Боратынский - Валерий Михайлов

Осенью этого года князь П. А. Вяземский сообщил А. И. Тургеневу в Париж, что скоро в альманахе «Северные цветы» появится «прекрасно рассказанная сказка Боратынского». По тону письма видно, что Вяземский — в самом добром расположении духа: он хвалит Боратынского за чувства и за ум, тонкий, глубокий и самобытный, — и тут же, словно бы в доказательство, приводит их недавний разговор о московском митрополите Филарете, к которому Боратынского «возит его тесть Энгельгардт»: «Он говорит, что ему Филарет и вообще наши монахи сановные напоминают всегда что-то женское: ряса как юпка и в обращении какое-то кокетство, игра затверженной роли, и прочее. Мне кажется это замечание удивительно верно <…>».

По сути поэма «Переселение душ» — сказочная притча, и, как всякая притча, она поучительна.

Шутливая преамбула ненароком предупреждает, как не просто стало в размножившейся семье людской найти себе достойную пару:

<…> Куда пойду? Мечтаешь с горем,На хладный север, знойный юг?За Белым иль за Чёрным моремБлуждаешь ты, желанный друг?Не всё. Задача есть другая.Шатаясь по свету, поройСтолкнёшься с родственной душойИ рад; но вот беда какая:Душа родная — нос чужойИ посторонний подбородок!.. <…>

Гоголевской «Женитьбы» ещё нет и в помине, а комическая завязка его пьесы вся налицо в двух последних стихах…

Однако продолжим вступление:

Враждуют чувства меж собой;Признаться, способ мировойНаходкой был бы из находок!Но он потерян между нас,О нём живёт один рассказ. <…>

Этот способ — отыскать родную душу, которая дороже всего на свете.

Египетская краса-царевна Зораида отвергла всех женихов и все блага земные — и поменялась душой с простой пастушкой, в которую влюблён молодой певец, лишь бы только быть с ним рядом, жить душа в душу, — а его, родную себе душу она сразу же угадала, когда он во дворце запел о любви. С пастушкой Ниэтой, «дурочкой степной», царевне было нетрудно договориться, — и вот её душа вошла в пастушку и навсегда покинула дворец, а душа пастушки оказалась в теле царевны, оставшейся в роскошных покоях. И чудесное преображение: от прекрасной Зораиды «осталась тень одна», а лицо пастушки молодой заблистало вдруг «дивной красотой»:

С главой поникшею Ниэта,С невольным пламенем лицаТихонько вышла из дворца,И о судьбе её до светаНе доходил уж слух потом.Так что ж? О счастии прямомПоведать людям неудобно;Мы знаем, свойственно емуЛюбить хранительную тьму,И драгоценное подобноВ том драгоценному всему.Где искромётные рубины,Где перлы светлые нашли?В глубоких пропастях земли,На тёмном дне морской пучины.

А что с царевною моей?Она с плотнейшим из князейВеликолепно обвенчалась.Он с нею ладно жил, хотяВ иное время не шутяЕго супруга завиралась,И даже под сердитый часОна, возвыся бойкий глас,Совсем ругательски ругалась.Он не роптал на то ничуть,Любил житьё-бытьё простоеИ сам, где надо завернуть,Не забывал словцо лихое.По-своему до поздних днейДушою в душу жил он с ней. <…>

И там и тут нашедшие себя пары прожили — душа в душу… Сказка на этом заканчивается, а притчу заключает лирический монолог автора, обращённый к той, в ком он обрёл родственную ему душу:

Что я прибавлю, друг мой нежный?Жизнь непогодою мятежной,Ты знаешь, встретила меня;За бедством бедство подымалось;Век над главой моей, казалось,Не взыдет радостного дня.Порой смирял я песнопеньемПорыв болезненных страстей,Но мне тяжёлым вдохновеньемБыла печаль души моей.Явилась ты, мой друг бесценный,И прояснилась жизнь моя:Весёлой музой вдохновенный,Весёлый вздор болтаю я.Прими мой труд непринужденный!Счастливым светом озаренныйДуши, свободной от забот,Он — твой достаток справедливый,Он первый плод мечты игривой,Он новой жизни первый плод.

«Переселение душ» действительно, быть может, самое непринужденное сочинение Боратынского — простое и светлое, написанное словно бы на одном дыхании.

Эта сказка-притча — по излучению счастливого внутреннего света, — наверное, и есть то самое чаемое Боратынским забвенье мысли, которое вдруг подарила ему на миг судьба. Впрочем, в творчестве поэта это произведение не стало, да и не могло стать заметным явлением…

Альманах «Галатея» отметил сказку как «одно из примечательнейших стихотворений» в «Северных цветах» на 1828 год: «<…> Достоинство его заключается не столько в содержании, сколько в пленительной поэтической форме рассказа, которая, впрочем, есть отличительное, главное преимущество сказки. Описание пирамид и великолепия пира свадебного прекрасно; но самое описание превращения нам не совсем показалось ясно. Заметили мы также два, три стиха, противоречащих благородному, хотя шутливому тону рассказа <…>».

Так, душа в душу, и жил Евгений Боратынский со своей молодой женой Настенькой. Суете света и развлечению души от её верных дум он предпочёл хранительную тьму семейного очага: по зимам и полусезонью московский дом, а летом — подмосковную усадьбу Мураново, светло-зелёную, покойную, уютную, где плавные всхолмия отражались в тихих водах пруда, где цвела сирень и благоухали старые липы, и пахло разогретой на солнце сосновой смолой.

Счастливый свет души, свободной от забот!..

Достоверных бытовых сведений об этой поре жизни Боратынского очень мало, как мало было и событий. Маменька с сёстрами жили далеко, в тамбовской Маре; братья служили в столице. Письмами почти не обменивались, да и особенно не о чём было писать. Старинные друзья, те бывали в Москве время от времени, и тогда всё празднично оживало…

В начале 1828 года в Москву по пути в Харьков заехал Антон Дельвиг с женой Софьей Михайловной. Боратынский и Вяземский взялись познакомить его с писателями.

Видно, пирушка была славной, коль скоро Дельвиг потом доносил Его поэтическому превосходительству Пушкину, как в первопрестольном граде почтенные братья князь Пётр и Евгений представили его низшей братии московской: «<…> Видел я поющих, вопиющих, взывающих и глаголющих. Шевырёв пел, вопиял, взывал, но не глаголил; гнев противу „Северной пчелы“ носил его на крилиях ветра, но не касался до земли, разве изредка носками сапожными. Раич благоухал анисовою водкою и походил на отпущенника или на домового пииту. Хвалился милостию вашею и проч. Благослови, святой Александр, брата младшего твоего <…>».