И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Коханова Юлия

Вот только маги не узурпируют силу. Их всего четыреста тысяч на восемь миллиардов людей. А значит, на одного целителя придется несколько миллионов не-магических пациентов.

Если бы Статут о секретности отменили, мама стала бы одной из безграничного моря людей – то есть, никем.

Льюис разговаривал об этом с Деллой. И Делле он верил больше, чем гребаному текучему негативу уебка.

- Не могут, - Льюис вытянул шею в попытке отыскать Деллу. Она наверняка очнулась. Это же просто удар, ничего страшного. Очнулась и отползла в сторону, все хорошо. Все в порядке. Надо только что-то придумать. Убрать этого гандона к хуям собачьим – и все будет хорошо. - Я тоже думал об этом. Да. Ты прав.

- Ты врешь, - странное прерывистое жужжание являлось, вероятно, смехом. – Но это неважно. Потому что я действительно прав. Магия должна принадлежать всем. Не жалкие огрызки знаний и практик, которыми оперируют зашоренные, ограниченные люди, которые даже ноутбуками пользоваться не умеют. Во всех этих заклинаниях, палочках, эликсирах нет никакого смысла. Это просто ритуалы, способ управлять слабыми потоками силы. Но зачем ручьи, когда есть океан?

- Точно. Зачем.

Стрелять бесполезно – да и нечем. Магия не работает. Но не может же он быть бессмертным! Значит, есть какой-то способ разъебать эту тварь. Обязательно есть.

- Я хочу сделать магию общедоступной. И я знаю, как это сделать. Вы наверняка в курсе, мистер Уилсон: я был всего лишь сквибом. Но посмотрите на это! – Твардзик щелкнул пальцами, и пол вспучился. Из него пробился побег, стремительно расширился, взламывая и сокрушая доски, оброс жесткой корой и растопырился ветками. Зеленый, трепещущий листвой ясень рванулся к потолку, пробил его и взметнулся к небу. На пол посыпались кирпичи, дранка и обломки шифера, закачались оборванные силовые кабели. Льюис отступил и сплюнул на пол бетонную крошку.

- Вы, мистер Уилсон, не маг. Но вы же хотели получить эту силу. Не говорите мне, что это не так – я не поверю. Возможность изменять мир, делать его лучше для себя и для других – разве не в этом смысл жизни человека?

- В этом. Я тоже так думаю, - закивал головой Льюис.

Говори. Говори, не останавливайся.

Магия не работает. Оружие не работает. Но дырки же в нем появляются! Да, зарастают – но пуля разрушает ту хрень, из которой слеплен Твардзик. Не просто проходит насквозь, как заклинание, а именно протыкает. И препятствия он обходит. Значит, Твардзик – материальный объект, он взаимодействует с окружающим миром. Просто он, сука, жидкий. Как сопли. Или как белок.

- Я хочу уничтожить Завесу. И я нашел поддержку с той стороны. В этот мир придет магия, она станет такой же естественной, как вода и воздух. Подумайте о миллионах людей, которые не будут голодать, о миллионах больных, которые выздоровеют. Ради такого можно пойти на жертвы.

- А. Так вот зачем тебе амулеты. Жертвы, - наконец-то сообразил Льюис. И сделал шаг назад.

- Да. Для начала этого достаточно. Мне нужно было аккумулировать силу. Как видите, процесс идет успешно, - Твардзик развел руки и повернулся, со всех сторон демонстрируя слепленую в человеческую фигуру колышущуюся массу. – Еще несколько дней, и я закончу. А потом… потом все изменится. Я уберу Завесу и принесу в наш мир магию.

- Это хорошо, - согласился Льюис. – Магия – это отлично.

И снова отступил.

- Да! Я знал, что вы поймете, мистер Уилсон. С магами нет смысла разговаривать, они слишком привыкли к собственной исключительности. Но вы обычный человек, и вы понимаете, насколько важны подобные преобразования. Конечно, за них придется заплатить. Чем выше цель, тем выше цена – это правильно, так и должно быть. Но в мире столько людей, которые не должны существовать! О Мерлин, наше общество одобряет смертную казнь – но порицает человеческие жертвоприношения. А в чем разница? Только в том, что во время казни человек просто умирает – а во время жертвоприношения его смерть служит великой цели. А войны? Сколько людей умирает в бою ради политических интересов, экономической выгоды, религии или права на бессмысленный клочок суши, на котором даже трава не растет! Они ложатся в землю без цели и смысла. Но эти же жизни, принесенные на жертвенный алтарь, станут спасением для миллионов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Да. Согласен. Если на жертвоприношения посмотреть с такой стороны – это совсем другое дело, - одобрил идею Льюис, делая шаг назад. Неловкий, неуклюжий шаг. И чтобы удержать равновесие, ухватился за свисающий с потолка оборванный кабель. Под его весом провод медленно пополз вниз.

