Кто убил классическую музыку? - Норман Лебрехт

«Джон блестяще проявил себя в выборе времени, особенно в первые полгода продаж "Времен года"», — утверждал Барри Маккан, директор «И-Эм-Ай» по маркетингу и личный друг Кеннеди. Стэнли создал вокруг скрипача атмосферу напряженного ожидания, привычную для шоу-бизнеса, и научил своего клиента манерам, которые раньше считались подходящими для кинозвезд или национальных героев. Его выбрали для участия в телепрограмме «Это ваша жизнь», идущей в самое лучшее время, и в подростковом шоу «Клуб X». Известность не ограничивалась рамками одной страны. В Британии продавалось менее одной пятой записей Кеннеди. В Скандинавии показатели продаж были гораздо выше, в Австралии — просто гигантскими, в Америке неуклонно росли. В посвященной ему статье в «Нью-Йорк таймс» Роберт Шварц писал: «Родилась новая суперзвезда по имени Найдж».

Стэнли оживлял выступления Кеннеди лазерной подсветкой и участием струнного ансамбля, состоящего из молодых девушек. Афиша на лондонском театре «Доминион» гласила: «Кеннеди — Жуткая гулянка»[705]*. Продюсер «Битлз» Джордж Мартен намеревался снять о нём видеофильм. Это не всем нравилось. Джон Драммонд, музыкальный редактор Би-би-си, называл Найджела Кеннеди «Либерейсом девяностых»[706]*. По мнению журнала «Страд», библии скрипичного дела, новый облик делал его «из безвкусного отвратительным»[707]. Классических критиков ужасало его манерное растягивание звука. Музыканты, нанятые для участия в шоу «Monster Bash», спустя два года после концерта все еще не получили за него денег. Людям, платившим немалые деньги за входные билеты на концерт на открытом воздухе, приходилось еще доплачивать за стулья.

Подобная реакция огорчала Кеннеди, и он пытался наладить отношения с миром классики. Он решил записать концерты Брамса и Бетховена и избрал для этой цели Клауса Теннштедта, ведущего немецкого дирижера «И-Эм-Ай». Теннштедт отличался хрупкой нервной системой, и его реакцией на внезапную известность, свалившуюся на него после многих лет прозябания в провинции, стала бесконечная череда болезней. Кеннеди с пониманием отнесся к его повышенной уязвимости. Теннштедта же привлекали в Кеннеди его по-юношески искреннее уважение, выдающаяся техника и фантастические показатели продаж. Они почти не понимали язык друг друга, но с одинаковой, не требующей словесного выражения иронией относились к абсурдным условностям звукозаписи. В каждом концерте Кеннеди исполнял собственную каденцию — в четырехминутных соло смешивались классическая техника пассажей и отголоски мелодий его нового кумира, Джимми Хендрикса. Он купил на аукционе бандану рок-мученика, пропитанную его потом, и повязывал ее на лоб как талисман, где бы ни играл.

Ни Брамсу, ни Бетховену не удалось даже близко сравняться по успеху с диском «Времен года», но продажи исчислялись шестизначными цифрами, а для классики это очень много. Способность Кеннеди находить общий язык с любой аудиторией не подвергалась сомнению. В июне 1992 года в Киле, родном городе Теннштедта, он вышел перед полупустым залом, где сидели голштинцы в лучших воскресных нарядах, в черной шелковой рубашке, бархатных брюках и кожаных сапогах до середины икр. Когда он приветствовал облаченного во фрак концертмейстера взмахом открытой ладони и словами: «Привет, жуткий тип!», раздались смешки. Но когда зазвучал концерт Бетховена, между ним и публикой установилось полное взаимопонимание. Он ни минуты не стоял на месте, он то подскакивал к дирижеру, то уходил к альтам. Он наслаждался игрой оркестра, но при этом постоянно помнил о зале. Он играл в этом холодном балтийском зале добросовестно, словно жиголо, отрабатывающий свою плату до последней лиры, он ластился к публике, потрясал ее, ублажал ее, трогал до глубины души своим обликом маленького потерявшегося мальчика. Концерт завершился бурей аплодисментов и бесконечными бисами. Я надолго запомнил этот концерт в Киле, потому что он стал одним из последних появлений Найджела Кеннеди на публике.

Джон Стэнли придумал ему множество занятий — «написать» автобиографию, сняться в биографическом видеофильме, совершить мировое турне. «Стэнли как сумасшедший требовал, чтобы он снялся в этом фильме», — рассказывал Макканн, но Кеннеди уже устал и становился все более подозрительным. «Когда мы стали работать над новыми вещами после "Времен года", — говорил Кеннеди, — у меня не хватало времени и информации для того, чтобы принять должные творческие решения по поводу этих вещей, и в результате получалось что-то стандартное, что мне не нравилось. Я терял контроль».

