Николай II - Сергей Фирсов

«Парадоксально, — пишет современный петербургский исследователь С. П. Подболотов, — но обстоятельства времени, в которое правил Николай II, привели к тому, что царь — убежденнейший консерватор, с ностальгическими симпатиями к патриархальной Руси, оказался в роли скорее радикального модернизатора, а не „народного монарха“ — популиста». Впрочем, объективный факт и его восприятие далеко не всегда одно и то же. Стремление царя стать выше всех и всяких сословий и групп, играть роль объединителя нации вполне объяснимо. Другое дело — насколько эти благие пожелания оказывались осуществимы. В любом случае, невозможно не согласиться с тем, что для русского царя «благо России было абсолютно значимым и не имело никакой политической окраски», ведь Николай II воспринимал себя как «народного царя».

Давно подмечено, что связь последнего самодержца с народом имела личный характер, проявляясь в пылких выражениях духовного сродства и взаимной привязанности. Царское Село, где зимой жила его семья, стало главным местом его единения с народом. В Царском был построен Федоровский городок, где квартировали Собственный Его Императорского Величества Сводный пехотный полк и Конвой. Там же возвели Федоровский собор. «Город был призван представлять духовный образец возродившейся нации, заимствованный из далекого прошлого России», — пишет Р. С. Уортмен. Построенный накануне 300-летнего юбилея дома Романовых, домовый храм императора наделялся общегосударственным смыслом. В архитектуре и убранстве Федоровского собора, посвященного фамильной иконе царской семьи, соединились черты главных соборов Московского Кремля (Благовещенского, Успенского и Архангельского), а значит — и всей России. Вторым важным способом выражения идеи царствования Николая II было посвящение престолов. Престолы верхнего храма Федоровского собора освятили в честь Федоровской иконы Божией Матери и в честь святого митрополита Московского Алексея — небесного покровителя наследника, нижний (пещерный) храм — в честь святого Серафима Саровского. Освященный 20 августа 1912 года, храм стал главным династическим собором Романовых, а сама царскосельская резиденция формировалась как уникальный архитектурный ансамбль, пронизанный идеалами народной монархии.

Показательно, что в годы Первой мировой войны родился абсурдный миф о том, что царский «друг» — Григорий Распутин — получил официальное назначение именно в Федоровский собор — «лампадником», позволявшее ему «зажигать все лампадки во всех комнатах дворца»[82]. «Связь» Распутина с Федоровским собором, рожденная в чьем-то воспаленном сознании, представляет безусловный психологический интерес — приближенный к трону представитель народа делается «лампадником» в храме, посвященном святыне русских государей — Федоровский иконе Божией Матери! Однако под каким углом зрения ни смотреть на стремление последнего царя воплотить идею народной монархии, необходимо признать: желание преодолеть «средостение» выражалось преимущественно в том, что царь больше всего любил простой народ, который, по его убеждению, верил ему постольку, поскольку видел в нем помазанника Божьего. По словам В. И. Назанского, все близко знавшие Николая II люди свидетельствовали, «что особенное расположение он всегда чувствовал к людям сравнительно плохо одетым, с неважными манерами; его влекло к ним». Кто знает, может быть, это обстоятельство и заставило царя обратить внимание на сибирского странника Григория Ефимовича Распутина, рокового человека его царствования, само имя которого стало нарицательным.

О Григории Ефимовиче Распутине опубликовано множество работ совершенно разной направленности. В одних он восхваляется как праведник у престола, настоящий святой земли Русской, в других называется «проходимцем» и «хлыстом». В нашу задачу не входит подробный анализ его жизни, равно как и разбор всевозможных характеристик сибирского странника. Во-первых, цель настоящей работы иная — представить биографию Николая II, а во-вторых, в последнее время появились серьезные книги, позволяющие заинтересованному и не ангажированному идеологически читателю самостоятельно разобраться в истории жизни этого человека. Среди новых исследований необходимо назвать книги А. Н. Варламова и А. В. Терещука. Заранее не предвосхищая выводы, которые читатель должен сделать самостоятельно, А. В. Терещук специально подчеркнул, что не хотел бы навязывать «вынесенный категорический вердикт и квалифицировать Григория Ефимовича либо как „государева богомольца“, либо как „богомерзкого Гришку“, или „удобную педаль немецкого шпионажа“ (как выразился Александр Блок)».

Подобный подход позволил ученому избежать крайностей в оценке последнего «старца» империи, в том числе и при описании его отношений с царской семьей. В своем изложении я постараюсь следовать этому примеру, не забывая, что Распутин еще при жизни стал превращаться в мифическую фигуру, в некий символ. Символ же не всегда сохраняет подлинные черты того, кого символизирует. «Распутинщина» — это диагноз политической болезни, переживавшейся страной в последние годы монархии, а Распутин — ее олицетворение. По словам барона H. E. Врангеля, «плодимая Распутиным грязь рикошетом обрызгала царя. Последние остатки его авторитета исчезли. В обществе и даже близких ко двору кругах повторялись слова: „так дальше продолжаться не может“. Шепотом говорили о необходимости дворцового переворота» (курсив мой. — С. Ф.). Таким образом, в Распутине видели разрушителя монархии, влиятельную и страшную фигуру, человека, имевшего возможность влиять на русского царя и его супругу. Можно ли считать это показателем того, насколько сильно прогрессировала, по словам А. Н. Боханова, «эрозия политических и религиозных чувств, пристрастий, стремлений» подданных последнего самодержца? Однозначный ответ дать вряд ли получится, как не получится оценить значение личности Распутина, хотя бы кратко не рассмотрев вопрос о морально-нравственном и религиозном состоянии русского общества.

…В 1932 году издательство «Academia» опубликовало сборник русских народных сказок под названием — «Барин и мужик». То, что сказки, относящиеся преимущественно к XIX веку, имели явную социально-сатирическую направленность, подчеркивалось в предисловии, написанном профессором Ю. М. Соколовым. А цель сборника, по словам ученого, состояла в стремлении показать, что «сказочное творчество никогда не оставалось аполитичным», «ярко выражало чаяния и стремления народных (главным образом, крестьянских) масс, было одним из орудий ожесточенной классовой борьбы, что оно в известной мере организовывало общественное мнение трудовой, преимущественно крестьянской, среды». Классовая риторика — дань эпохе строительства нового мира — нас не должна смущать; не в этом дело.