Ведьмин Лог - Мария Вересень

– Митяй не поедет.

– А ты скажи, что я просила, дескать, только ему я могу доверить жизнь и безопасность моей сестры, – лицемерно заявила я, чувствуя, что по-другому мне от этого влюбленного бычка не отвязаться. – И вот еще, я слышала, что у вас здесь целая армия мелюзги, вы ее взбаламутили, вот теперь думайте, как унять.

– А че, мы уедем – они и уймутся, – решил легко отделаться Сашко.

– Как же! – стукнула я ложкой по столу. – Вы уедете, а они себе новых командиров найдут! Себя-то огольцом вспомни!

– Я в их возрасте помоями питался и прохожих грабил, – проворчал Скорохват.

– Щас зарыдаю от сочувствия! – взялась я за пряник, а Сашко покачал головой, косясь на дверь, за которой стояли два синекафтанных стража, дабы я не утекла под шумок:

– Вот вылитая Марта! Замашки у тебя барские: то сделай, сюда сбегай…

– Не ной, горемыка, – нисколько не обиделась я, – во-первых, я гроссмейстерша и мне положено, а во-вторых, – я понизила голос, – подожди, там инквизитор для Ланки документы кропает, отвезете.

Вот это его впечатлило.

– Дак он с нами заодно, что ли?

– Не, мутный тип. Но пока без него никуда.

Это «пока» очень порадовало Скорохвата, а над заданием он задумался, что позволило мне, не отвлекаясь на него, допить чай.

Илиодор сдержал слово, и, как только я закончила трапезу, мы покинули гостеприимный двор.

Ким Емельянович чего только не навидался в этой жизни, должность у него была такая хлопотная, а больше всего хлопот ему доставляли различные человеческие чудачества и глупости. Каких только случаев не было на памяти Кима Емельяновича. Но чтобы ведьма с инквизитором ужинали чуть ли не в обнимку, малгородский голова видел впервые. Парочка велела никаких особенных угощений не готовить и глаза понаехавшим из столицы важным людям не мозолила. Они тихо присели за общим столом в людской и шептались, склонившись голова к голове. Иногда златоградец нашептывал молодой Лапотковой на ухо явно срамные истории, потому что она хихикала, краснела и пару раз позволила себе кинуть в инквизитора мякишем. Кухарки да стряпухи пучили по-жабьи глаза в сторону инквизитора, словно несколько дней назад не с ним заигрывали. Поломойка Ганна, что прибиралась в его комнате, сейчас шарахалась от него, как от чумного, с ужасом вспоминая, что он хватал ее за всякие пухлости. А ведь до того, как пошли слухи о сане приезжего, млела, рассказывая всем, какой веселый гость поселился в доме.

Тем спокойней отнеслась к происходящему супруга головы, заявив, что хорошая из гроссмейстерши и златоградца выйдет пара. Ким Емельянович от удивления чуть руку на супругу не поднял, а потом задумался, присмотревшись, – по всему выходило, что если Маришку и волокли куда-то, то явно не против ее воли. А когда то там, то здесь по дому стала мелькать красная рубаха Митрухи – паренька златоградца, и ключник пожаловался, что тот все без разбора ест, пугая своей прожорливостью поварих, Ким Емельянович решил, что творится нечто такое, о чем ему задумываться не стоит, и почел за лучшее загрузить всех работой. И сам занялся делами.

С разоренного Вершинина прибыло немало людей. Ким Емельянович слушал рассказы и качал головой, сочувствуя и в душе опасаясь, что это только начало напасти. Ходил пугливый слух, что Гаврилу Спиридоновича держат под домашним арестом, да и самого голову так подробно выспрашивали про отношения с Мартой Лапотковой, что в конце он откровенно испугался, что его бросят в холодную. Странно, что обошлось.

