Мсье Гурджиев - Луи Повель

«Теперь мне уже не удастся начать в срок. Пусть я опоздаю на пятнадцать секунд, на шестнадцать, восемнадцать, но маг ведь велел начать ровно в десять. Здесь необходима точность, и упущенные секунды уже никак не наверстаешь. Этот ритуал как раз и должен был приучить меня к порядку, а с чего все началось? С оплошностей, опоздания. Но тогда не приведет ли меня ежедневное исполнение ритуала к погибели?

А может, не стоит и пытаться, не упорствую ли я в заблуждении?

Впрочем, я и не упорствую, ведь до сих пор мне так и не удалось сосредоточиться. Вот уже две с половиной минуты я думаю о чем угодно, только не о невесте. Когда я специально не стараюсь, у меня это прекрасно выходит. Почему же мне не удается овладеть своей мыслью? Очень просто: потому что, по словам мага, моя мысль принадлежит не мне, а Двойнику. Но сейчас надо забыть о Двойнике. А как? Чтобы одолеть препятствия, надо о нем не думать. Как же я справлюсь с Двойником, если забуду о нем?»

Увы, все кончено уже пять минут одиннадцатого.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

До и после «дьявольской гордыни». Люк Дитрих пока еще играет. Поль Серан пишет роман, чтобы убедить себя, что он освободился. Они оба воссоздают атмосферу.

В ТЕКСТАХ Люка Дитриха и Поля Серана не ощущается той «дьявольской гордыни», которая, как я уже упоминал, владела нами, когда мы занимались у Гурджиева. Однако оба они воссоздают атмосферу, породившую эту гордыню.

Люк Дитрих описывает свое первое соприкосновение с Учением так, как он его воспринял в тот момент. Тогда он еще относился к нему не слишком серьезно, не был им захвачен. Для него это еще было игрой. Но уже через несколько месяцев Дитрихом овладела та самая гордыня, и он вступил в суровую битву с тишиной и омертвением.

Что же касается Поля Серана, то роман «Ритуальное убийство» он написал после того, как порвал с Учением. Это именно «роман». Роль «романиста» ему необходима. Так удобнее отмежеваться от себя прежнего, обуянного гордыней ученика Гурджиева, и взглянуть на происходившее с точки зрения «обыденной жизни», к которой он стремился вернуться. В романной форме Полю Серану проще свести счеты с Гурджиевым, разоблачить его. Счеты действительно серьезные, и литературные приемы, видимо, нужны ему как раз для того, чтобы точнее описать внутренний смысл событий.

Остальные три текста, вошедшие в этот маленький сборник, вскрывают самую сущность гурджиевского эксперимента над словом.

Из романа Поля Серана я выбрал его драматическую завязку и наиболее важные эпизоды.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПОЛЬ СЕРАН: ОТРЫВКИ ИЗ «РИТУАЛЬНОГО УБИЙСТВА»

ТРАПЕЗЫ

УЧИТЕЛЬ все еще говорит. Его речь обескураживающе действует на новичка. Тому предстоит вечер за вечером часами выслушивать невнятицу, прежде чем он вникнет в суть. Да и на каком, собственно, языке говорит Учитель? Какая-то невообразимая смесь французского, английского, русского с присовокуплением терминов собственного сочинения. После первых занятий Андре поделился своим недоумением с Ласки: «Неужели Учитель не знает французского? А ведь, когда вы меня представили…»

Ласки ответил чуть раздраженной улыбкой, которая стала у него появляться с тех пор, как Андре первый раз заговорил с ним о Церкви.

Знает не хуже тебя, даже куда лучше. И не только французский, а еще много живых и мертвых языков… По чему он так говорит на собраниях? Может быть, ты скоро поймешь.

Действительно, теперь Андре понимал: чтобы смутить новичка, если тот осмелится к нему подойти после занятий.

Воспоминания Андре прервал вопль Учителя. Учитель нередко впадал в ярость, но всякий раз ученики бывали потрясены.

Поганец! Spiritus immundus![49] Отребье, most disgraceful[50], дерьмо вонючее! Андре не надо было глядеть по сторонам или на Учителя. Он сразу понял, что брань относится к нему. Следовало сохранять спокойствие, что весьма непросто. Острая боль пронзила живот, словно в него заехали ногой. С трудом восстановив дыхание, Андре ответил:

Ну не может же сознание всегда работать… Только сумасшедший считает, что всегда все сознает.

А как считает тот сумасшедший, который осмелился раскрыть рот? спросил Учитель.

