Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Майкл Муркок

Из женщин мое внимание привлекла только одна: с третьего взгляда я узнал наиболее вероятного кандидата в президенты от неофашистов, сенатора Абофлавиа. Сложив руки, она внимательно следила за дискуссией и чрезвычайно восприимчивым молодым человеком с выпуклыми глазами (возможно, последним достижением в области контактных линз).

— Разве вы не чувствуете, миссис Сайлем, что…

— Делая такие прогнозы, вы должны помнить…

— Миссис Сайлем, я располагаю статисткой о…

— Вы должны помнить, — голос напрягся, понизился, и паузы между словами значили не меньше слов, они были размеренными, и в них звучал металл, — что если бы всё, буквально всё было известно, статистические оценки были бы не нужны. Теория вероятности есть математическое выражение нашего неведения, а не нашей мудрости. «Занятное продолжение лекции Мод», — думал я, и тут Эдна подняла глаза и воскликнула: — Смотрите-ка, Кит!

Все повернулись.

— Я действительно рада тебя видеть. Льюис, Энн! — обратилась она к Певцам, появившимся раньше (он темноволосый, она блондинка, оба стройные, как деревца; взглянешь на их лица, и вспоминаются бессточные озера, что затеряны в лесу, чистые и очень спокойные). — Он нас в конце концов не бросил!

Эдна встала и вытянула руку над головами сидящих, будто готовила упор при игре в бильярд, — и ударила голосом, как кием: — Кит, тут со мной спорят люди, которые разбираются в деле куда хуже тебя. Ты-то на моей стороне, так…

— Миссис Сайлем, я не имел в виду… — донеслось с земли.

Тут ее руки чуть опустились, пальцы разжались, глаза и рот приоткрылись: — Да это вы! — это мне. — Дорогой мой, вот уж кого никак не ожидала здесь увидеть! Ведь прошло почти два года, правда? — Ай да Эдна: место, где она, Кит и я коротали долгий вечер за пивом, больше походило на тот злополучный бар, чем на Вершину Башни.

— Где вы пропадали?

— В основном на Марсе; я только сегодня вернулся. — До чего же забавно, когда говоришь такие вещи в таком месте.

— Кит… Вы оба… — (значит, она либо забыла мое имя, либо слишком хорошо помнит меня, чтобы им не злоупотреблять) — Давайте-ка сюда, помогите мне управиться с тем, чем потчует Алексис.

Пока мы подходили, я едва сдерживал улыбку: если она что-то помнит обо мне, она, конечно, вспомнила и мое амплуа, и это, должно быть, забавляет ее не меньше, чем меня.

Умиротворение разлилось по лицу Алексиса — он убедился, что я хоть что-то собой представляю, пусть и неизвестно, что именно.

Минуя Льюиса и Энн, Кит одарил Певцов одной из своих ослепительных улыбок. Они сдержанно улыбнулись в ответ, Льюис кивнул, Энн собралась было тронуть его руку, но не завершила движения, а общество наблюдало за церемонией обмена приветствиями.

Когда Алексис узнал, что мы хотим, и наполнил высокие бокалы с дробленым льдом, на дозаправку подошел пучеглазый джентльмен: «И что же, на ваш взгляд, миссис Сайлем, реально противостоит подобным политическим махинациям?»

Реджина Абофлавиа была в белом шелковом костюме. Ногти, губы и волосы одного тона, на груди булавка из кованой меди. Прямо зачаровывает меня наблюдение за теми, кто привык быть в своей команде центром нападения. Она прислушивалась, покручивая бокал.

— Им противостою я, — сказала Эдна. — Им противостоит Кит. Им противостоят Льюис и Энн. С нами в конечном счете и придется иметь дело.

И тут сквозь гул разговоров прорвался смех Кита. Мы обернулись.

Он сидел, поджав ноги, у ограды.

— Смотрите, — прошептал он.

Взгляды последовали за ним, а он смотрел на Льюиса и Энн. Она, высокая, светловолосая, и он, темноволосый, еще выше ее, стояли очень спокойно, чуть нервничая, с полузакрытыми глазами (Льюис немного приоткрыл губы).

— О, они готовятся! — прошептал кто-то из знатоков. Я глядел на Кита: еще на приходилось видеть Певца на выступлении других Певцов. Он сложил ступни, обхватил руками пальцы ног и пригнулся; вены на шее превратились в голубые реки. Верхняя пуговица куртки расстегнулась, над ключицей показались полосы двух шрамов, возможно заметных только мне.

Я видел, как Эдна поставила бокал, сияя и заранее гордясь. Алексис включил автобар (занятно, как для сливок общества автоматизация стала способом избавиться от лишней рабочей силы), чтобы сделать еще льда, поднял глаза, увидел, что готовится, и нажал кнопку отключения. Гудение автобара стихло. Поднялся ветерок (не знаю, искусственный или настоящий), и в довершение зашелестели деревья.

