Рубин Рафаэля - Диана Хэгер

– Не надо думать обо мне! – крикнула она в негодовании. – Мне все равно. Но, умоляю, помогите ему!

– Помогли бы, если бы это было в наших силах, но, увы, слишком поздно. Лихорадка уже не уйдет.

– Нет! – Она побледнела.

– Мы говорим правду, – вступил в беседу другой лекарь. – Его Святейшество благоволит Рафаэлю, и если бы кто-то из нас мог ему помочь, то только ради этого мы бы давно уже сделали все возможное.

Она прижала руки ко рту.

– Но должно же что-то ему помочь?! Господи, ну что угодно!

– Синьорина Луги, вы не являетесь его женой. Как уже было сказано, вы не имеете никакого права участвовать в этом разговоре, – заявил третий лекарь, седеющий мужчина с заметным животиком. – А теперь будьте любезны, избавьте нас от своего общества.

– Вы ошибаетесь! Я найду священника, и он нас обвенчает! Я стану его женой, а вы пожалеете, что так со мной обращались!

– Жалкая женщина! – Первый лекарь покачал головой. – Разве ты не знаешь, что в Рима не найдется ни одного священника или уважаемого горожанина, который остался бы равнодушным к тому, что ты сотворила с великим художником! Ты, мерзкая развратница, растлила самое его существо, а теперь и довела его до смерти так же верно, как если бы вонзила ему нож в спину!

Она вздрогнула, когда эти слова эхом отразились от стен комнаты, как будто злобный шепот мог убить ее и уже начал свое смертоносное дело. Прижав руки к ушам, Маргарита бросилась прочь от обвиняющих взглядов и ядовитых слов.

– Синьорина, смиритесь! – звучал ей вслед язвительный голос. – Жизнь Рафаэля подошла к концу. Займитесь собственным спасением!

– Как ты не понимаешь, я должен на ней женится! – заявил Рафаэль дрожащим голосом наклонившемуся над ним Джулио. – Она так долго и верно этого ждала, что я обязан это сделать. Я должен сделать ее своей женой на тот случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Если эта болезнь…

– Вы не можете так рисковать, учитель! Только подумайте! Кардинал Биббиена все еще полон обиды за свою неотомщенную племянницу и кольцо. А он остается самым старшим духовным лицом на время oтсутствия Папы! – тихо убеждал его Джулио, приблизившись к изголовью. – Если вы удостоите Маргариту чести, которой была лишена его племянница, и не выздоровеете, то оставите ее беззащитной! Он превратит остаток ее жизни в ад! Я сам слышал, как об этом шептались! Рафаэль поморщился.

– Но она рождена, чтобы стать моей женой!

– Разве она не получила вашего сердца?

– Это не одно и то же для нее! Без освященного Церковью брака она навеки и для всех останется шлюхой! Моей любовницей! Маргарита не заслуживает такой судьбы!

– Не позволяйте чувствам лишать вас рассудка, умоляю! Кардинал – мстительный старик, который за всю свою жизнь любил только одного человека – свою племянницу! Он еще может пощадить синьорину Луга, но вдову Санти – никогда!

– Тогда найди мне кого-нибудь, прошу тебя, Джулио, мой самый доверенный, близкий друг! Найди того, кто тайно повенчает нас, пока не станет слишком поздно! Она должна знать, что я покинул эту землю, исполнив свое обещание! Пусть это будет моей самой последней просьбой!

Рафаэль снова смежил веки и провалился в короткий беспокойный сон, а Джулио покинул ложе учителя и отправился в его мастерскую, устроенную рядом со спальней. Он слышал, как за тяжелой бархатной завесой лучшие врачеватели понтифика пытались спасти жизнь молодого и талантливого художника с помощью разнообразных снадобий и кровопускания. Теперь он стоял перед портретом Маргариты и смотрел на него сквозь пелену слез, слушая тихие серьезные переговоры лекарей. Он знал, что глядит на свадебный портрет.

В ее образе заключалось столько радости, столько надежд. Он вписал новую строку в историю живописи, открывал новую главу в их жизнях. Каждый мазок был тому свидетельством. Как художник Джулио понимал страсть, двигавшую Рафаэлем. Как человек он понимал, что значила эта картина и эта женщина для Рафаэля. Именно так он хотел бы навеки запечатлеть Елену.

Джулио смахнул слезу, завороженный спокойной улыбкой Маргариты. Она была почти не одета, и рубиновое кольцо украшало палец, указывающий на сердце. Символ… Джулио показалось, что он вторгается в чужую жизнь, просто глядя на картину.

Потом он повернулся к большой кожаной папке с набросками и эскизами. Они были даже более ценны, чем картины Рафаэля, потому что эти последние часто представляли собой результат совместных усилий всей мастерской. Однако образы и композиция всегда определялись Рафаэлем. Если их увидит мир, Маргарите будет угрожать большая опасность. И в знак уважения к тому, кто никогда не подводил и не предавал его, Джулио Романо решил сделать для Маргариты то, чего не смог сделать сам Рафаэль. Он защитит ее.

– Боже Святый! Что ты делаешь? – всхлипнула Елена. Он не оглянулся и продолжил свою работу.

– По-моему, ты не должна была уходить от постели учителя.

– Я вышла только на минуточку, потому что услышала, что здесь кто-то есть. И ты мне так и не ответил.

– Я уничтожаю все, что может причинить Маргарите вред.

– Но его работы… Они же бесценны!

– Это наброски личного свойства. Учитель пожелал бы, чтобы Маргариту уберегли от публичного позора. Пусть даже такой ценой.

Елена подошла к нему и внимательно на него посмотрела. Только тогда он вздохнул, и они коротко обнялись. Испытания сближали их, но ни он, ни она в этот миг не испытывали ни утешения, ни страсти. Они чувствовали только невыразимую боль.

– Неужели нет никакой надежды?

Джулио тяжело вздохнул, не в состоянии выдержать ее взгляд.

– Никакой. Доктора говорят, что ему осталось несколько дней.

– Господи! Пресвятая Мария! – заплакала она. – Что же станет со всеми нами, когда он уйдет?

40

– Сын мой, прошу тебя, отрекись от нее! – вещал Биббиена замогильным голосом. Его низкие звуки, будто волшебное заклинание, вторглись в лихорадочное полузабытье. Рафаэль заставил себя открыть глаза. Но это был не сон.

– Отрекись от того, что ты делал все эти годы, сын мой, чтобы я мог наконец отпустить тебе грехи.

Елена отошла от кровати, подчиняясь приказанию кардинала, но не покинула комнаты, ожидая возвращения Маргариты и Донато. Как шакал, подстерегший жертву в минуту слабости, Биббиена появился в тот самый миг, когда Рафаэль остался один, совсем беспомощный.

Глаза Рафаэля медленно открылись, чтобы узреть сухое лицо человека, холодный пронзительный взгляд которого горел радостным предвкушением. Почтенный слуга Божий нашел в себе силы явиться сюда, где, как шептались в Риме, открыто совершался грех.

– Никогда, – прохрипел художник. – Лучше я сгорю в геенне огненной, чем предам ее…