Московия. Легенды и мифы. Новый взгляд на историю государства - Алексей Бычков

Надо еще написать о том, как сильно любит тиран своего зятя Михаила Темрюковича. Тиран не пропускает никакого случая оказать ему свое расположение, понятно, в течение тех двадцати или тридцати дней, когда он не свирепствует. Но как только душа его воспламенится чем-либо возбуждающим жестокость и вспыльчивость, он приказывает привязать к каждым воротам (его дома) пару или две диких медведей, в силу чего несчастный не может выйти не только сам, но и никто вообще, и при этом по необходимости ест и пьет только то, что есть у него дома, так как достать из другого места трудно: от страха пред медведями никто не смеет ни входить в этот дом, ни выходить из него. Так же коль скоро тиран заметит, что у того есть деньги, то велит привести его на то место, где должников бьют палкою за неуплаченные долги, и наравне с ними подвергнуть палочным ударам, пока тот не отдаст, что у него есть. А если ему дать нечего, тиран велит отсчитать ему несколько золотых, которые впоследствии отбирает, когда захочет. Если же он хочет воздержаться от избиения зятя, то велит схватить более именитого его раба и подвергнуть его палочным ударам столько времени, пока зять из чувства сожаления не заплатит и не отдаст то, что велит тиран. Он хвастает, что проявил большую милость в том, что, избивая раба, щадит зятя.

Раз вышло так, что кучер великого князя Московского, везя воду, встретился с кучером зятя тирана, Михаила Темрюковича. Случайно между ними возникла ссора, и кучер Михаила побил кучера великого князя Московского. Этот второй кучер в негодовании на обиду пошел к главному начальнику двора и обвинил своего противника. Дело дошло до того, что заведующий двором доложил об этом происшествии самому князю Московскому. Выслушав это, тот тотчас посылает убийц из опричнины на двор зятя и поручает им повесить на воротах двора трех главных служителей его, что и было исполнено, и зять, выходя ежедневно из дому, принужден был, так сказать, нагибаться под виселицей своих служителей, а висели они на том месте приблизительно четырнадцать дней.

Примерно в том же году, вернувшись из Великих Лук, тиран приказал своим убийцам из опричнины рассечь на куски канцлера Казарина Дубровского. Те, вторгшись в его дом, рассекли его, сидевшего совершенно безбоязненно с двумя сыновьями, как самого, так и сыновей, а куски трупов бросили в находившийся при доме колодец. Причиной же столь свирепого и жестокого убийства было не что иное, как обвинение Казарина обозниками и подводчиками в том, что он обычно брал подарки и равным образом устраивал так, что перевозка пушек выпадала на долю возчиков самого великого князя, а не воинов или графов.

У этого канцлера оставался единственный сын, который рано утром того дня, когда в четвертом часу ночи был убит отец, отправился на свадьбу с намерением жениться. Узнав про убийство отца и братьев, он не посмел вернуться домой, но, как бродячая овца, скитался повсюду почти в течение одного года. Тирану рассказали, что до сих пор еще остается в живых один сын канцлера и скитается по стране. Услышав это известие, он распалился гневом и приказал искать его повсюду, а когда его нашли и привели, препоручил растерзать его петлями на четыре части. Каждая рука и нога была привязана веревкою и затем растащена силою, а всякую веревку тащат пятнадцать палачей, так что, будь тело даже железным, его легко можно растерзать. О, жестокость более чем варварская! Но у тирана в обычае самому собственными глазами смотреть на тех, кого терзают пытками и подвергают казни. При этом случается, что кровь нередко брызжет ему в лицо, но он все же не волнуется, а наоборот, радуется и громко кричит, изображая человека ликующего: «Гойда, гойда!» И все подонки убийц и солдат, подражая ему, также кричат: «Гойда, гойда».[106] Но если тиран замечает, что кто-нибудь молчит, то, считая его соучастником, он прежде спрашивает, почему тот печален, а не весел, а затем велит разрубить его на куски.

Но привычка к человекоубийствам является у него повседневной. Как только рассветает, на всех кварталах и улицах города появляются прислужники опричнины или убийцы и всех, кого они поймают из тех, кого тиран приказал им убить, тотчас рассекают на куски, так что почти на каждой улице можно видеть трех, четырех, а иногда даже и больше рассеченных людей, и город весьма обильно наполнен трупами. А стоит тирану заметить, что народ взволнован столь сильной жестокостью, он переселяется в другое место, чтобы своим отсутствием успокоить скорбь людей. Обычно он часто уезжает из города Москвы в Александровский дворец, в каковом месте он обычно применяет другой способ губить людей, а именно тех, кого он решил убить. Он приглашал их к себе под предлогом расположения: в результате каждый день двадцать, тридцать, а иногда и сорок человек он велит отчасти рассечь на куски, отчасти утопить, отчасти растерзать петлями, так что от чрезмерной трупной вони во дворец иногда с трудом можно проехать.