Льюис и Энн запели: по отдельности, потом дуэтом и снова по одному.

Певцы — это люди, которые смотрят на что-то, затем идут и рассказывают другим, что видели. Певцами их делает то, что они могут заставить слушать себя. Мне не придумать определения лучше и проще этого. Восьмидесятидвухлетняя Эль Посадо в Рио-де-Жанейро увидела, как обвалился квартал жилых домов, побежала на Аве-ниду дель Соль и стала импровизировать, придерживаясь рифмы и размера (что не слишком трудно на богатом рифмами португальском языке). По запыленным щекам ручьями лились слезы, над солнечной улицей голос бился о пальмы. Сотни людей остановились послушать, еще сотня, и еще… И о слышанном они рассказали еще сотням. Три часа спустя сотни из них прибыли на место катастрофы с одеялами, едой, деньгами, лопатами и, что еще более невероятно, с желанием и готовностью создать свою организацию и работать в ней. Ни одно сообщение СтереоТВ о бедствиях никогда не вызывало подобной реакции. В историческом плане Эль Посадо считают первым Певцом. Вторым стала Мириэмне из крытого города Лакс, которая тридцать лет расхаживала по его металлическим улицам, восславляя кольца Сатурна — колонисты не могли смотреть на них незащищенными глазами из-за ультрафиолетового излучения. А Мириэмне со своей странной катарактой на каждой утренней заре отправлялась на край города, смотрела, видела и возвращалась, чтобы спеть о том, что видела. Все это вроде бы пустяки, да только в те дни, когда она не пела — болела или была в другом городе, до которого докатилась ее известность, — падал курс акций, росло число преступлений, связанных с насилием. Это было необъяснимо; ничего не оставалось, как провозгласить ее Певцом. Почему возник институт Певцов, почему они появились в центре почти каждого города по всей Системе? Кое-кто считает, что это было спонтанной реакцией на освещение нашей жизни средствами массовой информации. СтереоТВ, радио и видеоленты, распространяя информацию по всем мирам, распространяли и чувство отчуждения от первоисточников. (Мало ли людей и по сю пору, отправляясь на спортивные состязания или политический митинг, вставляют в ухо крохотный приемник, чтобы удостовериться: то, что они видят, действительно происходит.) Первые Певцы были провозглашены своей аудиторией; затем был период, когда каждый кому вздумается провозглашал себя, и его признавали либо осмеивали и предавали забвению. Но ко времени, когда те, кому я был не нужен, выставили меня за порог, в большинстве городов появилась более или менее стабильная неофициальная квота. Стоило открыться вакансии, как остальные Певцы решали, кому ее заполнить. Требовались поэтическое и сценическое дарования, и еще какая-то искра Божия, порожденная напряжением между личностью и публичностью, ловушкой, в которой сразу же оказывался Певец. Прежде чем стать Певцом, Кит приобрел небывалую известность, выпустив в пятнадцать лет сборник стихов. Он ездил по университетам и выступал с лекциями, и все же известности не хватало, и, когда мы познакомились, вечером в Центральном парке, он был поражен, что я слышал о нем (чудесные тридцать дней я тогда погостил в Нью-Йорке; чего только не раскопаешь в Томбсовской библиотеке). Сколько-то недель назад ему исполнилось шестнадцать, и через четыре дня ему предстояло стать Певцом; он уже знал об этом. Мы сидели на тихой заре у озера, он взвешивал предстоящую ответственность, гордился ею и страшился ее. Два года спустя он все еще оставался самым молодым Певцом шести миров, с отрывом в шесть лет. Певцами не обязательно становятся поэты, хотя поэты и актеры составляют большинство. И все же Всесистемный список включает докера, двух университетских профессоров, наследницу миллионов Сили-ри (Гвозди Силири Лучшие в Мире) и не менее двух лиц такой сомнительной репутации, что даже самое охочее до сенсаций агентство не решилось сообщить хоть что-нибудь об их прошлом газетным издателям. Но что бы их ни питало, своеобразные и пышные мифы, творимые ими, воспевали любовь и смерть, смену времен года, классов общества, правительств и дворцовой охраны. Они пели перед толпами и компаниями, для одинокого рабочего, вернувшегося домой из городских доков, на углах трущобных улиц, в общих вагонах пригородных поездов, в элегантных парках на крышах Двенадцати Башен, для избранников суаре у Алекса Спиннела. Но со становлением института Певцов механическое воспроизведение «Песен» (включая публикацию текстов) было запрещено, а я уважаю закон, уважаю настолько, насколько это возможно для человека моей профессии. Соответственно я и привожу эту справку взамен песни Льюиса и Энн.