Собачьи истории - Джеймс Хэрриот

Мне доводилось видеть, как юные хозяева (детей в семье Уэстби было четверо: три девочки и мальчик) хватали его за все четыре лапы и раскачивали, точно гамак, или возили в детской коляске, предварительно запеленав, или придумывали еще какое-нибудь развлечение, а он терпел все это с полным добродушием. Да нет, ему, видимо, нравилось быть участником таких игр.

Странности Бренди не исчерпывались страстью к мусорным бакам. Как-то днем я приехал к Уэстби посмотреть их кошку и устроился с ней на каминном коврике. Старшая девочка держала голову моей пациентки, а миссис Уэстби вязала, сидя в глубоком кресле. Я шарил по карманам в поисках термометра и вдруг заметил, что в комнату как-то странно, бочком, вошел Бренди, подобрался к хозяйке и сел спиной к ней с весьма небрежным видом. Затем он начал потихоньку вползать задом на ее колени. Она, не отрывая глаз от вязания, столкнула его, но он тут же повторил свой маневр. Зрелище было удивительное: задняя часть его туловища медленно-медленно приподнималась, а золотистая морда хранила невиннейшее выражение, словно его вообще здесь не было.

Забыв про термометр, я следил за Бренди как завороженный. Миссис Уэстби сосредоточенно считала петли и словно не замечала, что зад Бренди уже воздвигся на ее красивые, обтянутые синими джинсами колени. Пес на секунду замер, точно закрепляя успех первого этапа операции, а потом еще медленнее принялся окончательно утверждать свою позицию, перебирая передними лапами и почти встав на голову. Но тут, когда завершающее усилие водворило бы большого пса на колени хозяйки, миссис Уэстби кончила считать петли и с возгласом «Какой же ты дурачок, Бренди!» столкнула его на ковер, где он и распростерся, глядя на нее томным взором.

— Что это он? — спросил я с любопытством.

— Все мои старые джинсы! — улыбнувшись, ответила миссис Уэстби. — Когда Бренди был щеночком, я его часами держала на коленях, а тогда я обычно ходила в джинсах. Ну и стоит ему их увидеть даже теперь, как он старается забраться ко мне на колени.

— Не проще ли было сразу вспрыгнуть?

— Он и это пробовал, но тут же летел на пол. Ну и сообразил, что я не стану держать на коленях громадину-лабрадора.

— И выбрал окольный путь?

Миссис Уэстби засмеялась.

— Совершенно верно. Когда я чем-то поглощена — вяжу или читаю, — он иногда умудряется почти добиться своего, а если успел перед этим извозиться в грязи, мне остается только пойти переодеться. И уж тогда он получает заслуженную нахлобучку.

Пациент вроде Бренди всегда вносит живописность в рабочие будни. Выгуливая собственную собаку, я часто наблюдал, как он играет на лугу у реки. Помню очень жаркий день, когда другие собаки то и дело принимались плавать — за палками или просто желая прохладиться. Проделывали они это без особого ажиотажа — все, кроме Бренди.

Вот он помчался к берегу, вопреки моим ожиданиям не задержался ни на секунду, взмыл в воздух, растопырил все четыре ноги и на мгновение повис в пустоте, точно белка-летяга, а потом плюхнулся в воду с оглушительным плеском и в туче брызг. Да, привлекать к себе внимание он обожал!

На следующий день на том же лугу мне довелось увидеть нечто еще более поразительное. Я проходил мимо детской площадки, где ребятишки качались на качелях, вертелись на карусели и скатывались с горки. В очереди к горке стоял Бренди — непривычно солидный и чинный. Вот он поднялся по лесенке, с тихим достоинством съехал по металлическому желобу, неторопливо обошел горку и опять встал в очередь. Детишки относились к его присутствию совершенно спокойно, как к чему-то привычному, а я просто не мог оторваться от этого зрелища. Так бы и простоял там весь день.

Да, о Бренди трудно было думать без улыбки. Но мне сразу расхотелось улыбаться, когда несколько месяцев спустя миссис Уэстби привела его в приемную. Куда девалась буйная жизнерадостность? Он плелся по коридору, еле волоча ноги. Поднимая его на стол, я заметил, что он стал заметно легче.

— Что с ним такое, миссис Уэстби? — спросил я.

Она взглянула на меня с тревогой.

— Он последние дни стал каким-то вялым, кашлял, плохо ел, а сегодня утром совсем разболелся и дышит с трудом. Вы заметили?

— Да… да… — Я поставил термометр и смотрел, как вздымается и опадает грудная клетка. Пасть была полуоткрыта, в глазах прятался испуг. — Вид у него действительно скверный.

