Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович

— Идите к черту, Чхеидзе! — вспыхнул, как порох Родзянко. — Мне не жалко для Отечества нажитого непосильным трудом, пусть забирают!..

— И заберут, не сомневайтесь! Покопаются напоследок в ваших военных заказах и конфискуют!

— А вы как будто рады случившемуся, — проскрипел презрительно Шингарев.

— О да! — Чхеидзе ехидно улыбнулся. — Видеть, как с ваших физиономий слетает печать величия, когда на выходе из зала заседаний вас встречает военный патруль и препровождает в казарму, чтобы вы делом смогли доказать свои громкие слова — ни с чем не сравнимое удовольствие!

— Мы просто опоздали, — Шингарёв устало опустился на грубый солдатский табурет. — Бунт можно было раздавить ещё на прошлой неделе, ибо весь этот «революционный народ» думает только об одном — как бы не идти на фронт. Сражаться они бы не стали, вмиг разбежались бы. Мы могли им сказать, что Петроградский гарнизон распускается по домам… Надо было мерами исключительной жестокости привести солдат к повиновению, выбросить весь сброд из Таврического, восстановить обычный порядок жизни и поставить правительство не «доверием страны облеченного», а опирающееся на войска…

— Вот и попробовали бы, — иронически бросил Милюков.

— Я хочу видеть эту безумную авантюру, — заметил Чхеидзе. — Как только получите в руки оружие, сразу поднимайте солдатский бунт против большевика Сталина… Или вы рассчитываете, что вам на плечи повесят офицерские погоны, чтобы претендовать на лавры последователя декабристов?…

— Не будьте так строги к Андрею Ивановичу, — обратился к Чхеидзе Милюков, — он такой же патриот, как и те, кто кормит вшей в окопах, просто… испуганный…

Охраняющий думских новобранцев гардемарин Николай Реден, слушая вполуха перепалку интеллигентов, позже записал в дневнике впечатления прошедшего дня:

«Россия, которую мы любили, разваливалась на куски у нас на глазах. Люди, которые, как мы надеялись, будут указывать нам путь, повернулись против нас и смотрели на нас не как на будущих лидеров, а как на паразитов. Правительство страны, которому мы присягали на верность, теряло свою значимость. Мы стремились найти способ прекращения пагубного процесса распада, но никто не хотел взять на себя ответственность возглавить нашу борьбу.

В поисках решения курсанты самоутверждались в мелочах. Если революционные солдаты в потрёпанных шинелях олицетворяли общий беспорядок, то курсанты, уходившие в увольнение, обращали особое внимание на безупречный вид своей формы. Следили за тем, чтобы на белоснежных лайковых перчатках не было ни единого пятнышка, чтобы медные пуговицы сверкали как можно ярче.

Неуважение к власти приняло всеобщий характер, всюду царила распущенность. В противовес этому курсанты соблюдали дисциплину, которая была строже, чем обычно, поскольку шла от внутреннего убеждения. Дух неподчинения черпает удовлетворение в пренебрежении уставом. Воспитанники старших курсов в этом смысле тиранили своих младших коллег, хотя в обычное время подобные случаи в училище были редкими. За то когда мы встречали офицеров вне училища, то отдавали честь с преувеличенным старанием и лихостью.

Отдельные попытки противодействовать напору анархии не давали серьёзных результатов. Вместо того, чтобы служить примером для масс, они лишь вызывали их ярость. Солдаты, для которых распущенность стала символом свободы, презирали нашу подчеркнутую военную выправку. Мы выглядели на фоне царившего беспорядка белыми воронами и, хотя чувствовали, что лишь способствуем обострению противостояния, всё-таки упорствовали, потому что никто не направлял нашу энергию в нужное русло».(****)

За пределами дневника курсант оставил свои впечатления, произведенные на него свежим плакатом, замеченным при входе в казармы учебной роты. На нём крупными буквами был набран адрес формируемой новой армии для новой России, время приёма рапортов добровольцев. Наискосок по всему полю шла надпись, запавшая гардемарину в душу, внушающая робкий оптимизм и призрачную надежду, что всё будет хорошо: “Есть такая профессия — Родину защищать!”