Людей, что понаехали в Малгород, Ким Емельянович добряками бы не назвал при всем желании. Арестов по городу не было, но допрашивали всех поголовно. Дома вокруг управы опять были заселены чужаками. Как Мытный выгнал из них хозяев, так им и не везло с тех пор. Ким Емельянович заикнулся было о том, что поступать так не по совести, но ничего, кроме нового, трехчасового допроса с пристрастием, себе не заработал. Люди уж сами просили голову на рожон не лезть, авось пройдет все как-нибудь, утопчется. Не век же грозе бушевать, будет и передышка. Голова это и сам отлично понимал, да уж больно привыкли они при Гавриле Спиридоновиче да при Марте, чтобы все было по уму, по закону да по совести.

– Эх, и золотое было времечко! – кряхтел он, лежа на кровати.

Жена тыкала его в бок, словно боялась, что непрошеные гости ворвутся и начнут вязать его как изменника.

Последние два дня у всех появилась привычка рано запираться по домам. Солнце еще не село, а супруга уж начала звать Кима Емельяновича почивать. Голова прошел в спальню, снял сапоги, сбросил шубу нагольную и лег поверх покрывала, сложив руки на объемном животике. Пелагея тут же прижалась к боку, обнимая, Ким Емельянович тяжело вздохнул.

– Все будет хорошо, все образуется, – погладила его супруга по руке, вместо успокоения, наоборот, все разбередив в душе.

– Списки они составляют, сверяются с теми, что в Разбойном приказе были. Кого в ведьмовстве подозревают, кого ведьмачьими детьми считают.

– А нам-то что с того, Кимушка? – попыталась заглянуть ему в глаза Пелагея, и он невольно обозлился на супругу.

– Дура ты, баба. Вот как вывезут их в Лаквилл, на рудники, а князя нашего Гаврилу Спиридоновича определят пособником Мытного, так и кончится Серебрянск. Хорошо если меня под горячую руку на каторгу не отправят, – он тяжело вздохнул, – а, все одно: оберут до нитки и по миру пустят. Видала, какие рожи у допросчиков? Эти до чужого падки. Крысы, а не люди.

– Что ты такое говоришь, Кимушка? – В голосе ее дрожали слезы. – За такие речи, знаешь, что бывает? – Она с испугом оглянулась на двери, словно опасаясь, что их подслушивают.

Ким Емельянович, разволновавшись, сбросил с себя руку Пелагеи и сел на кровати, раздумывая над тем, что, возможно, нынче вечером, когда его снова выдернули для допроса, он и совершил роковую ошибку, которая и доведет его до Лаквиллских солевых шахт или еще дальше, на север, до золотых речек. На этот раз княжьих людей очень заинтересовал инквизитор и то, как он гостил тут на пару с Мытным. Ким Емельянович, по обыкновению своему, изобразил деревенского простака, умолчав почти обо всем. Ни про поход на болото, ни про золото, которое инквизитор у него сегодня по приезде забрал, допросчики не узнали, как и про то, почему, отказавшись вести ведьму в холодную, он предпочел остановиться в доме у головы.

Солнце село за горизонт, и небо еще долго было светлым, но стоило появиться первой звезде, как с болот словно дохнуло ледяным ветром, даже сквозь стены каменного дома Ким Емельянович почувствовал озноб, а потом по всему Малгороду, словно сговорившись, взвыли псы.

Я блаженствовала под ярким солнцем, телега, как дородная деваха, не спеша переваливалась на кочках. Колеса почти не скрипели, златоградец, большой любитель ночных прогулок, щедро смазал их салом. Пофыркивала, спеша домой, наша лохматая лошадка, а Зюка напевала. Ей вообще очень нравилось быть за возницу. Она деловито проверяла упряжь и перетряхивала наше невеликое добро на телеге перед отъездом, то хмуря бугорки отсутствующих бровок, то с улыбкой оглаживая лошадь. Глядя на ее беззаботную, почти детскую возню, я невольно начала сомневаться: да она ли все это творила на болотах? После сытного обеда я порядком осоловела и не желала отягощать разум неприятными думами, тем более что желудок был против картинок жутких воспоминаний. Не хотелось ему сейчас холодеть и съеживаться.