Температура оказалась 40. Я взял стетоскоп и прослушал легкие. Мне вспомнилось, как старый шотландский врач сказал про тяжело больного пациента: «У него в груди шарманка играет». Каждый затрудненный вздох сопровождался хрипами, влажными шорохами, побулькиванием — ну, словом, весь набор.

Я убрал стетоскоп в карман.

— У него пневмония.

— Господи! — Миссис Уэстби легонько погладила вздымающуюся золотистую грудь. — Это очень плохо?

— Боюсь, что да.

— Но ведь… — Она умоляюще посмотрела на меня. — С тех пор, как появились все эти новые лекарства, мне казалось, что пневмония перестала быть такой уж опасной?

— Вообще-то вы правы, — ответил я после паузы. — Сульфаниламиды, а теперь еще и пенициллин заметно изменили картину для людей и большинства животных, но у собак она по-прежнему поддается лечению очень туго.

Тридцать лет спустя ситуация практически не изменилась. Хотя в нашем распоряжении есть богатейший арсенал антибиотиков, добавившихся к пенициллину, — стрептомицин, тетрациклин и прочие, — а также новейшие препараты, помимо антибиотиков, и стероиды, меня все равно берет дрожь, когда я обнаруживаю пневмонию у собаки.

— Но ведь он не безнадежен? — робко спросила миссис Уэстби.

— Нет-нет, что вы! Просто я хотел предупредить вас, что на многих собак лекарства почти не действуют. Но Бренди молод и в отличной форме. У него есть все шансы выкарабкаться. Но как он ее подхватил?

— Это я вам могу объяснить, мистер Хэрриот. Неделю назад он искупался в реке. Я стараюсь не подпускать его к воде, пока стоят холода, но стоит ему увидеть плывущую палку, как он сразу прыгает в самую середину. Вы же его видели? Любимая его штука.

— Я знаю. А потом у него начался озноб?

— Да. Я сразу отвела его домой, но очень уж было холодно. Вытираю его и чувствую, как он весь дрожит.

Я кивнул.

— Конечно, тогда он и простудился. Сейчас я сделаю ему инъекцию пенициллина, а завтра заеду к вам и повторю ее. Водить его в таком состоянии сюда не следует.

— Хорошо, мистер Хэрриот. Что-нибудь еще?

— Ему нужен легочный жилет, как мы их называем. Прорежьте в старом одеяле две дырки для передних ног, а края сшейте на спине. Вместо одеяла можно взять старый свитер. Главное, чтобы грудь у него была в тепле. Гулять не выводите — только в сад для отправления естественных надобностей.

Утром я заехал и сделал вторую инъекцию и нашел Бренди в прежнем состоянии. Не подействовали и следующие четыре инъекции. На пятый день мне оставалось только с грустью признать, что он принадлежит к подавляющему большинству собак, которым антибиотики не помогают. Температура, правда, немного понизилась, но он почти ничего не ел и заметно похудел. Я прописал ему таблетки сульфапиридина, но и они никакой пользы не принесли.

Дни шли, а Бренди по-прежнему кашлял, тяжело дышал и все больше погружался в тяжелую апатию. Мне уже не удавалось отогнать мысль, что этот веселый, полный буйной энергии пес вот-вот погибнет.

Однако смерть прошла стороной. Бренди кое-как выкарабкался, но и только. Температура стала нормальной, он начал понемногу есть, однако этим все и ограничилось. Он не жил, а только существовал в какой-то серой мгле.

— Это уже не Бренди, — сказала миссис Уэстби недели три спустя, и на глаза у нее навернулись слезы.

— Боюсь, вы правы, — грустно согласился я. — Рыбий жир вы ему даете?

— Каждый день. Но толку ни малейшего. Что с ним такое, мистер Хэрриот?

— Видите ли, тяжелую пневмонию он одолел. Но не ее последствия — хронический плеврит, спайки и, возможно, еще что-нибудь. Процесс выздоровления словно бы на этом и оборвался.

Миссис Уэстби вытерла глаза платком.

— Просто сердце надрывается смотреть на него. Ведь ему только пять лет, но кажется он совсем дряхлым. — Она всхлипнула и высморкалась. — А я еще ругала его за то, что он залезал в банки и пачкал мне джинсы! Если бы он начал сейчас опять безобразничать, как я обрадовалась бы!

Я засунул руки поглубже в карманы.

— И ничего такого он больше не вытворяет?

— Ах, где там! Бродит по комнатам и все. Даже гулять не хочет.

Пока мы разговаривали. Бренди поднялся с подстилки в углу, медленно просеменил к топящемуся камину, постоял немножко — тощий, пустоглазый. Словно бы только теперь обнаружив мое присутствие, он чуть вильнул кончиком хвоста, потом закашлялся, застонал и тяжело опустился на коврик.