Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959 - Григорий Порфирьевич Чеботарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Учеба на инженера и работа на трех континентах
Чтобы побудить беженцев покидать лагеря, британское правительство взяло на себя обязательство бесплатно обеспечивать уезжающих билетами на пароход. В то время из Египта еще не было прямых рейсов в порты Германии, поэтому нам с сестрой пришлось удовольствоваться билетами до Лондона, а дальше уже оплачивать дорогу самим. Из переводческого жалованья в Исмаилии мне почти ничего не удалось скопить, так как и я, и лагерный врач – местные плутократы – считали своим долгом помогать остальным офицерам, сидевшим вообще без гроша, когда в том возникала необходимость. Кроме того, мне пришлось приобрести для себя гражданскую одежду. Так что, когда я, оставив сестру в Любеке с фон Медемами, добрался наконец до Берлина, в моем кармане осталось всего десять шиллингов (два доллара пятьдесят центов).
Я приехал как раз вовремя для последних приемных испытаний перед началом осеннего семестра. Испытания, организованные американской YMCA, представляли собой беседу с двумя ее руководителями и тремя немецкими профессорами, целью которой была проверка представленных документов. Немцы прекрасно знали, насколько высоки были вступительные требования в Петроградском институте инженеров путей сообщения, сертификат которого я предъявил. Поэтому, поспрашивав меня десять минут на русском, немецком, английском и французском языках, они предложили мне учиться в любом учебном заведении по моему выбору. Я выбрал Berlin Technisclie Hodischule[95] в берлинском пригороде Шарлоттенбурге и с большими надеждами начал учебу на отделении подготовки гражданских инженеров (см. фото 39).
Однако уже через несколько месяцев американская YMCA решила прекратить проект по помощи русским студентам в Германии. По всей видимости, они без разбора согласились помогать большому количеству людей из различных лагерей беженцев и бывших военнопленных, а позже выяснилось, что многие из этих людей не имели достаточной подготовки. В результате они ударились в другую крайность и решили совсем прекратить помощь. Однако мой случай можно было считать особым, поэтому мне предложили поехать в Пекин на Всемирную христианскую студенческую конференцию, где я должен был представлять Россию. После этого я отправился бы на два года в Америку учиться в одном из колледжей – все это при условии, если бы я согласился впоследствии работать в YMCA.
От этого предложения я отказался; я мог представить себя в этой роли не больше чем сестру свою в роли католической монахини. Кроме того, я не считал, что имею право представ – лять Россию, как мне было предложено. Я так и сказал мистеру Эберсолу.
Мистер Симмонс был очень разочарован – по всей видимости, он надеялся, что я пойду по его стопам, – но мы расстались друзьями.
Для меня настали действительно трудные времена. Единственным моим доходом в то время была плата за немногочисленные уроки английского, которые мне удавалось найти, и денег этих едва хватало на полуголодное существование. Мне приходилось жить в крошечной неотапливаемой комнатке с кухней, и нередко по ночам во сне я вновь видел солнечные пляжи Исмаилии. У меня развилась тяжелая форма ишиаса – как говорили доктора, в результате резкой смены климата. Теперь врачи, однако, говорят, что все дело было в смещении межпозвоночных дисков. Это вполне возможно, так как, переезжая с места на место, я таскал все свои пожитки на собственных плечах в нескольких тяжелых чемоданах, связанных ремнями. Но то, что причина ишиаса заключается в смещении дисков, выяснилось только через десять лет (в 1930-х гг.); неудивительно поэтому, что лечение от радикулита в то время не дало результатов. Временами мне было так плохо, что я едва способен был передвигаться по комнате при помощи двух тростей.
Дела мои начинали выглядеть совсем уже безнадежно, но внезапно я получил очень приятное известие от мистера Крэгга. Незадолго до моего отъезда из Египта в нашем лагере побывал один американец, мистер Томас Уиттмор; я провел его по лагерю и все показал. Теперь он вновь приехал в Исмаилию уже как директор организованного им Американского комитета содействия образованию русских молодых людей в изгнании. Он хотел отобрать нескольких кадет и назначить им стипендии, которые позволили бы получить высшее образование в одной из европейских стран. Узнав о моем сложном положении, он предложил мне одну из таких стипендий.
Вскоре в Берлин приехала его представительница миссис Сомова, добрая пожилая русская дама, с несколькими студентами, отобранными для обучения в Германии. Каждый из нас получил стипендию в пятнадцать долларов в месяц. Деньги нам выдавали однодолларовыми купюрами, что было очень кстати, так как инфляция все набирала и набирала темп. Чтобы прожить на стипендию и продолжать учебу, мы меняли доллары по нескольку штук, но каждый раз в тот момент, когда объявляли об очередной крупной девальвации марки. После этого мы сразу же закупали на все деньги продукты в запас, пока лавки и магазины не успели поднять цены.
Во время одного из первых своих визитов в Берлин в июле 1922 г. мистер Уиттмор собрал всех русских студентов, которым помогал его комитет, и объявил, что прикрепляет каждого из нас к одному из конкретных американских благотворителей. Он сказал, что от писем, которые мы им напишем, будет зависеть их дальнейшая заинтересованность в работе комитета и, следовательно, в нас самих тоже.
В списке, который он оставил у миссис Сомовой, к каждому американцу-донору было прикреплено по нескольку русских студентов. Исключение составлял я – мое имя единственное стояло напротив имени мистера Дж. П. Моргана, адрес Нью-Йорк-Сити, Уолл-стрит, 23. Как было предложено, я написал ему личное письмо с благодарностью и получил очень вежливый ответ от мистера Дж. Экстена, личного секретаря мистера Моргана. Я продолжал писать своему благодетелю каждый год на Рождество, давая отчет в достигнутом. Отвечал мистер Экстен, всегда очень доброжелательно, – иногда из Нью-Йорка, иногда из Англии, в зависимости от того, где именно находился в тот момент мистер Морган.
Двадцать лет спустя, в 1942 г., став уже американским гражданином, я получил личное письмо с поздравлениями от самого мистера Моргана; в письме он с большой добротой писал, что я добился «…самых выдающихся успехов из всех, кому [ему] выпала честь помочь получить образование после прошлой войны».
Когда в 1923 г. марка стабилизировалась, жить нашей группе стало гораздо тяжелее. Лично я подрабатывал уроками английского, но большинство моих русских товарищей-студентов не обладали специальными знаниями, которые можно было обратить в деньги, и не могли получить никакого заработка в дополнение к крошечной стипендии
