Граждане Рима - София Мак-Дугалл

— Надо где-то заночевать. Сегодня я больше не могу.

Нет, нет, надо ехать дальше, хотела сказать Уна, но молча кивнула.

— Я знаю где, — продолжал Дама. — В горах так много пещер, и мы думали обосноваться здесь, но это слишком близко к людям. Мы не могли доверять им.

— И правильно, — сказал Сулиен, которому тоже стало не по себе в Волчьем Шаге.

— Ну, одну-то ночку нас тревожить не будут, они считают, что здесь привидения, — сказал Дама с еле сдерживаемой издевкой.

Он повез их, теперь маневрируя более открыто, через зеленую равнину перед Волчьим Шагом к сгрудившимся холмам и там резко затормозил. Неловко ухватив фонарик за тесьму, он повел Уну и Сулиена вверх по небольшому поросшему лесом холму, а затем сквозь расщелину — в глубокую заводь тьмы. В полу виднелось несколько плоских углублений, словно оставшихся от перевернутой мебели, а в глубине пещера оскалилась скальными наростами, свисавшими с потолка и поднимавшимися от пола, скорее напоминавшими колышущуюся драпировку и тяжелый складчатый занавес, чем каменные столбы. Они словно развевались из стороны в сторону в такт покачиваниям света, и казалось, что с потолка свисают тысячи пальцев. Пещера была просторная — величиной с небольшой дом.

— Спать здесь слишком холодно, — весь дрожа, сказал Сулиен. Было видно, как его дыхание превращается в пар.

Дама не обратил на это никакого внимания.

— Смотрите, смотрите.

Он обвел фонарем пещеру — неровно, потому что руки его снова тряслись.

Сначала в дрожащем свете они увидели только густой слой запекшейся крови, поначалу показавшийся каким-то естественным отложением; красновато-бурые пятна и потеки испещрили бледные стены. Потом сквозь красную дымку они заметили множество отпечатков: очертания рук, ладоней, от которых словно исходило слабое свечение.

— Сколько веков прошло, — прошептал Дама. — Вот почему они думают, что здесь водятся привидения.

— Я видел нечто подобное в одном журнале, — заинтересованно начал Сулиен.

— Посмотри на их пальцы, — прервала его Уна.

Все руки были изуродованы — кривые культи, отрубленные по первый сустав, рядом с нетронутыми большими пальцами. Большие, поменьше и совсем маленькие.

— Как их много. Смотрите, — все тем же зачарованным голосом произнес Дама. — Женские руки. А вот детская, но ее не тронули. Но все остальные обрублены точно так же. У некоторых уцелело по нескольку пальцев. Как они могли выжить в те поры после такого? Должно быть, они голодали. Смотрите. Это правая рука.

Он поднял свою правую руку как мог высоко, сравнивая ее с одним из красновато светящихся отпечатков.

— Разве что кто-нибудь им помог, — нерешительно предположила Уна.

— Никто никому не помог, — негромко сказал Дама, как если бы он был там и видел все собственными глазами.

— Пальцы не обязательно должны были отрубить, — почти шепотом произнес Сулиен. — Они могли просто согнуть их, вот так. Он поднял свою руку, чтобы показать, как именно. Ему подсказал это Дама, его согнутые указательные пальцы.

Дама резко, раздраженно дернулся, он почувствовал, хотя не смог бы объяснить точно, будто Сулиен критикует или посягает на что-то ему не принадлежащее. Вернувшись к этим образам прошлого, он пережил то же странное ликующее чувство, какое испытал, когда впервые увидел их, открыто столкнулся с ними.

— Зачем? Это наказание. Или пытка. И они хотели показать, что с ними сделали. Дальше есть еще.

Сначала они не заметили, что за выступом пещера уходит дальше вниз черным разинутым зевом. Сулиен попятился:

— Я дальше не пойду.

Дама посмотрел на него слегка презрительно.

— Я не боюсь этого, — нетерпеливо сказал Сулиен, указывая на отпечатки, — но как насчет пещеры? Откуда ты знаешь, что она не обвалится?

И хотя он был полон решимости пойти и далее, будь в этом необходимость, древняя тьма под толщей земли заставила его отпрянуть.

— Да все нормально, я же говорил, что уже был здесь, — сказал Дама, но на самом деле ему не хотелось, чтобы Сулиен шел с ними, — он хотел поговорить с Уной наедине.

— Так или иначе, — сказал Сулиен, — становится все холоднее. Лучше остаться в машине.

— В машине будет так же холодно, если она не на ходу, так что мы разведем костер. А снаружи света не будет видно.

