Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

– Нет, Гульнара, он не старичок. Он – маленький мальчик. Здесь я не совсем согласен.

Да, похоже на то, что, обсуждая со мной Пию, Гульнара обсуждает меня с ней. И, как я подозреваю, не в мою пользу, хотя и без злого умысла. Интересно, что за ужин завтра меня ожидает? Прежде Пия для меня не готовила. Мы, как правило, питались где-нибудь на стороне – в кафешках и ресторанчиках. Один раз она делала ужин для гостей, когда у нее жила Ханнели, но я лично чести быть специально накормленным не удостаивался. Кая кормит Люда, а когда Люды нет, он ест что-то сам из приготовленного нею. Однажды мы ели приготовленный нею суп. Очень вкусный. Несколько раз Пия давала мне попробовать сделанные Людой тефтельки. Вот и все.

К ужину я покупаю цветы. Я решил теперь всегда покупать Пие цветы, как директор финской школы. Пия говорила мне, что он приносит цветы своей жене каждый день, хотя они и женаты уже много лет. Был ли это намек? Не знаю. Но цветы я приношу, не смотря на то, что директор финской школы и его крыса-жена мне омерзительны.

Цветы она ставит на стол и просит рассказать меня о том, каким был мой сегодняшний день, а сама приступает к готовке. На разделочном столе уже лежит в ожидании три куска куриной вырезки и зелень с помидорами для салата. Пия достает из холодильника несколько луковиц и голову чеснока. Мясо она бросает на сковородку, а зелень, помидоры и лук с чесноком щедро нарезает в салат, обильно заливая сверху оливковым маслом. Что-то меня настораживает, не взирая на то, что я увлечен рассказом о моих сегодняшних неординарных мытарствах.

– Сегодня я первый раз ездил на машине. Я так и сказал инструктору, что еще ни разу в жизни не сидел за рулем. Но он мне не поверил. Я думал. Что мы будем кататься здесь по пустынным улицам возле Смольного, а он повез меня зачем-то в промышленную зону за Суворовский проспект, где одни перекрестки, много грузового транспорта, ходит трамвай, а дорога вся в выбоинах. Его автомобиль "Вольво" только условно можно назвать автомобилем. На самом деле – это старое корыто с какой-то помойки в Германии или Скандинавии, ним любовно отреставрированное. Он сам, очевидно, из бывших уголовников или матросов и все время страшно на меня кричал, что я все делаю не так.

– Это так типично для русских учителей, они всегда стараются унизить ученика и внушить комплекс вины. В этом нет ничего удивительного, что он на тебя кричал.

– Я с тобой совершенно в этом согласен. Это советская педагогическая школа. Она вырабатывалась десятилетиями и пронизала всю учебную деятельность от школы и детского сада до университета. В ближайшее время это вряд ли изменится. У нас преподавателю отводится не роль наставника, а роль активного садиста – он должен мучить и издеваться. Но на западе это тоже бывает, я знаю, хотя реже и в других формах. Например, я бы не хотел, чтобы моим учителем был ваш директор финской школы – источающий из себя липкость, подлость и мелкую гнусь.

Мой нос чует при этом, что мясо на сковородке горит, но я молчу, не вмешиваясь в готовку. Пусть делает, что хочет, и как знает. Не буду ее учить, уподобляясь русским учителям. Как поджарит, так и съедим.

– Наверное, мне придется отказаться от уроков. Я не хочу, чтобы на меня за мои деньги орали. Я свободолюбивое существо и у меня сразу включается защитная реакция – я замыкаюсь и начинаю действовать вопреки. Так было со мною в австрийской армии. Где мне пришлось послужить в элитных частях альпийских егерей-десантников дивизии "Эдельейс". Однако, не смотря ни на что, мне удалось дослужиться там до циммер-комменданта. Правда, я опрометчиво заплатил за несколько уроков вперед и мне придется доходить. Эта бандитская сволочь, зная ситуацию и собственные способности, требовала оплату сразу за десять часов наперед. Причем, предупредил он меня, деньги идут в его пользу, если я от дальнейших уроков отказываюсь. А не отказаться от них более чем трудно. Даже не знаю, дохаживать мне, или нет. Конечно, с первого взгляда кажется, что в России учиться вождению дешевле, чем на Западе, но это лишь с первого взгляда.

– Ужин готов. Зови Кая в гостиную – я несу еду и накрываю на стол. Помоги мне расставить тарелки и чашки. Возьми из пенала бумажные салфетки.

Попробовав пищу, я понимаю, что она специально сделана несъедобной. Мясо подгорело сверху, но внутри не поджарено. В салате столько лука, чеснока и уксуса, что его невозможно взять в рот. Кай есть все это напрочь отказывается и мрачно сидит за столом, осторожно отковыривая вилкой от мяса съедобные частички для собаки. Пия тоже не ест – смотрит на меня. А я демонстративно ем почти со слезами на глазах. Если это перформанс, то нужно играть по всем правилам.

