Неинтересное время - Константин Костин

Четвертый путь. Путь паразитов.

Почему-то думать об этом было неприятно.

Сергей замотал головой, отгоняя ненужные мысли.

На Сергея надвигались бандиты. Двое, те, что приходили ночью. Отравленные газами, кожа покрыта отвратительными струпьями и слизью, волосы выпадают клоками… Бандиты, хрипя, протискивались в двери комнаты. Сергей слепо шарил по столешнице, пытаясь найти револьвер.

— Сергее-ей… — прорезалось в хрипе, — Сергее-ей…

Руки тянулись к лицу…

Сергей подскочил на кровати, наган прыгнул в руку, ствол метнулся к черному силуэту в дверном проеме… «Зомби!» — мелькнула заполошная мысль. Еле удержал палец на спусковом крючке

Дверь захлопнулась, из-за нее послышался голос Кирилла:

— Сергей Аркадьевич, это я.

Сердце ударилось о ребра. По спине пробежала струйка горячего пота. Сергей осторожно положил наган на стол, отцепил от него подрагивающие пальцы.

«Сергей, ты что-нибудь сделай со своими снами. А то рано или поздно кого-нибудь застрелишь»

— Сергей Аркадьевич…

— Да иду, иду.

Он выглянул в коридор:

— Что случилось?

— Там, к вам… девушка приехала?

Девушка? Катя?

Почему именно Катя Сергей не смог бы объяснить, просто возникло такое чувство.

— Кирилл, — вспомнил он, — как прошла ночь?

Сегодня дежурил Кирилл.

— Да, — пожал тот плечами, — Спокойно прошла.

— Вот что, Кирилл. Иди поспи. Спасибо тебе.

— Да за что спасибо-то? Чай, не чужое, свое стерегу…

Сергей, уже не слушая его, выскочил на крыльцо.

— Привет!

Посреди двора у мотоцикла стояла улыбающаяся…

Зоя.

— Привет! — Сергей не почувствовал ни капли сожаления от того, что это была не Катя. Рядом с Зоей вообще сложно о чем-то жалеть.

— С праздником тебя!

— С каким это?

Что там сегодня за день? Второе августа?

— День ВДВ? — ляпнул Сергей и прикусил язык.

Откуда в СССР ВДВ? Или уже есть? Он не очень бы удивился, если бы воздушный десант здесь уже существовал…

— День Водава? — поднял брови Зоя, — Кто это?

— Это… — спалился…

— А, я поняла, это ваши сектантские штучки?

— Да!

— А у всех православных сегодня Ильин день!

— Все православные купаются в фонтанах?

— Наоборот, после Ильина дня купаться нельзя. Ты со своей сектой простых вещей не знаешь. Вообще, я пришла посмотреть на твои владения. Показывай!

Вот как ей откажешь?

Водя Зою по мастерской, Сергей чувствовал себя владельцем колдовского замка. Настолько девушку восхищало все, что она видела. Такой радости от созерцания химического производства от современной девушки добиться было бы невозможно. Зоя рассмотрела и потрогала все: и бутыли с бензолом — открывать и нюхать не стала, — и вытяжки и холодильник и баки. Откупорила последнюю емкость с чернилами, понюхала, смешно шевеля носом.

Когда же Зоя увидела приспособления для изготовления шариков для ручек, ее восторгу и вовсе не было предела.

— Ух ты… А что это? — девушка покачала вверх-вниз рукоятку пуансона.

Сергей начал объяснять назначение инструмента, потом пришлось рассказывать о том, для чего нужны все эти устройства, ну и, понятное дело, без рассказа о попытках изобретения шариковой ручки не обошлось.

— Не зря ты мне сразу понравился, — Зоя прижалась к Сергею и погладила его по груди, — И деловой человек и не трус и изобретатель…

— Ну, изобретатель… Еще ничего толкового не придумал…

— Придумаешь, я в тебя верю…

Они вышли на крыльцо. Зоя обняла Сергея за плечи, потерлась о плечо и неожиданно сказала:

— Сергей, я приехала попрощаться.

Сергей еле удержался, чтобы не переспросить. Зоя не любит глупых вопросов.

— Далеко уезжаешь?

— В Париж.

Вот так, запросто.

— А денег у тебя хватит? — Сергей подумал, что у него самого наличности немного и спонсировать Зою он не сможет.

— Хватит. Я уже давно хотела, оформляла документы… Так что деньги у меня есть.

— Надолго?

Вроде и расстались с ней, а все равно сердце щемит…

— Посмотрю, — Зоя тряхнула волосами, — Погуляю по бульварам, по набережным, поживу в мансардах на Монмартре… Ты жалеешь?

— Немного. Ты хорошая… друг.

