Сара - Дж. Т. Лерой
- Категория: Проза / Контркультура
- Название: Сара
- Автор: Дж. Т. Лерой
- Возрастные ограничения: Внимание (18+) книга может содержать контент только для совершеннолетних
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дж. Т. Лерой
СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОМЕРЗИТЕЛЬНО
(рассказы)
Пропажи
Длинные белые зубы высунулись из пасти, точно волчьи клыки. Глаза его были пустыми и неестественно возбужденными, как у психа. Женщина склонилась надо мной с этим чудовищем, сжимающим в лапах морковку, и тоже скалилась, широко и неестественно улыбаясь. Она была похожа на мою приходящую няню, только у этой не было скобок на зубах. Зато та же светлая коса, заплетенная у самого затылка. Она тыкала Багсом Банни мне в нос, суча этой проклятой морковкой, зажатой у него в лапах, точно разделочным ножом. Я ждал, когда же наконец кто-нибудь из социальных работников скажет ей, что Багс Банни мне противопоказан.
— Посмотри, что принесла тебе мамочка.
«Мамочка».
Я произносил это слово как заклинание, выручавшее, когда совсем невмоготу.
— Держи его, крошка, — лезла эта женщина со своим кроликом. Она скалилась все шире, поглядывая при этом на окруживших мою кроватку трех работников службы социального обеспечения, кивая им и поддакивая. Они так же трясли головами и скалились в ответ. И тогда она снова совала мне кролика — казалось, этой пытке не будет конца.
— Я твоя ма-ма. — Глядя на ее красные губы, лоснящиеся помадой, можно было явственно ощутить привкус этого слова во рту: металлический, кислый. Как же я сейчас мучился без нее, без той, что бросила меня им на растерзание.
И пока я глядел в эти пустые лица, склонившиеся над кроваткой, во мне поднимался бесконечный протестующий крик. Там, где-то глубоко внутри, я кричал и взывал к Ее потерянному имени.
В первый день, когда мы приехали в этот дом, я закатил истерику: бросился на пол, крича, чтобы мне вернули мою настоящую маму.
Не обращая внимания, она пошла готовить обед.
— Смотри, «СпагеттиОс».
Я даже не шелохнулся. Заснул прямо на полу. Проснулся в узкой детской кроватке и, увидев перед собой Багса Банни, устроил скандал.
Мне было продемонстрировано еще несколько новых игрушек. Дома они были лучше и в куда большем количестве. Поэтому я повыкидывал все ее подарки за окно.
Когда ко мне подошла одна из социальных работниц, я стал орать так, что меня в конце концов вырвало — прямо на ее темно-синие вышитые туфли.
— Привыкнет, Сара, — сказала она моей новой маме. — Держитесь, милочка, — и похлопала ее по плечу.
На ланч Сара мазала мне бутерброд арахисовым маслом и потемневшим желе. Моя настоящая мама всегда снимала корочку. Я сбросил пластиковую тарелку с Мики-Маусом на пол.
Она развернулась, и рука ее замерла в воздухе, уже готовая отвесить пощечину. Я завопил, она остановилась — рука задрожала, не решаясь ударить и не в силах уступить.
Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша. И тут словно что-то пролетело меж нами — и ее лицо стало каменно непроницаемым. Не знаю, что это было, не могу подобрать точного определения.
Стоило мне начать всхлипывать, она хватала джинсовую куртку и уходила. Раньше меня никогда не оставляли одного, даже на пять минут, но я понимал, что в моей жизни произошли перемены, и поэтому истерики не будет.
Добежав до кровати, я зарылся в нее лицом, потом свернулся калачиком и стал ждать, когда же наконец все встанет на свои места.
Пронзительный звонок телефона. В детской темно — ведь у меня теперь нет ночника-динозавра.
— Да, спасибо, слышно хорошо, — услышал я ее спокойный голос. Затем визгливое: — Але? Алле? Да, Джеремая здесь…
Мое сердце учащенно забилось.
— Джеремая, дорогой, ты не спишь? — позвала она, и тень ее метнулась в полуприкрытую дверь.
— Это мама? — заголосил я, путаясь в простынях.
— Да, милый, это твои приемные родители.
Я бросился к телефону.
— Да-да, он здесь.
Я изо всех сил тянулся к телефону.
— Что-о?… — она вдруг нахмурилась.
Я стал прыгать, пытаясь достать до трубки.
— Плохой?.. Ну, не такой уж он… — Она уворачивалась от меня, наматывая на себя черный телефонный шнур.
— Мама! — заорал я, дергая телефонный провод.
— Да… понимаю, — отвечала она, кивая и продолжая отворачиваться. — Ах, вот в чем дело? Ладно, я ему передам.
— Дай мне… мою маму! — завопил я и рванул шнур.
— Так вы не хотите с ним поговорить?
— Папа! — взвыл я и дернул еще сильнее.