Но, сказав это, Дама не повернулся к выходу, явно не собираясь искать хворост, напротив, стал карабкаться в отступавшую кромешную тьму. Фонарь оставался у него, и, вероятно, исключительно повинуясь инстинкту следовать за светом, Уна сделала как он хотел и пошла за ним.

— Уна, — предостерегающе сказал Сулиен.

— Все будет в порядке, — ответила она.

Сулиен постоял с минуту в темноте, а потом побрел обратно к машине, посмотреть, не забыли ли они зажигалку, и потому что ночное небо показалось ярким по сравнению с темнотой, обступившей его со всех сторон, как только унесли фонарь.

Дама передал фонарь Уне, отчасти чтобы она сама выбирала, на что смотреть, отчасти потому что у него заныли руки. Они подошли к самому краю ровного темного пространства; сырой низкий потолок нависал над их головами, убегая вдаль, насколько хватало света; стен было не видно, так что могло показаться, будто они очутились под скалистым небом, под одним из многих слоев пустой породы или между страницами каменной книги. Сырой пол был изборожден проточенными влагой канавками, похожими на мягкую рябь влажного песка на морском берегу, но на самом деле они оказывались твердыми и не рассыпались под ногами.

Уна последовала за Дамой в маленький донжон, или храм, кровлю которого поддерживала миниатюрная колоннада поднимавшихся с пола сталагмитов; стены были покрыты еще более густым слоем запекшейся крови с темными отпечатками растопыренных пятерней, видневшимися по всей каменной поверхности; в сводчатой нише, где могло бы стоять изваяние бога домашнего очага, появился выступивший из черной тьмы беспалый отпечаток узкой женской ладони.

— Что же тебе здесь нравится? — спросила Уна.

— Нравится? — Дама был поражен, ему и в голову не приходило, что это место может нравиться, только что оно было важным и его стоило осмотреть. — Не знаю. Мне кажется… если ты увидел это, то сможешь понять… сможешь понять, что…

Дама не то чтобы лишился дара речи, но то, что он чувствовал, не укладывалось в слова; чувства, смысл приходилось втискивать в них. Наконец он сказал:

— …просто таковы люди. И такими они были всегда.

Свет фонаря, который держала Уна, упал ему на глаза, так что зрачки вздрогнули и сузились, превратясь в черные точки, окруженные как никогда ярко и чисто блестевшей бирюзой. Тени странным образом заострили возбужденные черты его лица, сделали их отчетливее, чем при солнечном свете, — красивыми и совсем не детскими.

— Для тебя все по-другому, и так или иначе ты сама должна была всегда это знать, — сказал Дама.

А может, она и вправду всегда это знала?

— Было бы проще не знать, — нерешительно улыбнулась Уна.

— Проще, но не лучше, потому что, как только ты понимаешь это, и говоришь, ладно, так уж обстоят дела… тогда ты… не то что чувствуешь себя в безопасности, физической безопасности… но можешь делать дело. Которое другим не под силу. Скажем, ты. Ты спасла Сулиена. Сделала невозможное. И провела того человека.

— Мы оба сделали это. Я была уверена, что он увидит… — Уна в нерешительности замолчала, но закончила: — Ты не дал ему увидеть, что у тебя искалечены руки.

— Ладно, оба, потому что знали. Если ты захочешь, то можешь преодолеть любое препятствие. Даже себя. Ты многое можешь сделать, если начнешь с этого. — Дама помолчал и сказал решительно: — Почему ты поехала?

Слова Дамы взволновали Уну, она понимала их скрытый смысл, но все же еле заметно испуганно вздрогнула, словно предчувствуя недоброе.

— Ты знаешь. Либо тебя самого бы здесь не было.

— Я поехал потому, что обещал, — мгновенно откликнулся Дама.

— Тебя никто не заставлял.

— Я сказал, что помогу, потому что так хотел Делир, а я всем обязан ему. И потому, что поехала ты…

В тишине словно звякнул колокольчик или кто-то одиноко хлопнул в ладоши.

— Ты слышал, что сказали мы с Сулиеном, — ответила Уна, будто ничего такого не было. — Из-за всех таких же, как мы. Вот почему.

— Да, но этот Новий — не единственная наша надежда, такого человека вообще быть не может. Вернее, надежд так же много, как людей, которые готовы понять, что от них требуется, и в самом деле совершить это — что бы то ни было.

— Так или иначе, он наша главная надежда, — сказала Уна.

Дама кивнул, не столько соглашаясь, сколько допуская такую возможность, и, прежде чем ответить, отвел взгляд.

— И это единственное, почему ты хочешь помочь ему?

— Ох… — вздохнула Уна, чувствуя, что ее загоняют в угол. — Почему ты спрашиваешь? Ты же знаешь, как долго мы пробыли вместе, добираясь до Хольцарты. Конечно, я должна знать, что с ним все в порядке.