— Ты тоже… хороший…

Лицо Зои оказалось близко-близко, губы обожгли губы, язычок — шалунья — объятья…

— Доброе утро.

Зоя и Сергей отпрянули как застигнутые любовники. В калитке стояли Катя, Слава, сзади виднелась шляпа Виктора Алексеевича.

— Интересно, — громко произнесла в пространство Катя, — Что я здесь делаю?

Она резко развернулась — взметнулась юбка, короче, чем на ней была в прошлый раз — и скрылась за забором.

«Беги за ней, придурок…» — шепнула пришедшая мысль. Сергей стоял. Необычная ситуация, сначала не сообразить, что делать, а потом уже поздно…

— Знаешь, Сережа, — опустила глаза Зоя, — Я, наверное, пойду… Извини…

Последнее слово она прошептала чуть слышно.

Затарахтел мотоцикл, Зоя выехала со двора. В воздухе повисло облако синего дыма.

— Сергей… — прошипел Слава, проходя мимо остолбеневшего парня в мастерскую.

Виктор Алексеевич промолчал, но его взгляд был достаточно красноречив.

— А что случилось-то? — недоуменно проводил их взглядом Кирилл.

— Ничего, — вздохнул Сергей, — Просто твой начальник — недоумок…

Может быть оттого, что все мысли Сергея были заняты Катей — он мысленно разговаривал с ней, пытаясь объяснить, что произошло и не находя нужных слов — может по другой причине, но с ручками у парней сегодня не получалось ничего.

На первый взгляд, все было просто: вставляешь в пишущий узел шарик, заполняешь стержень чернилами с помощью шприца с толстой иглой — Слава сообразил — и все. Ручка готова, можно писать. Если паста окажется слишком жидкой — добавить канифоли, если слишком густой — ацетона. Конечный вариант пасты, разработанный Виктором Алексеевичем состоял из метилфиолета как красителя, касторового масла, канифоли и ацетона.

Все было просто, пока не начали делать. Для начала поместили шарики в ручки и попробовали провести линию на бумаге, пока без чернил, чтобы оценить плавность вращения.

Из двадцати шариков, полученных Сергеем за целый день, подошли к ручкам только четырнадцать. Остальные наотрез отказывались вращаться в положенных гнездах, царапали и рвали бумагу.

— Ладно, ручек все равно только двенадцать, — оптимистически заявил Слава. Он по своей сути был холериком, то есть быстро вспыхивал и быстро остывал. Поэтому за Катю он на Сергея дулся недолго. С ручками его энергия пока не иссякла.

— Золотые у нас ручки получатся, с такими затратами… — Сергей наоборот погружался в глубины пессимизма.

— Ничего. Нам для начала нужно общую концепцию придумать, опытные образцы сделать, серийное производство всегда создается потом. Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы идея сразу воплощалась в серийном производстве?

«Ну да, — подумал Сергей, — в фантастике такое часто случается. И не только с ручками. Видимо, поэтому она и называется — фантастика»

— Хорошо. Давай попробуем заправить чернилами…

К концу дня оба, и Слава и Сергей — Виктор Алексеевич, как дежурящий этой ночью ушел отсыпаться — были покрыты чернилами и пессимизмом.

Ничего не получалось.

Нет, заправить чернила в стержень — дело довольно простое. Хотя тоже не сразу получалось. Не зря в современном Сергею мире стержни делают прозрачными: контролировать процесс заполнения в таких стержнях гораздо удобнее, чем в медных трубках. Первый попытки закончились тем, что паста вытекла из стержня и измазала руки.

Вымывшись — три раза — ребята подобрали необходимый объем пасты и заправили стержни. Попробовали писать. Ручки оставляли ровный четкий след. Пока из держали вертикально. Стоило наклонить их так, как привыкли писать, чернильная линия тут же становилась прерывисто-пунктирной.

— Вот видишь, — Слава был доволен, как Пифагор, доказавший собственную теорему, — Что я тебе говорил?

— Давай попробуем с поршнем и пружиной. Чернила должны поступать в любом положении…

Попробовали. Все верно, чернила поступали к шарику, даже если ручку держали вверх ногами. Поступали и медленно, но верно просачивались между шариком и стенками.

Решили, что чернила слишком жидкие и добавили канифоли для вязкости. Чернила просачиваться перестали. Вообще. Ручка оставляла короткий след и переставала писать.

Слава с Сергеем попробовали поэкспериментировать с вязкостью, попеременно добавляя канифоль и ацетон, и установили, что у ручки есть два режима работы: она мажет, и она не пишет.

Тогда изобретатели решили, что вся загвоздка в упругости пружины. То есть либо она слишком слабая, чтобы продавить чернила, либо слишком жесткая и продавливает их слишком много.