Старший сын его похож на отца по своим добродетелям. Когда он проходит мимо трупов убитых или снятых с шеи голов, то являет дух, жаждущий еще большей кары, скрежещет зубами, наподобие собаки, ругается над трупами, поносит их, а также протыкает и бьет палкой всех их, укоряя убитых за неверность в отношении к его отцу, великому князю Московскому. А коль скоро насытит он глаза жестокостью, то, в конце концов, возвращается к отцу. Всякий раз как тиран приглашает кого-нибудь явиться к нему в Александровский дворец, тот идет как на страшный суд, откуда ведь никто не возвращается. А если кому выпадет такое счастье выбраться оттуда живым, то тиран посылает опричников устроить засаду по пути, ограбить возвращающихся и отпустить их домой голыми. Так поступил он с Федором Умным, которого отправил послом к польскому королю. По прошествии нескольких дней тиран велит Умному явиться к нему в убранстве и наряде, как будто приглашенному на торжество и на пир. Тот является прикрашенным и изящным в сопровождении друзей и челядинцев, нарядившись так, чтобы угодить желанию государя и снискать у него милость. Во время пути, однако, он, печальный, «ликом притворно надежду являет, в сердце глубоко скорбь сокрывает», так как не надеялся вернуться оттуда живым. Когда он явился в Александровский дворец с другими товарищами своего посольства, которых привел с собой, то тиран принял его благосклонно и обошелся ласково. После роскошного приема тиран напоил его до опьянения, одарил мехами и платьями огромной ценности и отпустил весьма милостиво, поручив ему вместе с остальными воинами заботу о городе Москве. Но, прежде чем велеть ему удалиться, он тайно послал вперед убийц из опричнины, с тем чтобы перехватить его на дороге, отнять у него все имущество и пустить домой голым, что и было сделано. Произведя нападение, те отняли у них и имущество, и лошадей и оставили всех нагими, так что от холода (тогда была зима) некоторые потеряли ноги, другие — руки, а третьи — даже жизнь. Сам Умный, заполучив довольно грязный плащ, проделал пешим путь вплоть до города Москвы. А город Москва отстоит от Александровского дворца на тридцать шесть немецких миль. Что же касается добычи, то похитители доставили ее тирану, и он велел положить ее в казну. По отношению к религиозности тирана и его богопочитанию надлежит заметить следующее. Живя в упомянутом Александровском дворце, словно в каком-нибудь застенке, он обычно надевает куколь, черное и мрачное монашеское одеяние, какое носят братья базилиане, но оно все же отличается от монашеского куколя тем, что подбито козьим мехом. По примеру тирана также старейшины и все другие принуждены надевать куколи, становиться монахами и выступать в куколях, за исключением убийц из опричнины, которые исполняют обязанность караульных стражей. И так великий князь каждый день встает к утренним молитвам и в куколе отправляется в церковь, держа в руке фонарь, ложку и блюдо. Это же самое делают все остальные, а кто не делает, того бьют палками. Всех их он называет братией, так же и они называют великого князя не иным именем, как брат. Между тем он соблюдает образ жизни, вполне одинаковый с монахами. Заняв место игумена, он ест кушанье на блюде, которое постоянно носит с собою; то же делают все. По принятии пищи он удаляется в келью или уединенную комнату. Равным образом и каждый из остальных уходит в свою, взяв с собою блюдо, ножик и фонарь; не уносить всего этого считается грехом. Как только он проделает это в течение нескольких дней и, так сказать, воздаст Богу долг благочестия, он выходит из обители и, вернувшись к своему нраву, велит привести на площадь толпы людей и одних обезглавить, других повесить, третьих побить палками, иных поручает рассечь на куски, так что не проходит ни одного дня, в который бы не погибло от удивительных и неслыханных мук несколько десятков человек.

Но пора нам описать, с какими муками и с какой жестокостью свирепствовал он против Новгородской и Псковской области. Все еще страдая жаждой человеческой крови, он особенно сурово заказал, под угрозой кары секирой и палками, чтобы из города Москвы никто не смел отправляться по проезжей дороге, которая ведет в Новгород, ни мужчина, ни женщина, напоследок даже ни собака или какая-нибудь скотина. Отправляясь же из Александровского дворца в Новгород, он посылал вперед шестьсот всадников и столько же оставлял на ходу сзади себя; равным образом он рассылал также людей вокруг, с правого и с левого боку, чтобы никто не прошел в Новгород. Если упомянутые всадники натыкались на кого-либо, будь то даже раб или челядинец тирана, или также сам он на пути заставал кого-нибудь, то всех убивал, чтобы молва о его прибытии не опередила и он мог тем легче застичь новгородцев врасплох, не ожидавших его и нисколько не думавших о нем. Также поступали те, кто занимал правое и левое крыло; поэтому даже и собака не могла быть предвестницей его приближения. А всех встречных он приказывал убивать, так как мало доверял и своим, про которых знал, что они хорошо расположены к польскому королю. И если бы польский король не вернулся из Радошкониц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю. Но это выступление тирана было до такой степени таинственным, что ни в городе Москве, ни в Новгороде, ни в другом месте не знали, где именно находится и что делает князь Московский; еще менее знал об этом его передовой Василий Хузин, который с тремястами всадников предшествовал отряду, готовя место для остановки. Он ежедневно поутру получал из рук самого тирана записку с указанием места, где тот должен был переночевать, под угрозой никуда не удаляться и никому не показывать и не говорить. Этот поход продолжался почти семь недель, так что никто не мог знать, жив ли тиран или где-нибудь задержан пленником. И новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает страшный суд. При всякой остановке или в городе, или в поместье он обычно выходил и избивал всех людей и скот, сжигал поместья и избы. Так же поступали и все остальные, которыми, как я сказал, он был окружен сзади и спереди и с того и с другого бока.