усилия, чтобы у нее не задрожали губы, а влажные ладони не соскользнули с гладкой веревки, на которой крепилось ее хлипкое сиденье.

– Дальше? – голос Ника дрогнул. – Мне неизвестно, что дальше. Честно говоря, это пока не так важно. Важно то, что уже произошло. Я не знаю, чем обидел, что совершил, находясь вдали от тебя. Ведь мы простились совсем иначе, чем встретились спустя две недели. Разве ты не помнишь? Кристи, что случилось? Я просто хочу понять.

– Дальше.

– Ты построила между нами такую прочную стену, что все мои усилия пробиться через нее, поговорить с тобой, да просто выяснить причину происходящего наталкиваются на жесткий отпор. И я не понимаю, чем вызвал такое отношение к себе. Я все это время ждал, что ты, может быть, одумаешься, вернешься ко мне. Но этого так и не случилось. Внезапно я стал просто… просто не нужен тебе. А был ли нужен вообще?

В голосе Ника отчетливо слышалась боль. Каждое его слово, каждая фраза кричала о дикой боли, которая терзала его сердце, и вовсе не требовалось смотреть ему в глаза, чтобы это почувствовать.

– Дальше.

Кристина находила странное удовлетворение в том, чтобы выплевывать одно это слово, прекрасно осознавая, как сильно оно ранит Ника. На нее нашло дикое, бессмысленно-мстительное удовольствие от такого способа поддерживать видимость разговора.

А что такого? Она его слушает и даже реагирует. Чего еще ему от нее надо? Он же хотел поговорить. Пожалуйста. Разве они не разговаривают?

На самом деле Кристина почти не разбирала того, что ей говорил Ник, о чем спрашивал, просто по инерции, когда он замолкал, произносила это жалящее «дальше», смирившись с неизбежностью разговора, но не желая принимать в нем активное участие и тем более открывать перед Ником душу, объясняя свои необъяснимые поступки.

После непродолжительного молчания Ник вновь заговорил:

– Если ты решила расстаться со мной, то почему подошла сегодня ко мне? Для чего тогда этот медленный танец и твои прозрачные намеки? Я почти смирился с тем, что больше для тебя не существую, так зачем нужно было мучить меня вновь? Разве ты не понимаешь, что мне и так тяжело? Хотела закрепить результат? Или проверить, сколько я еще смогу вынести?

Кристина демонстративно игнорировала его вопросы, погрузившись во внешне принудительно-покорное ожидание окончания его монолога.

– Ты прочитала мое письмо?

Молчание.

– Значит, нет… Я так и думал. Что ж… Кристи, если ты не хочешь разговаривать со мной, скажи, и я уйду. Но мне нужно понять…

– Дальше.

Та же интонация, то же безучастное выражение лица.

– Что «дальше»? Это я хочу узнать у тебя, что дальше! – Ник оторвался от дерева и направился к качелям.

Заметив его движение, Кристина мгновенно вышла из оцепенения, соскочила с доски и, придерживая длинный шлейф своего шелкового платья, отшатнулась в сторону.

– Это все? – спросила она с вызовом. – Все, что ты хотел мне высказать? Все, зачем явился?

– Нет, – ответил он, медленно подходя к ней.

– Что еще? – почти взвизгнула она, глядя, как расстояние между ними неумолимо сокращается. – И не подходи ко мне, черт бы тебя побрал, слышишь? Не подходи, я сказала!

Ник остановился, резко, словно натолкнулся грудью на невидимую стену, и совершенно другим, треснутым, и от этого каким-то чужим голосом неожиданно спросил:

– Кристи, ты любишь меня?

Сейчас его голос был отдаленно похож на тот, прежний, с принужденным усилием забытый ею дивный шорох ветра над волнами, и ей вдруг стало так сладко, так томительно сладко внутри. Но это ощущение длилось всего секунду. К реальности ее вернул ледяной холод остывшей земли, пронзающий ее от голых ступней до затылка, в котором пульсировала боль.