Звездный путь (сборник). Том 2 - Джеймс Блиш

— Нет! — прошептал он тихим, но озабоченным голосом. — Вон там. Дальше, около горизонта.

Я посмотрел туда. И увидел то, что он имел в виду. Где-то там, среди деревьев, в конце концов сливавшихся с небом, сейчас поголубевшим от жары, примерно в десяти километрах от нас — вдалеке виднелись подобные огненной мошкаре сполохи. Маленькие желтые проблески среди зелени и то и дело возникавшие восходящие струи чего-то белого и темного, тут же развеваемые ветром.

Но никаких светляков нельзя было рассмотреть при полном свете солнечного дня, да еще с расстояния более чем в шесть миль. Без сомнения, это были тепловые лучи.

— Бронетехника! — воскликнул я.

— Они двигаются сюда, — произнес Дэйв, зачарованно уставившись на проблески, кажущиеся на этом расстоянии едва заметными и незначительными. Проблески, которые на самом деле были мечами палящего света, с температурой в сердце луча в сорок тысяч градусов, которые могли повалить деревья вокруг нас с той же легкостью, с какой бритва могла бы срезать охапку растущей спаржи.

Они приближались, не испытывая никакого сопротивления, потому что не существовало такой пехоты, которая могла бы сдержать их продвижение с помощью пластиковых мин или акустических орудий. Противотанковые ракеты, классическое оружие защиты против бронетехники, уже пятьдесят лет как вышли из употребления, ввиду развития контрартиллерийских средств, скорость реагирования которых равнялась половине световой, что делало невозможным их использование на поверхности планет. Они приближались медленно, но неотвратимо, из принципа выжигая все возможные места укрытия для пехоты там, где проходили.

Их приближение, превращало нашу защиту холма в насмешку. Потому что, если пехота Содружества и не прокатится валом над нами, прежде чем сюда подойдет бронетехника, мы просто будем поджарены в наших ячейках. Это было совершенно ясно мне, как ясно и солдатам подразделения, потому что я услышал тихий гудящий шум, раздавшийся по холму, там, где солдаты, находившиеся в других стрелковых ячейках, заметили сполохи.

— Тихо! — резко бросил из своей ячейки форс-лидер. — Удерживайте свои позиции. Если вы не…

Но у него не оказалось времени, чтобы закончить, потому что в это мгновение началась первая серьезная атака пехоты Содружества вверх по склону холма, на наши позиции.

Игла из вражеской винтовки попала в грудь форс-лидера, почти под самой шеей, и он упал назад, захлебнувшись кровью.

Но остальные солдаты патруля не заметили этого, потому что наступающие иглометчики Содружества были прямо перед ними, волна за волной, на полпути вверх по склону. Скрытые в своих ячейках, кассидиане отстреливались. И то ли безнадежность их позиции, то ли необычно большой опыт ведения боевых действий сказывался на них, но я не заметил ни одного человека, парализованного страхом боя и не пользовавшегося своим оружием.

У них было полное преимущество. Склон становился несколько круче по мере приближения к вершине холма. Атакующие вынуждены были замедлять свое продвижение, и их легко подстреливали, как только они приближались. Наконец они не выдержали и снова побежали вниз в лощину между холмами. И снова наступила пауза в стрельбе.

Я выскочил из своей ячейки и побежал к форс-лидеру, чтобы узнать, жив ли он. Это было глупо — выставлять себя напоказ подобным образом, даже несмотря на берет и униформу журналиста. У отступающих среди погибших были друзья и соратники по оружию. И это вызывало естественную реакцию во что бы то ни стало отомстить неприятелю. И вот теперь один из них прореагировал. Всего лишь в нескольких шагах от ячейки форс-лидера что-то резко ударило по моей правой ноге и подкосило меня, и я полетел вперед лицом на землю.

В следующий момент я очнулся уже в командной ячейке подле форс-лидера, и надо мной склонился Дэйв, рядом с ним находились двое взводных, в звании сержанта, подчиненные форс-лидера.

— Надо отступать, — говорил один взводный другому. — Надо убираться отсюда, Акке. В следующий раз они нас сомнут или, через двадцать минут, за них это сделают танки!

— Нет! — прохрипел форс-лидер подле меня. Я думал, что он мертв, и когда я повернулся, чтобы посмотреть на него, оказалось, что кто-то уже наложил давящую повязку на его рану и нажал на контрольный рычажок, так что ее волокна должны были уже находиться внутри раны, затыкая разрывы кровеносных сосудов и блокируя отток крови. И все же он умирал. Я ясно видел это в его глазах. Взводные не обращали на него внимания.