—---------------------------

Историческая справка:

Генерал Маниковский — В 1918 г. добровольно вступил в РККА: начальник Артиллерийского управления, начальник Управления снабжений РККА. Во многом именно ему Красная армия была обязана организацией системы снабжения боеприпасами. В январе 1920 г. во время командировки в Туркестан погиб при крушении поезда.

Генерал Клембовский — В мае 1918 года добровольно вступил в Красную армию, участвовал в работе Военно-исторической комиссии по изучению опыта Первой мировой войны (с августа 1918 года), на которую возлагалась задача по описанию боевых действий и выработке практических рекомендаций. В 1920 году член Особого совещания при Главкоме РККА, затем на преподавательской работе. В июне 1921 году был арестован по обвинению в ошибках, приведших к поражению Красной армии в советско-польской войне; умер в Лубянской внутренней тюрьме после 14-дневной голодовки.

Генерал Потапов — После Февральской революции 1917 г. был определен председателем Военной комиссии при Временном комитете Государственной думы. На этом посту он проявил себя военным руководителем, лояльным к новой власти, и в апреле 1917 г. был назначен генерал-квартирмейстером ГУГШ, где по должности возглавлял всю разведывательную службу и контрразведку русской армии. Генерал-лейтенант Потапов стал одним из первых представителей высшего военного командования, который пошел на сотрудничество с большевиками. В ноябре 1917 г. Потапов был назначен на должность начальника Генерального штаба, на которой он находился до 8 мая 1918 г. Являлся одним из главных фигурантов успешно проведенной в 1922–1925 гг. органами ГПУ операции «Трест» — ложной монархической организации в России, в ходе которой играл роль руководителя военного отдела организации и дезинформировал руководителей Русского общевоинского союза (РОВС) относительно антисоветских настроений в верхушке РККА.

Генерал Едрихин (Вандам) — Во время развала армии выехал в Эстонию и проживал под Ревелем в имении своего друга генерала графа П.М.Стенбока, где оставался во время занятия Эстонии германскими войсками. В октябре 1918 возглавлял формирование Северной армии в Пскове, в октябре-ноябре 1918 — командир Отдельного Псковского добровольческого корпуса. В эмиграции жил в Эстонии, был членом Георгиевского объединения и Союза взаимопомощи бывших военных. Изданные книги: Наше положение. СПб, 1912., Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии. СПб, 1913., Геополитика и геостратегия. М., 2002., Неуслышанные пророки грядущих войн. М., 2004.

(*)Из книги “Николай II. Святой или кровавый?” Александр Колпакиди, Геннадий Потапов.

(**) „Ежели кто из новоопределённых в роту имеет какой порок, яко то: склонен к пьянству или иному злому обращению, неприличному честному солдату, то стараетца оного увещеваниями, потом умеренными наказаниями от того отвращать. Умеренное военное наказание, смешенное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого солдата, нежели жестокость, приводящая оного в отчаяние.“ — Александр Васильевич Суворов «Полковое учреждение», 1763-68, Глава IV. О воинском послушании, распорядке и должностях.

(***) Соч. в 6 тт., т.6, с. 567. — М.: Мысль. 1966

(****) Из книги “Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина.”

Глава 43. Схватка.

Волна атакующих, словно прибой, наткнувшийся на бетонный мол, разбилась на отдельные ручейки, с шумом и стоном откатилась в темноту, оставляя за собой черные кляксы тел, лежащих на снегу, неестественно синем в лунном свете. Поручик Надольский с силой оторвал сведенные судорогой пальцы от теплых и скользких ручек разгоряченного “Максима”. От кожуха пулемета валил пар, поднимаясь вверх белой тонкой струйкой, хорошо заметной на фоне темно-синего неба.