Шторм времени - Гордон Диксон

Поле уже пришлось смириться с одним крайне неприятным открытием: оказывается, существовала грань, за которой ее отлично вымуштрованные солдаты перестанут ей подчиняться. Пройдя кровавую баню последних семи дней, они из расфранченных новобранцев превратились в ветеранов, и командиры, начиная с самых ранних времен истории, могли бы рассказать ей, что бывает, когда такие солдаты наконец одолевают врага, который нанес им значительный урон. Ее ребята превратились в убийц. В понедельник вечером, зачищая завоеванные земли, они убивали налево и направо.

Это стало первой неудачей Полы. Среди ее врагов были авиа– и судомеханики, равно как и многие другие специалисты, которые были бы для нее ценнее целого полка. Но теперь уже не в ее власти было сдержать опьяненных жаждой убивать солдат. Понедельник обошелся ей очень дорого.

Тем не менее ей пришлось состроить хорошую мину при плохой игре и появиться на диком, последовавшем тем же вечером торжестве. Оно началось во второй половине дня и продолжалось до рассвета. К этому времени почти все за исключением нескольких особо стойких участников валялись под столами. И на рассвете ко мне явился Аруба.

Уже то, что он явился ко мне лично, а не послал за мной, служило показателем того, насколько он не в своей тарелке. Он вошел в мою палатку, с секунду смотрел на неподвижную фигуру Дока, лежащего на диване и делающего вид, что крепко спит, затем снова взглянул на меня. В лучах восходящего солнца, пробивающихся сквозь пластиковые окна палатки, его лицо казалось землистым, оттенка свежей ливерной колбасы.

– Она хочет вас видеть, – сообщил он.

– Пола? – спросил я.

Он кивнул. Я сел на койке, поскольку еще не успел раздеться. Прошедшей ночью могло случиться что угодно, и сна у меня не было ни в одном глазу.

– Насчет чего? – спросил я, выходя вместе с ним на утренний прохладный воздух. С океана дул легкий бриз.

– Она хочет сказать вам об этом сама, – буркнул он и облизнул губы. Он явно был сильно потрясен, и я не сомневался, что, как только окажется у себя, тут же потянется за бутылкой.

Я достаточно равнодушно кивнул, но внутри весь подобрался. То, что она хотела видеть меня в такое утро, вряд ли сулило что-нибудь хорошее. Я дошел с Арубой до входа в палатку-павильон, где сейчас стояли два офицера с автоматами в роли часовых. Он остановился у входа.

– Входите, – кивнул он. – Она вас ждет.

Я вошел. Пола была одна. На ней был полупрозрачный желтый халат, и выглядела она так, словно только что встала с постели, но лицо ее оставалось напряженным и усталым. Так выглядит лицо человека, который много часов подряд находился в постоянном напряжении и не смыкал глаз.

– Марк, – произнесла она, тон ее голоса был тверд, как чистый промышленный алмаз. – Там на столе лежит бумага. Подпиши ее.

– Подписать?.. – Я подошел к ее письменному столу и взглянул на бумагу, о которой она говорила. Это был аккуратно отпечатанный документ на нескольких страницах. Бумага была именная, из той, которую она выделила лично мне, как одному из членов своего штаба.

– Просто подпиши и все, – сказала она.

– Сначала я ее прочту, – ответил я.

Наши взгляды встретились, она пожала плечами и отвела глаза, но я почти четко отметил, что она делает для себя мысленную пометку, поскольку я не подчинился ее приказу беспрекословно. Придет время, и она мне это припомнит.

– Разумеется, – сказала она.

Я склонился над письмом и принялся его читать. Содержание было подобно удару в солнечное сплетение. Или, если быть совсем уж точным, непредвиденному столкновению в темноте, когда на всем ходу налетаешь на бетонную стену, о которой ты всегда знал, что она там, но факт существования которой просто вылетел у тебя из головы, – удар столь неожиданный и жестокий, что оставляет у тебя ощущение тошноты. Потому что я внезапно понял Полу, увидел ее такой, какая она есть и совершенно нагой в ярком флюоресцентном свете того, подо что она собиралась меня подставить.

Я прочитал, что был потрясен безответственным поведением некоторых из ее солдат во время захвата вражеской территории. Но еще более сильное потрясение я испытал, когда с ужасом стал свидетелем преступного убийства нескольких ни в чем не повинных защитников – ремесленников и механиков, а также других ценных специалистов, которые оказались в стане неприятеля, будучи загнаны туда насильно. Убийство этих невинных явилось не только ужасным преступлением против них как личностей, но и граничило с изменой Империи, поскольку теперь Императрица лишилась возможности использовать знания этих людей, готовых стать ее верными подданными. Соответственно, я письменно обратился к ней с просьбой принять соответствующие меры к виновным в этом преступлении и проследить, чтобы над ними свершилось правосудие, поскольку я, учитывая свои способности, позволившие мне остановить разрушительный шторм времени, гораздо лучше остальных понимаю, какую ужасную цену нам всем придется платить в результате гибели всех этих невинных людей.

Внезапно, пока я читал, картина Полы, которая складывалась в моей голове, стала законченной. Я увидел гнев, который она испытывала в душе не только к солдатам, виновным в том, что ей придется пережидать здесь наступающую зиму, но и к любому, кто был свидетелем того, что с ней произошла такое. И это сказало мне о ней больше, чем она выдала бы мне за два года наблюдений за ней.

Я подписал.

– Я выполняю это с гордостью, – признался я, протягивая ей письмо. – В нем не говорится ничего, что я не чувствовал бы сам. Ничего удивительного, что ты Императрица, Пола. Ты можешь даже читать мысли.

Она улыбнулась и взяла у меня письмо. Я ни в коем случае не был прощен за то, что пожелал прочитать его, перед тем как подписать, но на нынешний короткий момент улыбка была искренней. До того как этим утром переступить порог ее палатки, я никогда не рискнул бы так явно ей льстить, но теперь я знал, где и когда она уязвима.

– Дорогой Марк, – вздохнула она. – Ты меня понимаешь. Она посмотрела на меня, и я действительно понял. По иронии судьбы, именно сейчас совершенно неожиданно у меня в руках оказался момент, которого я так терпеливо ждал, в который я мог обрести над ней контроль, овладев ею физически. В этот момент полного опустошения она была доступна, если бы я все еще хотел ее. Но дело было в том, что, прочитав письмо, я теперь не прикоснулся бы к ней и бейсбольной битой.

– Больше чем когда-либо, – ответил я. – Ты хочешь, чтобы я сообщил остальным, что действительно написал письмо?

Она колебалась, но явно просто под влиянием привычки к осторожности. И опять же, будь она сама собой, я бы несколько раз подумал, прежде чем продемонстрировать ей столь скорое свое согласие. Но сейчас она была не в себе. Это была решающая правда, которая наконец вырвалась наружу вместе с только что завершившейся в моем мозгу ее картиной. У нее имелся изъян, которого я до сих пор практически не замечал, серьезнейший недостаток, который будет стоить ей власти над миром, казавшейся столь близкой и возможной. Она уже приспосабливалась к моему намеку, что я готов принять на себя авторство письма, которое она держала в руках. Она уже старалась заставить себя поверить в привлекательную идею, что это действительно написал я сам по своей собственной инициативе.