Легенды старого Петербурга (сборник) - Иван Божерянов
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Легенды старого Петербурга (сборник)
- Автор: Иван Божерянов
- Возрастные ограничения: Внимание (18+) книга может содержать контент только для совершеннолетних
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван Николаевич Божерянов
Виктор Александрович Никольский
Михаил Иванович Пыляев
ЛЕГЕНДЫ СТАРОГО ПЕТЕРБУРГА
Составитель Файнштейн Михаил Шмильевич
ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ
Пусть читателя не введет в заблуждение название книги. Осторожное слово «легенды» нередко очень близко к подлинному рассказу очевидца, устная молва совпадает с «поденными» записками современников событий. Да и городской фольклор нередко лишь расцвечивает реальные факты… В этой книге собраны страницы сочинений замечательных знатоков петербургской истории, имена которых, увы, забыты — искусствоведа Ивана Николаевича Божерянова, историков Валерия Александровича Никольского и Ивана Александровича Шишкина. Лишь Михаил Иванович Пыляев известен нынешней читающей публике.
Исторические рассказы, очерки, повествования о временах от Петра Великого до Александра Пушкина, разумеется, только фрагменты большой исторической картины жизни города на Неве. Они могут лишь разбудить вкус к историческому чтению.
Мы предлагаем Вам, дорогой читатель, вдохнуть аромат старины и погрузиться на несколько часов в глубины петербургской истории. Потом Вы вернетесь в сегодняшний день, но голос минувшего будет звучать для Вас. Пусть эта книжка поможет возрождению великого Города внутри нас самих.
Итак, путешествие в Петербург начинается…
И. Н. Божерянов, В. А. Никольский
Из книги «Петербургская старина»
НЕБЫВАЕМОЕ БЫВАЕТ
I2 мая 1703 года.
— За здоровье его царского величества! — кричал порядком уже охмелевший военный инженер Ламберт, высоко поднимая свой бокал и плеская из него вином на стол.
— Яко младший по чину, не почитаю возможным за оное пить без дозволения генерал-фельдмаршала нашего, — возразил «бомбардир-капитан Петр Михайлов»[1], сидевший за столом с товарищами-офицерами.
Борис Петрович Шереметев[2], в красивом фельдмаршальском мундире, тяжело поднялся со стула и взял свой стакан.
— Яко верный подданный своему государю, не смею инако пить его здравия, как на ногах!..
Все засмеялись на ловкий ответ Шереметева и задвигали стульями, поднимаясь со своих мест.
Не мало выпито было сегодня здравиц за царским обедом, в доме коменданта сдавшегося «на аккорд» Ниеншанца[3]. Портреты шведских королей сурово глядели на пирующих со стен, маятник громадных часов в углу бойко лепетал что-то и тоже, казалось, грозился… В раскрытые окна доносились веселые крики пирующих солдат, обрывки удалых песен…
— И вспомнить смеху достойно, как свейские солдаты-то выходили нонче, — бормотал, покачивая головой и усмехаясь, совсем уже захмелевший полковник. — Знамена, это, распущены, барабаны бьют, а во рту — пули, да порох… Неча сказать — твердые орешки!
— Как в «аккорде» писано, так и шли…
Действительно, сегодня, после полудня, по окончании торжественного въезда «покорителя Ниена» — фельдмаршала Шереметева, гарнизон был выведен с распущенными знаменами, барабанным боем, ружьями и четырьмя пушками, «с порохом и пулями во рту», как гласила первая статья договора о сдаче крепости.
— Поистине, ноне двери обретены к тому «ключу», что в прошедшем годе счастливо сыскан был, — громко кричал царский «деньщик» поручик Меншиков, намекая на взятие Шлиссельбурга, с расчетом, чтобы его услыхали.
— Отменную правду сказать изволил, — похвалил говоруна сам фельдмаршал и потянулся со своим кувшином к опустевшему бокалу Петра, вполголоса разговаривавшего с Ламбертом о выборе места для новой крепости.
«Отныне мои корабли нашли себе прочную гавань», — думал Петр, затягиваясь крепким табаком из своей коротенькой глиняной трубочки…
Вечерело. За Ниеном[4], ближе к устью реки, стлалась уже лиловая вечерняя мгла. За рекой Охтой, в опустевшем городке, зажглись одинокие огоньки. У берега, близ лодок, гвардейцы возились у костров, приготовляя ужин. За земляною крепостью, в поле, расположился со всем своим скарбом шведский гарнизон Ниеншанца с комендантом Яганом Опалевым во главе. Караульные-преображенцы с интересом прислушивались к «свейской речи» и перешептывались между собою.
