Заговор королевы - Уильям Гаррисон Эйнсворт

– Мы лишили вас вашей шпаги! – продолжал Генрих III. – Мы не можем потребовать от шевалье Кричтона вашего подарка, поэтому мы просим вас принять взамен нашу шпагу, – прибавил он, снимая с себя шпагу, эфес которой был украшен бриллиантами, и отдавая ее королю Наваррскому. – Обещайте нам только не обращать ее против французов.

– Я буду носить ее для вашей защиты, – отвечал Бурбон. – Доброта вашего величества не позволяет мне ни минуты сомневаться в вашей искренности, но я был бы очень рад узнать, кому я обязан такой внезапной переменой в ваших чувствах.

– Особе, помощи которой вы вовсе не заслуживали, – отвечал с улыбкой Генрих III, – нашей матери.

– Ей? – вскричал Бурбон.

– Простите нам недостойный прием, который мы вам оказали. Мы были захвачены врасплох вашим появлением и невольно ощутили некоторые опасения, которые это письмо совершенно рассеяло. Мы постараемся исправить нашу ошибку.

– Подарите мне жизнь Флорана Кретьена – и мы квиты, государь.

Эти слова снова повергли в смущение Генриха.

– Его жизнь в руках нашей матери, – сказал он, – обратитесь к ней. Вы с ней, по-видимому, в лучших отношениях. Мы никогда не становимся между ее величеством и предметом ее гнева. Однако постойте! Если вы можете убедить Кретьена отречься от его ереси, мы вам отвечаем за его жизнь.

– Если так, вы подписали его приговор, государь, – сказал, удаляясь, Бурбон.

– Что ты думаешь об этой перемене? – спросил он у своего советника.

– Мне она не нравится, – отвечал Росни. – Дружба этого презренного Ирода опаснее, чем его вражда. Но вы ему доверились?

– Волей-неволей, – сказал Бурбон.

– Как мы сыграли нашу роль, кузен? – спросил Генрих III у герцога Неверского.

– Великолепно, государь, – отвечал герцог.

– Вы льстец. Но нам надоел этот разговор. Приведите сюда нашего пленника и его собаку.

– Берегись, кум, – крикнул Шико, – ты найдешь эту собаку не такой безобидной, как Беарнского медведя.

МОЛИТВЕННИК

Блунт, переносивший со стоическим хладнокровием насмешки и удары солдат, сыпавшиеся на него во время беседы двух монархов, был приведен наконец к Генриху III.

Друид следовал за ним так близко, как только позволяла длина веревки, на которой он был привязан.

– Государь, – заметил Жуаез, – прежде чем отдать этого преступника палачу, я полагаю, следовало бы расспросить его о причинах его дерзких действий. Я думаю, – продолжал он вполголоса, наклоняясь к королю, – что у него было какое-то поручение к Беарнцу. В этом случае может быть удастся узнать от него что-нибудь важное.

– Мы попробуем, дитя мое, – отвечал Генрих III, – но мы сомневаемся в успехе. Взгляните на этого человека и скажите мне, способен ли он испугаться угроз. Он скорее погибнет, чем станет изменником.

Слова короля оправдывались. На все вопросы Блунт отвечал молчанием или односложными звуками.

– Отведите его в Шатлэ, – сказал раздраженным тоном Генрих III, – и пусть его подвергнут пытке.

– Она ничего у меня не вырвет, – твердо отвечал англичанин.

– Я найду средство заставить его говорить, – заметил виконт. – Я знаю, чем на него можно подействовать.

И он шепнул несколько слов на ухо королю.

– Да, вы правы, – сказал, смеясь, Генрих, – но не доводите дело до крайностей.

– Позвольте мне действовать, государь, – сказал Жуаез. – Возьми свою шпагу, – прибавил он, обращаясь к солдату, державшему Друида, – и при каждом отказе этого изменника отрубай по конечности у его собаки.

Солдат поднял свое оружие.

– Дьявол! – вскричал Блунт гневным голосом. – Чего вы хотите от меня?

– Чтобы ты откровенно отвечал на вопросы его величества, – сказал, подходя к нему, Кричтон.

– Ну так я сделаю тогда то, чего не сделал бы для спасения своего мяса от каленых клещей и костей от колеса, – я буду говорить, хотя, клянусь крестом, мне сказать нечего. Я смог бы вынести смерть Друида, – прошептал он, – но видеть его разрубаемым на куски свыше моих сил.

– Что привело тебя сюда? – спросил Генрих. – Разве ты не знал, что заплатишь жизнью за свою смелость?

– Я хорошо понимал последствия моего поступка, – отвечал англичанин, – но желание оказать услугу другу заставило меня пренебречь опасностью.

– Какому другу, негодяй?

– Может быть, с моей стороны слишком самонадеянно называть его так, – отвечал Блунт, – но смерть сближает всех, а моя так близка, что меня можно избавить от некоторых формальностей. Я не сомневаюсь, что моя верность доставит мне достойное место в его памяти.

– Твоя верность кому? – спросил с нетерпением Генрих III. – Королю Наваррскому?

– Шевалье Кричтону, государь.

– Кричтону? – повторил Генрих вне себя от удивления. – Жуаез, – продолжал он, обращаясь к виконту, – этот шотландец обладает необъяснимым влиянием на всех. Каким волшебством достиг он этого?

– Волшебством своего характера и своих манер, государь, – отвечал Жуаез. – Видели ли вы у кого-нибудь такую пленительную улыбку, как у Кричтона, более вежливое и достойное обращение? Прибавьте к этому очарование благородного и геройского духа рыцарства, которым дышат все его слова и поступки, и вы познаете секрет волшебного влияния его на людей. То же самое было с Баярдом, Дюгекленом, Карлом Великим, Годеффруа Бульоном. Есть люди, для которых мы хотим жить, и есть люди, за которых мы готовы умереть. Кричтон из числа последних.

– Вы просто установили различие между дружбой и преданностью, мой милый, – сказал недовольно Генрих, снова обращаясь к Блунту. – Ты, верно, хотел передать шевалье Кричтону что-нибудь важное, – возобновил он расспросы, – если не мог дождаться конца турнира?

– Я хотел только сообщить шевалье Кричтону, – сказал беззаботно Блунт, что пакет, которому он придавал важное значение и который найден самым странным образом, ценой многих опасностей, так же странно потерян.

– И это все, что ты знаешь относительно этого пакета?

– Я знаю, что в нем было что-то роковое, государь. Всем, кто только его касался, он приносил несчастье. Он был потерян так же, как и приобретен – концом шпаги. Первому, кто его взял, он стоил удара кинжалом в грудь, второму – костра, а мне – топора. Пусть такие бедствия обрушатся на ту, в чьих руках находится он теперь!

– Ваше величество, может быть, желает расспросить его о том, что он знает о содержании этого пакета? – спросил Кричтон.

– Нисколько, – отвечал сурово Генрих III. – Мы знаем о ваших интригах и достаточно слышали, чтобы убедиться, что свидетельства этого изменника лишние. Эй! Ларшан, – сказал он, обращаясь к одному из офицеров своей свиты, – пусть этого человека отведут в Шатлэ и посадят в подземелье. Если он будет жив через неделю, то палач освободит его от дальнейших мук.