Том 5. Лесная капель. Кладовая солнца - Михаил Пришвин

При таком методе воспитания русская культура создала особую природу натуралистов – охранителей природы, из которых довольно назвать хотя бы одного только Пржевальского. Не могу сказать, чтобы они и сейчас перевелись. Я могу назвать десятки имен людей той же породы, в ком честное и самоотверженное дело служения охране природы вышло именно из чувства охотника с его диалектикой: чтобы охотиться, нужно сохранять размножение дичи.

Так не пора ли нам наконец, опираясь на все эти примеры, сделать окончательный вывод в отношении определения точки зрения, с которой мы будем смотреть, приступая к делу охраны природы в Москве и Московской области. Для Всероссийского общества мы уже определили. С этой точки зрения природа, подлежащая нашей охране, является нам как некое великое данное, склад богатств, полезных нашему хозяйству. Та же самая точка зрения, конечно, остается и для деятелей Московского отделения Общества: мы немало имеем и тут богатств и так же хозяйственно должны ими пользоваться.

Но, кроме того, в силу наличия в области великой столицы, в силу особенности развития культурных навыков населения, мы должны здесь иметь особую точку зрения на дело охраны природы. В наших условиях в деле охраны природы внимание наше должно быть обращено не так к самим внешним богатствам, как к самому человеку, к богатствам его здорового тела и здоровой души. В нашем деле охраны природы мы будем понимать эту желанную природу как здоровое условие, определяющее здоровье души наших детей.

Имея это в виду, мы должны соответственно организовать дело охраны природы в Москве и Московской области: первое место мы здесь должны предоставить не экономистам и биологам, а педагогам, высокоавторитетным организаторам молодежи, способным направить ее к делу охраны природы. Пионерские и комсомольские организации должны быть повернуты к делу охраны, в каждой школе нашей области должна быть создана ячейка охраны, в каждом районе отделение, при условии самой широкой самодеятельности нашей молодежи, которая непременно в конце концов не только вернет в Москву певчих птиц, но, может быть, даже создаст из родного города сад. И так разрешит миром многовековую борьбу природы и человека, деревни и города.

Председатель Оргбюро Московского отделения Всероссийского общества охраны природы.

Михаил Пришвин

Москва,

31 мая 1947 года.

К выступлению на слете юных туристов

Пионеры! Мы хозяева нашей природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами жизни. Мало того, чтобы сокровища эти охранять – их надо открывать и показывать.

Для рыбы нужна чистая вода – будем охранять ваши водоемы. В лесах, степях, горах разные ценные животные – будем охранять наши леса, степи, горы.

Рыбе – вода, птице – воздух, зверю – лес, степь, горы. А человеку нужна Родина. И охранять природу – значит охранять Родину.

Вот сейчас, когда я пишу эти строки, в Москве царствует свет: началась весна света. Крыши еще белеют снегами, следы котов на снегу, а каждая тень, падая на белое, голубеет.

Никогда весна не приходит опять такой, как была, и лето, и осень, и зима новые придут не такими, как были.

Все это новое надо заметить и людям открыть. И мы с вами, пионеры, отправляясь в природу в новом году, будем смотреть не теми глазами и не то видеть, что в прошлом.

Вот бы нам не пропустить этого нового, вот бы заметить, вот бы об этом людям сказать и открыть этот новый мир.

Мы все это можем, если захотим и разумно возьмемся за дело наше, дело пионеров – открывать новый мир.

Чтобы понимать природу, надо быть очень близким к человеку, и тогда природа будет зеркалом, потому что человек содержит в себе всю природу.

Вся природа содержится в душе человека. Но в природе не весь человек. Какая-то ведущая часть человека, владеющая словом, вышла за пределы природы и теперь больше и дальше ее.

Только оглянувшись назад, в свое прошлое, человек в зеркале своем видит свою собственную природу.

В природе рождается человек, и потому мы часто говорим: мать-природа. Из этого факта является у нас милость к природе. Но в природе человек умирает от нападения на него видимых и невидимых врагов. Он умирает в борьбе с этими врагами своими, включенными в природу. Природа является местом борьбы человека за существование. Значит, природа человеку и мать, и злая мачеха.

Из этого начались все наши сказки.

Природа старается бороться со смертью количеством своих семян: сколько-то выживет, – и так продолжается жизнь.

И когда от природы вернешься к себе, то представляется, что мы, люди, за свое бессмертие боремся не количеством, а качеством; и так стараемся создавать бессмертные вещи.