— Комендант-то ихний, Опалев полковник, из русских, слышь…
— Ну да, из русских? Ври больше.
— Верное слово говорю. Еще отец евонный на свейскую сторону перекинулся. При покойном царе…
На другом берегу Невы, у Спасского села, черным силуэтом вырезался на прозрачном весеннем небе Спасский шанец[5], еще на третий день осады Ниеншанца сдавшийся Шереметеву. Красное пламя костров дробилось на мелких волнах реки, и черные тени солдат по временам заслоняли его.
Царский обед окончился, и все разбрелись кто куда. Петр, в расстегнутом мундире, без шляпы, вышел на крыльцо и с наслаждением вдыхал сырую прохладу, которой дышала на него река — великий путь «из Варяг в Греки», лишь сегодня открывшийся для русского флота после долгого «свейского плена»… Вдали, за извивами Невы, на самом горизонте воздвигались из облаков причудливые «фортеции» и горы.
Царь был весел сегодня. Сбывалась — как сон наяву — его заветная мечта об укреплении русского владычества на берегах Свейского моря. С падением Ниеншанца Нева от истока до устья принадлежала Петру.
К крыльцу подошел какой-то солдат и молча остановился, отдавая честь. Это был сержант Семеновского полка из числа отвезенных Петром на острова к устью Невы трех рот гвардейцев для сторожевой службы.
— Ты что?.. — удивленно спросил его царь.
— Гораздо великое число кораблей на море появилось, государь, с какою вестью и послан…
И будто в подтверждение его слов издалека донеслись два гулких пушечных выстрела.
— Извествуют о себе в Ниен, — усмехнулся царь. — Не ведомо им еще… Беги к Меншикову с приказом — немедля салютовать дважды!
Сержант побежал, придерживая свою шпагу, к невысоким земляным укреплениям Ниеншанца. Прошло несколько мгновений… Две шведские мортиры, направленные вниз по Неве, тяжко грохнули, окутываясь облаками дыма…
— Шведы, шведы! — закричали где-то. — Шведы наступают!..
Тревожно затрещали барабаны, послышались крики команды, тени забегали по крепости из казарм и в казармы…
— Ваше величество! — запыхавшись подбежал к смеявшемуся Петру солдат. — Шведы наступают!..
Переполошились и пленные шведы, вскочили на ноги, изумленно озираясь и не понимая, что творится вокруг.
Но скоро все объяснилось, и веселый царь почтительно стоял уже пред фельдмаршалом.
— Извествую вам, что гости пожаловали с моря, чего ради с моего приказу дважды от мортир салютовано оным…
II5 мая 1703 года.
Каждый день — утром и вечером — со стен Ниеншанца гремели ответные выстрелы эскадре Нумберса[6], не решавшейся войти в Неву из-за низкой воды.
Поехавшие со шведских кораблей за лоцманами матросы были переловлены сторожами-гвардейцами и доставлены к царю в «Канцы» — как звали солдаты Ниеншанц.
Наконец сегодня снова явился гонец с известием, что два корабля из эскадры подошли к самой Неве и стали на якорях.
К вечеру «бомбардир-капитан Петр Михайлов» и поручик Александр Меншиков, как опытные в морском деле люди, по приказу фельдмаршала отправились с солдатами на тридцати лодках на «поиск».
Тихо проплыли они мимо королевского Ниенского госпиталя с громадным садом, миновали Березовый остров с одинокими избушками досмотрщиков за сплавом леса…
Петр на передней лодке переговаривался по-шведски со стариком рыбаком, взявшимся проводить русскую флотилию на возморье.
— Так тою речкою доступно ко возморью выйти? — спрашивал Петр, указывая на Фонтанку.
— Можно, можно… Там деревушки есть, по левому берегу — Каллина и Ремана… А другой путь — прямо, мимо Лосьего острова[7],— шамкал старик, указывая на Васильевский остров.
Безлюдные, покрытые густым лесом с торчащими верхушками сосен берега наводили тоску и уныние на молодцов-гвардейцев.
— Новую, слышь, фортецию строить будут, — шептались на лодках. — Уж и житье — в грязи, да в воде, ровно кулики на болоте… А и светлая ж ночь здесь, братцы, что наш вечер московский… Все видно, как днем…
— Ты, Александр Данилыч, иди по реченке этой, в обход. Выйдете на возморье и ждите — как завидите наши лодки, на встречу идите, поспешая всемерно, — распоряжался Петр. — А мы с тобой, Гаврила Иваныч, по Неве пойдем.
Флотилия разделилась: семнадцать лодок пошли с Меншиковым по Фонтанке, а на остальных тринадцати Петр и Головкин поплыли Невою, прячась у лесистых берегов Лосьего острова.