Кровь Олимпа (ЛП) - Рик Риордан

— Римляне, вы представляете угрозу нашему лагерю! Отступите или будете уничтожены! — закричала Кларисса.

Октавиан повернулся к своему войску.

— Видите? Это была уловка! Они разделили нас, чтобы внезапно атаковать! Легион, cuneum formate[152]! В бой!

ГЛАВА 48. НИКО

Нико хотелось закричать: «Тайм-аут! Стойте! Замрите!».

Правда, он знал, что все это без толку. Греки и римляне хотели крови. Они ждали этого неделями. Пытаться остановить битву в такой момент было равносильно попытке остановить приливную волну, обрушившую плотину.

День спас Уилл Солас.

Он сунул пальцы в рот и издал пронзительный свист (еще ужаснее, чем в прошлый раз). Несколько греков уронили мечи. По римским рядам прошлось волнение, словно вся Первая когорта одновременно вздрогнула.

— НЕ БУДЬТЕ ГЛУПЦАМИ! — заорал Уилл. — СМОТРИТЕ!

Сын Аполлона указал на север, и Нико ухмыльнулся от уха до уха. Он решил, что все-таки нашел нечто более красивое, чем сбитый с курса метательный снаряд: блестящая в лучах рассвета Афина Парфенос, летящая в сторону берега, поддерживаемая на канатах шестеркой крылатых коней. Вокруг них мирно кружили римские орлы. Некоторые даже присоединились к пегасам, схватили канаты и стали помогать нести статую. 

Отсутствие Пирата настораживало; Рейна Рамирес-Ареллано восседала на спине Гвидо. Она держала меч высоко занесенным. Ее фиолетовая мантия странно поблескивала, поглощая солнечные лучи. Греки и римляне пребывали в оцепенении, пока сорокафутовая статуя из золота и слоновой кости шла на посадку.

— ГРЕЧЕСКИЕ ПОЛУБОГИ! — голос Рейны прогремел так, словно доносился из самой статуи, как если бы Афина Парфенос говорила несколькими голосами одновременно. — Узрите вашу самую священную статую, Афину Парфенос, по ошибке захваченную римлянами. Я возвращаю ее вам в качестве примирительного жеста!

Статуя приземлилась на верхушке холма, примерно в двадцати футах от сосны Талии. По земле тут же пронеслась волна золотистого света, вниз к Лагерю Полукровок и к противоположному склону, по римским рядам. Тело Нико словно до мозга костей наполнилось теплом — утешительным, умиротворяющим чувством, о котором он долгие годы не вспоминал… или даже не помнил. Голос внутри него словно прошептал: «Ты не одинок. Ты — часть олимпийской семьи. Боги тебя не оставили».

— Римляне! — вскричала Рейна. — Я совершаю это во благо легиона, во благо Рима. Мы должны сражаться бок о бок с нашими греческими товарищами!

— Прислушайтесь к ней! — Нико вышел вперед.

И кто его за язык тянул? С чего это вдруг его станут слушать? Из него что оратор, что посланник никакой. И все же сын Аида прошелся по боевым построениям; в его руке покоился черный меч.

— Рейна рисковала своей жизнью ради всех вас! Мы — римлянин и грек, работающие сообща, — доставили эту статую с другого конца света, потому что должны объединить наши силы. Гея пробуждается. Если мы не станем плечом к плечу…

ВЫ УМРЕТЕ.

Голос Геи сотряс землю. Чувство мира и покоя в груди Нико рассеялось моментально. Со склона холма сошел порыв ветра. Земля стала жиже и липче; трава тянула Нико вниз, цепляясь за ботинки.

ЖАЛКАЯ ПОПЫТКА.

Нико казалось, что под его ногами подрагивала глотка богини — будто весь Лонг-Айленд покоил под собой ее голосовые связки.

НО ЕСЛИ ЭТО ОСЧАСТЛИВИТ ВАС, ВЫ МОЖЕТЕ УМЕРЕТЬ ВМЕСТЕ.

— Нет… — Октавиан попятился назад. — Нет, нет… — он сорвался и побежал прочь, проталкиваясь через ряды своих же союзников.

— СОМКНУТЬ РЯДЫ! — закричала Рейна.

Греки и римляне сошлись, вставая плечом к плечу, а земля вокруг них затряслась.

«Союзники» Октавиана рванули вперед, взяв полубогов в плотное кольцо. Оба лагеря представляли собою крошечный буёк в море врагов. Сегодня Холм Полукровок станет местом их последней битвы, а Афина Парфенос — ее свидетелем.

Сейчас они оказались в ловушке на вражеской земле. Потому что Гея сама по себе была землей, и она проснулась.

ГЛАВА 49. ДЖЕЙСОН

Некоторые люди утверждают, что незадолго до смерти у них перед глазами пролетает вся жизнь.

Джейсон даже и не догадывался, что все будет именно так.

Стоя плечом к плечу с друзьями в кольце гигантов и смотря в небо неверящим взглядом — сын Юпитера ясно видел себя через пятьдесят лет. Он сидел в кресле-качалке на крыльце своего дома на побережье Калифорнии. Пайпер наливала ему лимонад. Она была всё так же красива, несмотря на седые волосы и глубокие морщинки в уголках глаз. Вокруг Джейсона столпилась детвора; он рассказывал им о своих давних афинских приключениях.

«Я не обманываю, — говорил он. — Шестеро полубогов на земле, еще один в воздухе на борту пылающего над Акрополем корабля. Мы были окружены тридцатифутовыми гигантами, которые собирались выбить из нас всю душу. Однако в тот момент облака расступились, и с неба сошли Олимпийские боги!».

«Де-е-да, — застонали дети, — ну ты и бредослов».

«Это вам не шутки! — возмутился Джейсон. — Олимпийцы появились из неба на своих колесницах! Трубы ревели, мечи пылали. А ваш прадедушка, царь богов, ехал впереди, держа в руках потрескивающее электрическое копье!».

Внучата расхохотались.

Пайпер одарила его улыбкой, в которой читался немой вопрос:«А ты бы поверил, если бы не присутствовал при этом лично?».

В том то и дело, что присутствовал. Облака над Акрополем расступились на его собственных глазах… он даже засомневался в правильности подобранных ему линз. Вместо голубого неба показалась черная пустошь, усеянная звездами; олимпийские дворцы на заднем плане отливали золотом и серебром. В сторону полукровок направлялась целая армия богов.

Такое сложно было переварить. Наверное, это к лучшему, что он не узрел всю картину целиком. Спустя некоторое время ему пришлось собирать все воспоминания по кусочкам.

Помнится, был там здоровенный Юпитер — нет, Зевс, в своем подлинном обличии — в золотой колеснице, запряженной четырьмя ветровыми лошадьми (которые то и дело пытались принять человеческую форму и вырваться на свободу), и с потрескивающей молнией размером с телефонный столб в его руке. На какую-то долю секунды одна из лошадок напомнила Джейсону Борея, вторая — Нота, в его вихрящейся темной короне из дыма и огня, а третья — лениво улыбающегося Зефира. Зевс самолично сплотил и запряг четверых богов ветра.