Жить для возвращения - Зиновий Каневский

Отрывки из незаконченных глав

Однажды я прочел у Чехова в некрологе, посвященном великому путешественнику Николаю Михайловичу Пржевальскому, о симптомах «той доброкачественной заразы, какая неминуемо распространяется по земле от подвига». Прочел и крепко задумался над признаками этой воистину «высокой болезни».

«Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье…» Слово «подвиг» не просто затерто и превращено в некое литературно-историческое «бу» — оно принижено и опошлено стараниями людей чванливых, недалеких, несправедливых, которые способны награждать этим словом и себя, любимого, и других, столь же неправедно любимых. Слово «подвиг» я тщательно избегал употреблять на протяжении десятилетий. Я истреблял его в собственном тексте, просил делать то же своих редакторов, ядовито подчеркивал его в чужих творениях.

Появились десятки клишированных «подвигов»: подвиг спортсмена (залечив сломанную ногу, прыгнул в высоту, повторив прежнее достижение); подвиг строителя (уложил на сорок кирпичей за смену больше, чем заокеанский каменщик Джо Дебилл); подвиг учителя (за сорок лет преподавания выпустил в свет много меньше хулиганов и двоечников, чем мог бы, если учесть слабый престиж и малую зарплату педагога); подвиг продавца (окликнул покупателя, забывшего на прилавке сверток с колбасой, предварительно нарезанной с недовесом…).

Ерничаю, понятно, и слышу собственный же громкий голос: «А как же, по-твоему, прикажешь называть свершаемое мужественными, волевыми, порядочными, честными, терпеливыми людьми?» А вот так и называйте, говорю в ответ, мужественными, волевыми и т. д. Награждайте орденами за мужество, денежными премиями за профессиональное мастерство, почетными званиями за выслугу добросовестно прожитых лет, квартирами и автомобилями особо отличившихся на том или ином поприще, а вот подвиг, Подвиг не нуждается в вознаграждении, он «по определению», как говорят физики-математики, бескорыстен!

Как-то в одной из телепередач популярного цикла «Что? Где? Когда?» прозвучал вопрос, связанный с подвигами Геракла. Поскольку за очистку авгиевых конюшен Гераклу было заранее обещано заплатить «натурой» — скотом, то участники передачи решили, что совершенное Гераклом никак не вправе входить в понятие «подвиг» — за него не берут ни денег, ни «натурой»! Как меня порадовал их ответ! Действительно, у эллинов по отношению к величайшему герою Древней Греции употреблялось слово Dodekathlos, что означало деяние, служение, но никак не подвиг.

Что же получается? Как быть с подвигами на войне? Ведь там люди получают вознаграждение, сугубо материальное, за все, что делают, за храбрость и трусость, за безмятежное пребывание во втором эшелоне и нескончаемые обстрелы-бомбёжки, атаки и контратаки. К этому прибавляется еще своеобразное трудовое соглашение под кратким словом «присяга», обязывающее воина к соблюдению верности долгу, в каких бы жутких обстоятельствах он ни оказался. Хорошо, а та же Арктика-Антарктика, уникальный природный полигон, где и без всякой войны-стрельбы испокон века отрабатываются лучшие качества личности: мужество, выдержка, самоотверженность, самопожертвование?

Два последних слова в конце концов подвели меня к формулировке (в самом первом приближении) подвига как сложного нравственного понятия. Подвиг, решил я, должен быть непременно связан со смертельным риском во имя других — вот два необходимейших и, быть может, совершенно не достаточных условия для того, чтобы называть этим емким словом поступок храброго и рискового человека. Альпинист храбр, но он лезет в гору в первую очередь ради себя самого. Милиционер и пожарный действуют в опасных ситуациях по служебному долгу. Не умеющая плавать мать бросается в воду за собственным ребёнком — это не «подвиг матери», но если за чужим — бесспорный Подвиг Женщины. Словом: если у человека есть возможность постоять в сторонке, либо добровольно ринуться в смертельный огонь во имя чьей-то чужой жизни, и он бросается «на амбразуру», чаще всего с голыми руками, не успев принять мер личной безопасности, — он совершает героический поступок, имеющий право называться подвигом.

По всему по этому я резко возражаю, когда в приложении ко мне звучит слово «подвиг», — ничего подобного я никогда не совершал. Ничем не смог помочь другому, Толе Афанасьеву, когда мы с ним замерзали на баренцевоморском льду. Я спасал исключительно себя самого, и здесь никакие слова о подвиге, мужестве и верности долгу не уместны.

Попутно мне пришла в голову мысль, вряд ли такая уж умная, однако любопытная: а ведь это хорошо, когда у тебя нет выбора, тем более в таких серьезных делах, как жизнь и смерть, например. Не нужно ломать голову, опасаться сделать промах, совершить «не то», бояться, что в следующее мгновение придется кусать локти! В этом отношении, по-моему, должны максимально уверенно чувствовать себя спасатели всех видов, будь то в горах или на море, в тундре или в пустыне. Они прекрасно понимают, что просто не могут не идти (не плыть, не лететь, не ползти) на помощь к погибающим, обычно не знакомым им людям. При этом отчетливо осознают, что в конце пути их с большой вероятностью ждет собственная гибель, а уж об орденах и славе в такие моменты вряд ли вспомнит даже самый памятливый из них!

Страшно, когда необходимо делать нравственный выбор относительно себя, стократ страшнее — когда во имя других. Помню, как потряс меня рассказ старого арктического капитана Юрия Константиновича Хлебникова, командовавшего во время войны ледоколом «Микоян». Они шли Баренцевым морем, и внезапно за кормой прозвучал сильный взрыв. Корабль содрогнулся, двое матросов, стоящих у фальшборта, оказались в ледяной воде, далеко внизу. Народ заметался по палубе, за борт полетели спасательные круги, а капитан отдал приказ… Как вы думаете, какой? «Стоп машина»? — Нет. «Полный вперед!»

— У меня в распоряжении были секунды, — продолжал рассказ капитан, словно не замечая мое возмущенное недоумение. — Взрыв мог означать одно из двух: либо мы зацепили поставленную немцами, а то и нашими североморцами, плавучую мину, либо по нам пальнула германская подлодка. У меня были инструкции: любой ценой уклоняться от встречи с лодкой, уходить от нее на всех парах. Я выбрал худший вариант, с лодкой. Значит, не имею права стопорить ход и вылавливать из воды двух несчастных матросиков. Их выловлю — сто с лишним остальных загублю, если лодка даст торпедный залп по неподвижному судну. Бросил их в Ледовитом океане на лютую смерть. Хорошо еще, что наверняка быструю, — в северных морях даже летом человек может выдержать в воде то ли четыре, то ли семь минут. Забыл точно, мне один океанолог потом называл цифру, говорит, чуть ли не экспериментальным путем полученную…