- Именно! Почему должны жить преступники и убийцы? Почему должны умирать хорошие люди? Все должно быть наоборот. Я могу…

Твардзик продолжал говорить, он болтал вдохновенно и без остановки, так, будто молчал последние пять лет и теперь наверстывал упущенное. Льюис его не слушал. Он смотрел на смутное движение внутри невидимой оболочки, смотрел на плоть, которая больше не была плотью, и думал: хоть бы сработало. Господи, пускай сработает. Один шанс, другого не будет, если Льюис облажается, этот мудак ему голову разобьет, как арбуз. Поэтому пусть сработает.

- Слушай, Твардзик, - Льюис сжал в потной руке кабель. Воздух стал густым, сухим и горячим, как пустынный песок, он обдирал носоглотку и обжигал легкие.

Если ж, раненый, брошен ты в поле чужом,

Где старухи живых добивают ножом,

Дотянись до курка и ступай под ружьем

К Солдатскому Богу на службу.

- Я тут подумал… А не пошел бы ты нахуй, Твардзик? – оскалился в безумной улыбке Джокера Льюис, поджал левую ногу и опустил кабель в воду. Шагнувший к нему Твардзик застыл, как памятник с воздетой рукой. Серая плоть дрожала и вспучивалась пузырями, словно лужа во время дождя, в беспокойном, свивающемся в узлы мареве проскакивали нежно-голубые дуги разрядов.

- Шаговое напряжение, Робеспьер херов, - объяснил Льюис. – Ебал я вашу магию.

Потеряв равновесие, Твардзик свалился в лужу, подняв фонтан радужных брызг, и забился, судорожно колотясь о пол. Агония длилась и длилась, пепельно-серая масса теряла контуры, проваливалась, растекаясь бесформенными сгустками, и вновь собиралась, превращалась в извивающегося, протяжно воющего на одной ноте мужчину. Этот крик, совершенно нечеловеческий, вообще не живой, звучал, как помехи на радио, но в нем была боль – и он не обрывался.

Да сдохни же ты. Сдохни. Сдохни, сука, сдохни! Ты должен сдохнуть!

Стремительные, как мигания светодиода, движения начали замедляться. Серая масса все еще пузырилась, но восстановить контуры уже не могла, расползалась по полу расплавленной пластмассой. То, что несколько минут назад было Габриелем Твардзиком, оседало и сплющивалось, как брошенная в костер кукла. В конце концов он застыл, неподвижно разметав руки и вывернув голову под таким углом, который возможен только при сломанных шейных позвонках. Ну или при условии, что их вообще нет. Льюис еще немного подождал, потом поднял кабель и осторожно приблизился к телу. Плоть уже не казалась текучей и рыхлой, она затвердела, покрылась разводами побежалости. Вытянув руку, Льюис ткнул кабелем в запрокинутую серую голову. Ничего. В грудь. Ничего. Снова в голову. Ничего. Решившись, Льюис присел на корточки и потрогал пепельную в разводах кисть. На ощупь она была как теплая резина, и даже, кажется, немного тянулась.

Громко, со свистом выдохнув через зубы, Льюис подвесил кабель на ветку ясеня.

- Делл! Делла! Ты где?!

Шатаясь, он поднялся. Трясущиеся колени не держали, тело била крупная дрожь, и больше всего хотелось лечь на пол, закрыть глаза и сдохнуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Эй! Делл, ты в порядке?

Поскальзываясь на мокром полу, он двинулся в угол – туда, куда ее отбросило ударом.

- Делл?

Из-за обломков шкафа показалась белая, безвольно обмякшая рука, и Льюис споткнулся на ровном месте.

- Делл?!

Волна адреналина ударила в голову, как лошадиная доза спидов, мир обрел противоестественную четкость и яркость. Одним прыжком перемахнув через шкаф, Льюис с разгона упал на колени и не почувствовал удара.