Жить для возвращения - Зиновий Каневский

Наконец, решив, что уже достаточно «обработала»

Зинка, редакторша сделала ему предложение: он отдает ей половину гонорара, а она проверяет его «несовершенный» перевод. Вот где собака была зарыта! Сказала бы сразу, что ей нужны от него деньги, так Зиночек отдал бы ей весь свой жалкий гонорар, лишь бы она его не мучила. Книжка эта — «Один в джунглях» В. Норвуда — вышла в 1965 году, но большой радости не принесла, слишком много терзаний он перенес из-за нее.

Потом была еще одна — и последняя — переведенная книга: Дж. Бейклес «Америка глазами первооткрывателей», уже в издательстве «Прогресс», тоже научно-художественного толка. Опять пробный перевод одной главы, одобрение, договор, после чего они сказали Зиночку: через месяц принесите показать, как продвигается работа. Он не понял, что это фактически означало сделать второй пробный перевод, и принес им черновик, где было иногда по нескольку вариантов одного и того же куска, не всегда, конечно же, отшлифованных. А они отдали этот черновик на рецензию. Отзыв был разгромным. А добила Зиночка личная встреча с рецензентом. Это был барственный, холеный, прекрасно одетый, самодовольный человек, который посматривал на Зиночка как на самозванное ничтожество и не говорил, а цедил: «Ну, за что Вы взялись, у нас же целая армия прекрасных профессионалов, а Вы вот даже русским плохо владеете», — и тыкал его как котенка в некоторые действительно не лучшие фразы. Не желал даже слушать, что это черновик, над которым он еще работал бы и работал. В общем Зиночек был унижен и раздавлен. Если редакторша из «Мысли» унижала его с корыстными целями, то этому-то что было надо? Он не видел, КТО перед ним? Добивать человека, которому и так после всего случившегося подняться трудно?! Книгу Зиночек все-таки довел — помогло заступничество главного редактора издательства.

А переводить Зиночку нравилось, и если попадалась какая-нибудь интересная английская книга, то он ее переводил просто для себя, «в стол». Так, уже не помню, кто давал ему книги Дж. Микеша. Этот английский писатель, бежавший в свое время из Венгрии, много ездил по разным странам, а потом описывал свои впечатления с большим юмором. Зиночек прямо-таки с наслаждением перевел его книги об Австралии, Израиле, Южной Америке. Потом решился какие-то отрывки из южноамериканской книги показать в «Вокруг света». Взяли, напечатали. В «Знание — сила» Зиночек принес уже всю книгу под названием «Танго». И вот тогда произошло то, что помогло Зиночку расстаться со своими комплексами, наконец-то стать самим собой. Его перевод прочитал Роман Подольный, невероятный эрудит, автор нескольких научно-популярных книг, очень доброжелательный человек. Он сказал Зинку: «Перевод, конечно, блестящий. Но, естественно, по идеологическим соображениям его нигде у нас не опубликуют. Небольшой отрывок мы в „Знание — сила“ напечатаем». Зиночек вернулся окрыленный, ему уже неважно было, напечатают или нет. Эту фразу «Перевод, конечно, блестящий» он, я думаю, запомнил на всю жизнь (как и я). И еще Роман тогда сказал: «Из хорошего переводчика может получиться хороший писатель, а вот из писателя переводчик редко получается хороший. Попробуйте писать сами и приносите нам».

А вскоре от «Знание — сила» Зиночек отправился на Землю Франца-Иосифа. Но об этом я писать не буду, а сделаю копию нескольких страничек из Зиночкиных воспоминаний о Натане Эйдельмане и пришлю Вам.

Я все время думаю, что давало ему силы пережить эти первые годы после катастрофы, что помогло устоять, сохранить свою прекрасную душу, не утратить тот постоянный интерес ко всему и всем, который был у него всегда. Наверное, это настоящая любовь к жизни, которая изначально была в него заложена. (Кем? Неужели тем Справедливым и Милосердным, в которого он никогда не верил? А почему на него сыпались несчастья: 15 операций, два перелома локтя и щиколотки, полная потеря зрения в одном глазу, два инфаркта миокарда, сердечная недостаточность, от которой он и скончался? Можно подумать, что его постоянно проверяли на прочность — когда же он сломается? А он не ломался, даже не прогибался, просто его больное и такое чудесное сердце в конце концов не выдержало.)

Да, любовь и вера в Жизнь. Это та любовь, о которой когда-то Солженицын, в «Архипелаге ГУЛАГ», писал что-то вроде: «Вы любите жизнь или только хорошую жизнь? Но лагерная — тоже жизнь, вот и ее любите тоже». Конечно, у Солженицына какие-то другие слова, но смысл наверняка точный, он меня поразил еще лет 20 назад, когда я читала его в Самиздате.

У Зиночка было удивительно светлое восприятие жизни, которое органически сочеталось с его особым юмором, всегда добрым и мягким, никогда не злым или циничным. Любое острое слово, анекдот, смешная ситуация тотчас же повышали ему настроение и вызывали желание пересказать другим, чтобы и они могли посмеяться. А сам он «творил» остроты постоянно, буквально из ничего (как у Ахматовой стихи — «из сора»). С ним никогда не было скучно, и ему никогда не бывало скучно — от всегдашнего ощущения полноты и интересности жизни. А как артистично он рассказывал всякие байки и анекдоты, подражая интонацией или акцентом персонажам этих баек! А над собой как подтрунивал!

Его чувство юмора особенно поражало в больницах, не только меня, а и всех «прихожан», нянечек, сестер. Он никогда не позволял себе разнюниваться, и если только боль мало-мальски отпускала его, всегда находил повод для шуток. Накануне операций отказывался от успокоительных уколов, а обычно садился к окну и сочинял что-нибудь смешное на «злобу дня», вроде стихотворения «Завтра», которое я посылаю вместе с этими записками. (Господи, я ведь даже сейчас счастливее многих женщин в моем состоянии, имею возможность читать и перечитывать Зиночкины юморески и улыбаться им, как когда-то, хотя и текут все время слезы).

Конечно, его оптимизм — настоящий, глубинный, никак не показной, приправленный его особым, Зинковым, юмором, притягивал к нему множество людей. Но не только это. Главное, наверно, — это его доброта, душевность, настоящий интерес к собеседнику и его проблемам. Обычно же чувствуется, выслушивают тебя из вежливости или с неподдельным интересом, говорят пустые бодряческие фразы или по-настоящему проникаются твоими бедами, ищут способы помочь, в крайнем случае, просто утешить, успокоить. Ко мне на похоронах подошла одна женщина и рассказала, как еще лет тридцать тому назад Зинок ее вытянул из глубокой депрессии, когда она уже хотела рассчитаться с жизнью. Как часто ему звонили по телефону, чтобы просто поплакаться, особенно женщины. Я не уставала удивляться, как у него хватает на всех души, да и просто времени на такие разговоры, даже с малознакомыми. Я уже по голосу, доносящемуся из-за двери, знала: опять кого-то утешает.