– Ой, я забыла про пиво! – она разрывает стоящую в углу упаковку из запасов для парти и достает нам по банке. Открыв свою банку, она вдруг спохватывается и отодвигает ее ко мне:

– На – пей и эту. Я не буду.

Понятно, здесь преднамеренно разыгрывается роль примерной и целомудренной жены. Никогда еще за всю историю наших с ней отношений она не отказывалась от алкоголя! Вот это да! Какая выдержка! Просто поразительно! Неужели совсем не станет пить? Ну и ну! Я методично доедаю все мне наложенное, а также предложенную добавку, и выпиваю обе банки пива.

– Теперь идем в спальню, – говорит мне Пия.

"Неужели сейчас последует еще и секс? Какой же он тогда будет?" – думаю я, но не задаю никаких вопросов, беспрекословно повинуясь. Мы идем в спальню, а Кай отправляется спать к себе. Пия закрывает дверь, переодевается в ночную рубашку и ложится в постель с книгой. Я присаживаюсь рядом и запускаю руку под одеяло.

– Нельзя, – говорит она, отстраняя мою руку, – я лютеранка.

Успокойся. Веди себя прилично. Не мешай мне. Возьми себе книгу и тоже читай.

Никогда прежде я не видел, чтобы она читала, но сегодня она делает это для меня. Я нахожу на комоде книгу о финской кухне с рисунками и, улегшись рядом прямо в одежде, принимаюсь ее листать, поглядывая на выражение пииного лица. Оно спокойное и сосредоточенное. Сегодня меня все учат, но учат по-разному. Что она хочет мне всем этим сказать? Или же хочет только поиздеваться надо мною? Роман, который она держит в руке, на финском языке. Заглянув на обложку, я ничего не могу понять.

– Хороший роман, – замечает она, – интересный. Я сейчас читаю, как террористы подложили бомбу в парижском кафе. Это так ужасно, что они это сделали! Могут погибнуть ни в чем неповинные люди. Ладно, хватит, я буду спать! А ты уходи домой!

Она встает, чтобы проводить меня до двери. После съеденого, мне страшно хочется пить. Поэтому я захожу на кухню и наливаю в чашку фильтрованной воды из пластиковой пятилитровой бутылки.

– Не пей нашу воду! Нам с Каем ничего не останется на завтра. А надо будет еще приготовить утром чай или кофе!

– Хорошо, тогда я попью из-под крана.

– Но это же – яд!

– А что мне остается делать, если ты не разрешаешь мне пить нормальную воду?

Открутив кран холодной воды, я подставляю свой рот под ржавый, воняющий хлоркой водопроводный поток, делая несколько больших глотков, от которых мне становится еще хуже и начинает тянуть поблевать.

Я ухожу, получив странный многозначительный урок, который я так и не понимаю. По блеску в ее глазах я вижу, что она ужасно довольна собой и тем, что сумела меня накормить и напоить соответствующим образом. Это был странный удар с легкомысленной подачи Гульнары. Пие захотелось меня проучить, и она меня проучила. За что? За то, что, наверное, она все еще меня любит…

Глава 69. РАЗРЫВ С ОЛЬГОЙ. ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ЖЕНЩИН.

– Сегодня вечером в "Манеже" концерт английской группы из Лондона

"Тигровые Лилии". Было бы интересно сходить. Ты не хочешь? Может быть, ты даже знаешь, кто это такие, ведь ты тусовал в Лондоне? – взволнованно сообщает мне по телефону Ольга.

– Естественно, знаю! "The Tiger Lilies" – это же группа супруга моей знакомой поэтессы Софи Сишэлл. Она – француженка по происхождению и выступала в программе перформансов голых поэтов, которую мы организовывали с Тимом Гадаски в 1998 году в Институте Современного Искусства. Сишэлл – это псевдоним, в переводе с английского означает – "морская ракушка". Ее муж – довольно известный актер и певец – он поет в стиле "il castrato". Представляешь, такой здоровенный мужик, а как запоет детским голосочком, то хоть стой, хоть падай! Я видел его интерпретации сказок Гофмана в одном лондонском театре, куда нас с Гадаски водила его тогдашняя girl-friend Жу-жу – журналистка газеты "Индепендент"…

– Стоп, так ты хочешь пойти?

– Угу, давай сходим сегодня на "The Tiger Lilies", тем более, что мне как раз хотелось посмотреть, как проходят концерты в "Манеже". Это нововведение, раньше там никаких концертов не бывало. Они совсем недавно начали это практиковать. Любопытно было бы взглянуть, мне трудно все это себе представить.