Его подруга Брикси ушла от него и увезла в Калифорнию любимую собаку, друзья до классической музыке не желали с ним знаться, ему надоело постоянно играть одно и то же, он физически ощущал свое одиночество. В то лето он объявило конце своей карьеры и в возрасте тридцати шести лет уединился в домике в холмах Малверн. Если «И-Эм-Ай» захочет его записывать, пусть построит ему домашнюю студию, заявил он. Что же касается Джона Стэнли, то и в его штучках он больше не нуждался; за лето они окончательно разошлись. «Энтузиазм Найджела в отношении тех, кого он называл "мертвыми композиторами", всегда оставался неискренним, — объяснял Стэнли. — Когда он решил прекратить выступления после записи концерта Бетховена, нам больше не было смысла оставаться вместе. Никаких ссор не было. Все произошло внезапно/но без злобы. Он в один момент оборвал все отношения. Машина шла на полной скорости, а он остановил ее единственным знакомым ему способом».

Стэнли отрицал, что перегружал Кеннеди, но признал, что их разрыву предшествовало турне по Австралии, когда за пять дней скрипач дал пятьдесят шесть интервью, организованных менеджером. Он выскользнул из жизни Кеннеди так же незаметно, как вошел в нее, оставив после себя совместно написанные мемуары, которые музыкант отказался издавать в мягкой обложке. Кеннеди передал управление своими вялотекущими делами рок-агентству и стал готовить новую инструментовку хитов Хендрикса для будущего диска «И-Эм-Ай».

«Музыка Хендрикса меня полностью захватила, — говорил он. — Я отказался от всего, пока не выйдет запись. Если у меня появляются новые идеи, которые я хочу опробовать, я просто приезжаю в последнюю минуту в какой-нибудь маленький зал, человек на двести-триста, играю Хендрикса, и у меня в голове выстраивается структура. В классике мне всегда нравилось, что там записываешься только тогда, когда знаешь, что можешь сыграть хорошо».

Он уже записал на «И-Эм-Ай» концерт Берга и два французских струнных квартета, но не разрешил выпускать диски, пока не закончит работу над своей новой идеей. Позже он заморозил проект Хендрикса и подготовил альбом собственных сочинений. У него появилась новая девушка, он обзавелся небольшим кругом друзей, но оставался полностью оторванным от текущей музыкальной жизни. В декабре 1996 года ему должно было исполниться сорок лет — конечно, его не забыли, но вероятность того, что он когда-либо вернет себе массовое поклонение, становилась все меньше. Поклонники, как и он сам, стали людьми среднего возраста, а их матери уже не стремились обогреть беспризорников.

Сказать, что звукозаписывающая индустрия горько сожалела о нём, было бы мало. Английская музыкальная индустрия лишилась одного из самых выдающихся классических музыкантов, и заменить его было некем. Сам Менухин призывал его вернуться на сцену. «Я с нетерпением жду, когда он снова посвятит себя камерной музыке, и надеюсь, что он изменил свое по-юношески иконоборческое отношение к старой доброй культуре, — сказал человек, опекавший Кеннеди в детстве. — Я уповаю на то, что его спонтанность примет форму безупречного идеализма»[708]. Впрочем, Менухин не знал или не хотел знать, что в основе отторжения всего, связанного с классическим музыкальным бизнесом, у Кеннеди лежал именно наивный идеализм. Что бы ни сулило будущее, Найджел твердо стоял на своем: он никогда не вернется в эту среду. «Я никак не могу вернуться в классическую музыку, — уверял он меня в 1994 году. — Такие решения не принимают для того, чтобы потом отказаться от них».

А что же случилось с Джоном Стэнли после ухода Кеннеди? Ничего страшного, он стал популярнейшей фигурой в мире классической музыки, менеджеры и музыканты становились в очередь, чтобы купить хотя бы какой-нибудь из его бесценных советов. Ведь все знали, что Стэнли — это человек, «сделавший» Найджела Кеннеди, а если Кеннеди каким-то образом «не сделался», то виной этому стал его характер, а не просчеты менеджера. Так, Роналд Уилфорд из «Коламбии» интересовался мнением Стэнли относительно чернокожей сопрано Джесси Норман. Марк Маккормак из «Ай-Эм-Джи» направил его в Барселону для работы над фильмом о жизни Хосе Каррераса. «Я привез его в ту больницу, где он чуть не умер, и попросил спеть тот музыкальный отрывок, который звучал у него в голове в те месяцы», — рассказывал Стэнли, через год не сумевший вспомнить, о какой музыке шла речь. Сэр Георг Шолти, по-прежнему пекущийся о своем имидже, обратился к нему за консультацией, стоившей целого состояния. Стэнли утверждал, что он помог Шолти восстановить его позиции в Зальцбурге, хотя ранее никогда не имел дело с фестивалями.