Трубка вылетела из ее рук, поскакав по голубому, с искрой, линолеуму, и закатилась под стол. Там она закрутилась как бутылочка, микрофоном кверху. Я прыгнул за ней, скользнув животом по полу, как ушил меня папа, когда мы играли в «брюхобол». Но стоило мне коснуться трубки, как она вылетела из-под стола, увлекаемая за шнур. Сара опять одурачила меня.
— Поймала! Поймала! Але?.. Да! Да! Это он тут чудит. Да, черт возьми, я с ним поговорю.
Я развернулся на животе и шайбой вылетел из-под стола.
— Ладно, спасибо. — Она гадко улыбалась в трубку.
— Нет! — Руки мои взметнулись к ней.
— Все будет в порядке. Вы сделали, что могли. Спасибо за помощь.
— Нет! — В этот момент я запутался в собственных ногах и снова плюхнулся на пол, но теперь уже совершенно бессмысленно — трубка была у нее.
— Пока! — с победной улыбкой она закрутилась на ножке, как балерина, разматывая опутавший ее провод.
— Не-ет!
Рука ее опять застыла в воздухе — сейчас в ней змеился свитый кольцами провод. Она словно дразнила меня. Я махнул рукой, пытаясь достать, — но совершенно напрасно. Она играла со мной в кошки-мышки.
— Ма-мочка! — заорал я, глядя, как трубка опускается в гнездо телефонного аппарата.
Я бросился к телефону, снял трубку и страстно заговорил:
— Мама, мамочка, папа! — кричал я туда, как заклинания, знакомые слова.
— Они уже отключились, — сообщила она, располагаясь на кушетке. Подобрав под себя ноги, она курила сигарету, прижав колени к подбородку и натянув на них большую, не по размеру майку.
Я продолжал звать родителей, хотя единственным ответом оставался телефонный зуммер. Я прижимал трубку к уху, надеясь услышать за гудками, как за воем пурги, их далекие, потерявшиеся голоса.
— Их уже нет, — произнесла она, выпуская дым. — И знаешь, что они сказали?
— Алло? Алло? — продолжал я, несколько потише.
— Они больше не хотят с тобой разговаривать.
Я подул в микрофон, как это делают взрослые, когда плохо слышно. И тут, когда до меня дошел смысл слов, я промычал нечто невразумительное и выронил трубку, которая опять поскакала по полу.
— Не смей бросать мой телефон! — Вскочив, она схватила трубку у меня из-под ног. — И вообще не смей разбрасывать вещи! — продолжала она, разматывая провод.
Я специально обмотался им — пусть знает, что и я могу разговаривать по телефону с собственными родителями, без посторонней помощи. При этом она дергала провод так свирепо, что он щелкал хлыстом по моей «суперменской» пижаме.
Разобравшись с телефоном, она снова залезла на кровать, скрестив под собой ноги, и смерила меня оттуда взглядом.
— Я столько сделала, чтобы вернуть тебя, а ты… неблагодарный засранец.
Это слово ударило меня больнее, чем телефонный шнур или ее рука. У меня перехватило дыхание, и на глазах выступили слезы. Но сил плакать уже не было.
Когда мама с папой уходили, оставляя меня с Кэти, я сначала немного плакал. Иногда бросался в рыданиях на пол перед дверью, за которой скрывались родители. На полу оставался слабый аромат маминых духов. Но вскоре я стихал: хорошие мальчики долго не плачут, а я считался хорошим мальчиком и не желал потерять это звание. Потом мы с Кэти смотрели мультсериал «Rainbow Brite», она читала мне три книжки, а когда я просыпался, папа с мамой снова были дома.
«Мы вернемся», — говорили они — и всегда исполняли свое обещание.
— Так хочешь знать, что они про тебя сказали? — произнесла она, шумно затягиваясь сигаретой.
Вместо ответа я уставился на здоровенного водяного клопа, ползущего под кроватью. Помотав головой, я развернулся и отправился в спальню.
Там я вытащил братца-кролика, спрятанного под кроватью, и, обняв его под одеялом, шептал в мохнатое ухо между приступами икоты:
— Когда ты проснешься, они вернутся… они обязательно вернутся.
В эту ночь я впервые обмочился в постели. Было мокро и сыро, точно под кроватью работал кондиционер. Со мной такое произошло впервые в жизни, но я имел представление, что это: Алекс, мой лучший друг из детского сада, писался постоянно. Когда он ночевал у нас, мама подстилала ему клеенку.
— У него несчастный случай… — повторял я, помогая маме убирать кровать. — А у меня нет, — гордо заявлял я.
— Конечно, ведь ты ходишь в туалет как большой мальчик, — улыбалась она, и я хохотал от восторга.
У меня была специальная приставная лесенка для туалета. Я взбирался по ней, и становился большим-пребольшим, как великан, сам поднимал стульчак, и сам обрушивал с высоты мощный поток. Иногда я запускал туда игрушечные кораблики, устраивая бурю в унитазе, пока мама не объяснила, что это нехорошо, и с тех пор я занимался этим только в ванне, испытывая свои катера и танкеры под натиском стихии, которая была у меня в руках.