Отчасти мы и достигаем: есть произведения искусства очень древние, и все-таки они нас и сейчас восхищают.

Так елки сеют своими шишками, осинки, одуванчики. Так тысячи тысяч людей берутся за кисть, за перо, за смычок, чтобы один вырос и дал посев.

Природа, как и жизнь, не поддается логическому определению; и спросите любого, что он понимает в слове «природа». Никто не даст всеохватывающего определения: одному – это дрова и стройматериалы, другому – цветы и пенье птиц, третьему – небо, четвертому – воздух, и так без конца. В то же время каждый из этих потребителей знает, что это не все.

Недавно это нечто большее, чем свой личный интерес, мы почувствовали к природе во время воины, и как мы это почувствовали общий интерес: это Родина, дом наш.

Природа явилась нам, как Родина, и Родина-мать обратилась в Отечество.

Как встрепенется человек, услыхав где-нибудь крик родной птицы, слышанной в детстве, или песенку, или запах цветка! Как Тургеневу запахло родной коноплей на полях Германии!

Но если это верно, что родина там, где родился, то почему же, когда попадешь куда-нибудь далеко от родины, с природой совсем незнакомой, где звуки иные и воздух совсем другой, а земля пахнет иначе, тоже весь встрепенешься в узнавании, в понимании невиданного, неслышанного, и кажется: всю жизнь шел сюда и наконец-то пришел, и теперь начинаешь дивиться всякому пустяку – что вот у нас вороны серые, а здесь черные, что сороки у нас черные, а здесь голубые.

Поймешь, что не вся та родина, где родился и вышел на свет из темной утробы, что и то есть родина, куда пришел, – и это чувство родины есть движение к свету.

Каждый из нас, путешествуя, непременно что-нибудь открывает для себя вдали новое. И, вернувшись домой, открывает свои глаза на знакомое и тем самым обогащает и расширяет свою родину.

В юности я поехал на Кавказ и лето прожил среди снежных гор, похожих на облака. Когда я вернулся домой, то впервые увидал у себя на родине облака. Никакого внимания раньше на них я не обращал, но после снежных гор понял облака над равниной Елецкого района с ее ржаными полями, васильками и ромашками. Так снежные горы в моем растущем поэтическом сознании превратились на родине в облака, и благодаря поездке на Кавказ я в душе своей стал поэтом родных облаков.

Так и нужно понимать, что наше чувство Родины складывается из любви к тому месту, где родился, и устремлением вдаль, путешествием, расширяющим и обогащающим нашу родину.

Может быть, потому наша любимая наука география, благодаря такому составу нашего чувства Родины, разделяется на две области: большая география, представляющая себе Земной шар в обстановке Вселенной, и малая география, или микрогеография, открывающая нам жизнь Вселенной в текущей жизни природы возле себя.

Постоянно упрекают нас, охотников, за жестокость милые голуби, но все-таки если бы можно было обернуться в птицу, сохраняя свой человеческий опыт, я бы обернулся не в голубя, а в охотника-ястреба, и тогда и сам бы остался жив-здоров, и голуби остались целы. «Как же голуби-то целы остались?» – спросят меня. «Так, – отвечу я, – целы бы остались голуби, что и простой ястреб в своем саду не берет птиц, а ястреб с человеческим разумом тем более». Глубоко убежден в том, что если бы не было на свете ястребов-охотников с постоянной их заботой об охране природы, то милые жалостливые люди давно бы всю дичь съели в ресторанах.

Если бы можно было, сохраняя свой человеческий ум и сердце, обернуться в голубя или ястреба, я бы выбрал себе ястреба, и после того положил ум свой человеческий и сердце, чтобы всех охотников обернуть в ястребов. Так вот представьте себе, что это уже совершилось: мы, настоящие кровные охотники, представляем собой особое племя человекообразных ястребов.

Обыкновенный ястреб живет для своего гнезда – вот и все.

Но человекообразный ястреб-охотник, сохраняя в себе страсть жить для себя, живет для других, – он является лучшим охранителем природы и защитником своей Родины. Широко распространилось мнение, что охотники потому первые воины, что обрели себе на охоте полезные для войны навыки. Это и правда, и нет. Правда, потому что, конечно, знание природы есть большое преимущество воина. И не совсем правда, потому что самое сближение с природой исходит из глубочайшего душевного родника человеческой души ястреба-охотника: из его чувства Родины.