Семь цитаделей - Диана Удовиченко

- Это никаб, - мягко улыбнулся старик. - По законам Шариата женщина может открывать свое лицо только перед мужем.

Виктория послушно прикрыла лицо до самых глаз и бесшумно выскользнула из дома, торопясь к Гарту. Едва войдя в комнату, освещенную слабым огоньком ночной масленой лампы, она поняла, что мужу совсем плохо: он метался в полубреду, нечленораздельно произнося обрывки каких-то слов, руки беспокойно перебирали складки одеяла. Лицо Гарта было белым, как бумага, вокруг лихорадочно блестевших глаз залегли черные тени. Щеки запали, под плотно сжатыми, странно яркими на бледном лице губами угадывались очертания зубов. Виктория присела на край кровати, взяла Гарта за руку, пытаясь придумать, как облегчить его муки. Дверь заскрипела, и в комнату вошел имам, держа в руках что-то блестящее. Он склонился над Гартом и надел тому на шею массивную золотую цепь, на которой висел знак полумесяца.

- Ля Иллах иль Аллах, - три раза проговорил имам.

Тело Гарта выгнулось дугой, рот раскрылся в безмолвном вопле, глаза налились кровью. Раны на шее, казалось, начавшие заживать, снова раскрылись и стали кровоточить. Виктория, мысленно проклиная собственное бессилие, крепче сжала руку мужа. Спустя несколько бесконечных минут его тело безвольно обмякло, глаза сомкнулись, дыхание выровнялось. Казалось, Гарт уснул.

- Будь сильной, женщина, - проговорил имам. - На все воля Аллаха.

Когда за стариком закрылась дверь, Виктория, до этого сдерживавшая слезы, тихо заплакала, потом сорвала с лица никаб и стала утирать им мокрые щеки. Неожиданно рука ее ощутила легкое пожатие. Пальцы Гарта, словно вытянувшиеся, с удлинившимися острыми ногтями, накрыли ее ладонь, погладили, затем охватили тонкое запястье. Муж открыл глаза и посмотрел на Викторию полным боли и тоски взглядом.

- Я не хочу становиться нежитью, - тихо, отчетливо проговорил он.

- Ты не станешь, - ответила Виктория.

С трудом, опираясь на руки, Гарт сел на постели, обнял жену и прижал к себе, зарывшись лицом в ее густые черные волосы.

- Бедная моя девочка, - прошептал он, - прости меня, но другого выхода нет. Я не хочу влачить существование немертвых.

- Этого не будет, - сказала Виктория, приникнув к широкой груди любимого, слушая, как бьется его сердце, и гадая, сколько же еще дней отпущено этому биению.

- Поклянись.

Она подняла к нему лицо, поцеловала сухие горячие губы и, глядя прямо в глаза, твердо произнесла:

- Клянусь.

Глава 44

Руки, еще недавно мучительно нывшие, теперь онемели и потеряли чувствительность, вызывая у Макса чувство страха: вдруг из-за того, что они много часов туго стянуты веревкой, начнется гангрена? Впрочем, простояв весь день на коленях, ног он тоже не ощущал. Голод, безжалостно впивавшийся в желудок, куда-то пропал, Макса понемногу охватывало безразличие ко всему. Перед глазами проносились черные точки, медленно сгущаясь в туманную дымку, и хотелось поскорее провалиться в спасительный обморок, принять забытье, как драгоценный подарок - избавление от мук. Мешало лишь присутствие Бульки, который время от времени приближал к его лицу мокрый нос и, сочувственно поскуливая, утыкался им в то щеку, то в ухо Макса. Ранним утром, перед рассветом, Сайме привела его в рощу, поставила на колени и привязала за руки к дубу так, что щека оказалась прижатой к шершавой коре.

- Ты должен ощутить магию дерева, мальчик. Воспользуйся своими знаниями.

О каких знаниях говорила жрица, Макс так и не понял. Он попытался спросить, но ответа не получил: Сайме покинула лес. По тяжелому смраду, доносившемуся из-за дуба, к которому он был привязан, Макс определил, что находится где-то неподалеку от колодца Донна. Идя сюда вслед за

Сайме по тропе, он заметил, что в центре рощи шуршащая под ногами опавшая листва имеет привычный коричнево-золотистый цвет, такой, как в его родном мире. Значит, летом деревья здесь зеленые. Сейчас, сосредоточившись на этой незатейливой мысли, Макс в который раз пытался сделать то, что потребовала от него жрица. "Воспользуйся своими знаниями"… а что он знает? Собственно, ничего, кроме огамического алфавита. Дуб - дур. Макс несколько раз мысленно произнес это слово. Ничего. Повторил его вслух. Ничего. Попытался было начертить пальцами знак, символизирующий дуб, да куда там! Руки, туго перетянутые веревкой, не слушались. Бесконечное количество раз повторяя слово "дур" на все лады и в комбинациях с другими словами огамики и не добившись никаких результатов, Макс в конце концов впал в тупое оцепенение. День давно перевалил во вторую половину, тени удлинились, неумолимо приближались сумерки. Сайме все не возвращалась. Максу было страшно оставаться в роще после наступления темноты. Можно было, конечно, попросить Бульку перегрызть веревки, но он опасался гнева жрицы. Когда Макс потерял уже всякую надежду на избавление от веревок, над головой раздался недовольный голос:

- Ты не выполнил мое задание, мальчик.

Несмотря на страх наказания, Макс почти обрадовался появлению Сайме: пусть делает с ним все, что угодно, лишь бы освободила руки! Он зажмурился и закусил губы, ожидая приступа боли, которым жрица карала его за недостаточное, по ее мнению, рвение в учебе. Но вместо этого он услышал полный страдания визг Бульки. Скосив глаза, Макс с ужасом увидел, что пес, извиваясь, катается по земле.

- Ты привык к боли, мальчик. Может быть, мучения твоего зверя будут более действенным наказанием? - спокойно произнесла Сайме.

- Прекрати! - заорал Макс. - Прекрати, он же ни в чем не виноват!

Визг прекратился.

- Ты свободен, - сказала Сайме, развернулась и неторопливо двинулась по тропинке к выходу из рощи.

Веревки, стягивающие руки, упали, и Макс, чувствуя себя парализованным, свалился на бок. Где-то рядом тяжело дышал Булька. Передвигаясь, как червяк, Макс подполз к нему. Пес лежал, свернувшись в клубок, трясясь мелкой дрожью. В собачьих глазах застыли слезы. С трудом подняв непослушную руку, Макс кое-как погладил лобастую голову. Булька ответил благодарным взглядом.

Посидев некоторое время рядом с псом, Макс ощутил, как в руках понемногу начинает восстанавливаться кровообращение: под кожей забегали щекотные мурашки. Он начал усиленно двигать отечными, посиневшими руками и ногами, стараясь как можно быстрее вернуть им подвижность. Теперь к конечностям прилила тупая ноющая боль. Не обращая на нее внимания, Макс прикрыл глаза и попытался нащупать энергию окружающего пространства. Обнаружив тоненькую ниточку, тянущуюся от земли, он сосредоточился на ней и потянул ее к себе, присоединяя к своей энергии и чувствуя облегчение от этой подпитки. Когда боль в руках и ногах немного утихла, Макс положил обе ладони на спину Бульки и принялся лечить его, делясь с псом почерпнутым из земли зарядом. Вскоре тот перестал дрожать, лизнул Макса в щеку, бодро вскочил на ноги и, то и дело оглядываясь, устремился к тропинке.