— Послушай меня, Акке, — снова произнес только что говоривший взводный. — Ты теперь командир. Надо двигаться!

— Нет. — Форс-лидер едва лишь мог прошептать, но он прошептал. — Приказываю. Удержаться… любой ценой…

Взводный, имя которого, очевидно, было Акке, выглядел неуверенно. Лицо его было бледно, затем он повернулся, чтобы бросить взгляд на радиостанцию, лежавшую в ячейке подле него. Другой взводный заметил направление его взгляда, и игловинтовка, лежавшая у него на коленях, как бы сама собой случайно выстрелила. Послышался удар и звон внутри радиостанции, и я смог увидеть, что огонек готовности на инструментальной панели погас.

— Я приказываю вам, — произнес форс-лидер. Но в этот момент ужасные челюсти боли снова сомкнулись на моем колене и я почти потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что Дэйв разорвал брюки на моей левой ноге поверх колена и только что закончил наложение аккуратной давящей повязки вокруг колена.

— Все в порядке, Тэм, — говорил он мне. — Игла из игловинтовки прошла насквозь. Так что все в порядке.

Я осмотрелся вокруг. Форс-лидер по-прежнему сидел рядом со мной, с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. Теперь у него была еще одна рана от иглоружья, на этот раз на голове, и он был мертв. Не было и взводных.

— Они ушли, Тэм, — произнес Дэйв. — И нам тоже надо отсюда убираться. Он показал на подножие холма. Пехота Содружества решила, что мы не стоим их усилий. Они отошли. Но приближается их бронетехника — а ты не можешь достаточно быстро двигаться с таким коленом. А теперь попытайся встать.

Я попытался. Это было так, словно одно мое колено находилось на кончике копья и несло на себе половину веса моего тела. Но я стоял. Дэйв помог мне выбраться из ячейки. И мы начали наше хромающее отступление вниз по другом склону холма, чтобы уйти с пути бронетехники.

Когда-то в детстве я представлял себе лес — пристанище Робин Гуда. Его открытость, полумрак и цвет, вызвали во мне восхищение. Но теперь, когда я пробирался сквозь него, с каждым шагом или, точнее, прыжком чувствуя, как раскаленный гвоздь боли ввинчивается в мое колено, этот лес представлялся мне чудовищем, темным, зловещим ненавистным и полным жестокости. Мы оказались в его ловушке, где нас в любое время могла обнаружить бронетехника Содружества и уничтожить либо тепловыми лучами, либо просто обрушив деревья на наши головы, прежде чем у нас могла бы появиться возможность объяснить им, кто мы.

Я отчаянно надеялся, что мы сможем выбраться на открытую местность. Потому что надвигавшиеся позади нас бронемашины охотились в лесу, а не на открытом пространстве. В особенности в траве, хотя бы и до колен, было бы трудно водителю бронемашины не заметить мою накидку, прежде чем открыть огонь.

Но, очевидно, это была местность, где деревьев было гораздо больше, чем открытых мест. К тому же, как назло, все направления среди этих деревьев были похожи друг на друга. Мы не были уверены в том, что не ходим кругами по этому злосчастному лесу, и поэтому единственным правильным решением было уйти с этого места назад, по направлению, которое показывал мой наручный указатель. Но это означало, что путь наш лежал через лесные массивы, которые нам однажды уже пришлось преодолеть и которые вывели нас к тому самому холму, что так отчаянно и безнадежно защищал кассидианский патруль.

Тем временем мы двигались столь медленно из-за моего колена, что даже относительно медленно двигавшаяся бронетехника скоро могла настичь нас. Кроме того, я по-прежнему плохо чувствовал себя после разрыва акустического снаряда. А сейчас постоянные приступы сумасшедшей боли в моем колене привели меня в состояние лихорадочной спешки. Это походило на какую-то разновидность предпочитаемой пытки — и оказывается, я не такой уж и стоик в том, что касается боли.

Но я не был трусом, хотя и не считал, что было бы честно назвать меня храбрецом. Просто так уж я создан, что на определенном уровне моя реакция на боль выливается в ярость. И чем больше эта боль — тем больше моя ярость. Наверное, какая-то доля древней крови берсеркеров все же разбавляла ирландскую в моих венах, если вам нравится романтический аспект. Но так уж это и было — таков факт. И теперь, когда мы ковыляли через вечный сумрак среди этих золотисто-серебряных, облезлых стволов, я просто взорвался изнутри.