Серьезные лица присутствующих тронула легкая улыбка. Андре залился краской он понял, что погиб. Затем последовала еще одна вспышка Учителя, разумеется, усилившая замешательство Андре:

Красный осел, чистокровный осел! Это самая глупая порода, куда до нее черным и белым! Самая самодовольная!

Послышались смешки. Андре не решался взглянуть на Сару «Ей сейчас очень тяжело, подумал он, но я обязан идти до конца. Ради нее и ради себя, ради нас обоих».

Посол… ляпнул Андре. Дурацкая оговорка, да и можно было бы кричать потише. Поправился: Осел покраснел, когда понял, что он осел.

Продолжить Андре был уже не в силах, но и этого хватило. Он выдержал экзамен. Учитель остался доволен. Их взгляды встретились, и Андре тут же почувствовал прилив радости, словно некие благотворные токи внезапно разбежались по всему его телу. Вечер начался неудачно он позволил своему разуму уснуть. Конечно же, его наказали за дело. Но он сдал экзамен, ответил, как подобает пробудившемуся, и теперь прощен.

Сегодня ваша очередь подготовить застолье, сказал ему Учитель.

По установившейся в Церкви традиции каждое собрание начиналось с проповеди Учителя, а затем наступал черед застолья. Учитель всегда назначал ответственного по кухне, обязанность которого состояла в том, чтобы разложить еду по тарелкам. Тот выбирал себе помощников, и они все вместе отправлялись на огромную кухню, где на двух столах громоздились груды пищи. Ее-то и следовало поровну разложить на полсотне тарелок. Стоит ли говорить, что Андре выбрал в помощницы Сару.

Нет, произнес Учитель, она останется с нами.

Андре покорился. С ним отправились один парень и две девицы. В тот вечер на кухне их ждали огромные колбасы, несколько сортов сыра, два-три кило мандаринов, консервированные сардины, несколько килограммов хлеба. Там и сям стояли горшочки с вареньем.

Разберитесь-ка со всем этим, приказал Андре помощникам.

Ему самому работать не полагалось. Андре вспомнил, как прогневался Учитель на ответственного по кухне, который решил порадовать его каким-то особым холодным ассорти собственного приготовления. Ответственный должен лишь вдохновлять своих помощников на примерный труд. Обе девицы, совсем недавно примкнувшие к Церкви, растерянно хлопали глазами. Парень принялся торопливо, но не слишком умело резать колбасу.

Так не режут, сухо бросил ему Андре. Я вернусь через пару минут, и начнем разносить.

Андре возвратился в студию.

Все в порядке? спросил Учитель.

Все в порядке.

Deo gratias![51]

Это был сигнал к особого рода медитации, необходимой для того, чтобы получить истинную, не мнимую, пользу от трапезы. Ученики легли на живот, только Андре остался стоять. Учитель, вытянувшись в кресле, протянул ему пачку «Кэмела». Андре закурил сигарету, а пачку положил в карман. Он ожидал реакции Учителя. Никакой ни одобрения, ни порицания.

«Deo gratias!»

Ученики приняли прежнее положение. Андре отправился на кухню. Были готовы всего несколько тарелок. Но его помощники устроили такую кашу!.. Воистину, они превзошли себя: торопясь поспеть к сроку, соорудили нечто невообразимое. Андре не сумел даже рассердиться, тут оставалось только руками развести.

Ну и наворотили, произнес он, слегка пожав плечами.

Его помощники были так же растеряны, как и сам Аидре в начале вечера. Одна из девиц осмелилась пробормотать:

Значит, придется все переделать?

Не надо, ответил Андре. Берите, сколько унесете, и за мной.

В студии он указал, перед кем поставить первую тарелку. Андре знал, что это тоже своего рода экзамен. Ответственный по кухне должен был определить ранг каждого ученика, причем самым неумелым следовало подавать еду в первую очередь. Умению расставить тарелки по ранжиру Учитель придавал большое значение. Вдруг он остановил Андре, приказав:

Теперь себе.

Андре забыл оделить пищей себя самого. Четырнадцать человек оказались еще более неумелыми, чем он.

Раздача пищи продолжалась. Андре испытывал некоторые сомнения относительно Сары. Ей-то, конечно, наплевать, в какую очередь получить еду, но вот как оцепит его решение Учитель? В конце концов, он протянул ей собственную тарелку. Учитель сделал протестующий жест.

Она приходить последней, воскликнул он, женщина для мужчины последняя тварь. Иначе мужчина недостоин женщины, недостоин всех женщин.

Андре тут же пожалел о своем решении, но ведь реакция Учителя всегда непредсказуема. Если ответственный по кухне женат и супруга помогает ему руководить застольем, то требования к нему всегда разные. Андре к этому привык и уже не удивлялся.