Русский путь - Виктор Криворотов

Виктор Криворотов

РУССКИЙ ПУТЬ

Корни рабства и свободы. Логика особого пути России

«В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как, почему) в данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех — и мыслителей и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом.

…В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может отказаться от вопросов:

— Как это все произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей Родиной?

В периоды серьезных кризисов эти вопросы с особой силой давят на мыслителей, руководителей и ученых. Многие из них взирают на окружающие их социальные условия как на какие–нибудь башмаки, не замечая их до тех пор, покуда они не начинают жать. Но если тяготы кризиса «жмут» невыносимо, эти люди волей–неволей вынуждены обдумывать навязываемые кризисом вопросы».

Так писал, размышляя на чужбине о судьбе Отечества, русский человек, переживший многое на своем веку, — социолог и философ Питирим Сорокин.

Писал, задаваясь теми же вопросами, которые ставим мы перед собою, пытаясь понять: что может случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей Родиной?

Из нашего сегодня, окрашенного повседневными реалиями крушения прежней монолитно единой империи, российская история обретает некую тревожную предопределенность, когда в силу какой–то закономерности неспешное течение исторического времени раз в несколько столетий вдруг убыстряет свой бег и вот уже подземный вулканический гул материализуется в ревущий камнепад и жизнь и смерть с этого момента подчиняются лишь закону свободного падения в бездну…

Так что же в самом деле происходит? Почему в послеоктябрьской истории России сбылись самые мрачные пророчества врагов революции, ее друзей, соратников, отколовшихся своих? Для тех же социал–демократов революция в России была странной смесью боли и проблесков надежды. О том, что может принести России революция, писали Плеханов, Богданов, Троцкий и многие другие. Писали, говорили, думали, предупреждали. И — все сбылось.

Пришествие нового цезаря — было. Диктатура бюрократии — была. Азиатское окостенение — было. И было неизбежное — перерождение революции.

В который раз мы оказались заложниками собственной истории.

Кто же мы наконец и доколе, как говорится, суждено нам блуждать по воле исторических волн?

Мы — страна столь же восточная, сколь и западная. Не по своей воле оказавшись на Востоке, мы веками пробивались в Европу и Мир.

По нынешним понятиям мы — страна третьего мира, и нам еще очень много придется сделать, чтобы хоть в каком–то обозримом будущем стать вровень с теми, кого мы еще недавно столь яростно клеймили.

А надо ли становиться рядом? Ведь мы великая держава. Разве это не так? Или это очередная иллюзия? В известной степени да, ведь ничем иным и не может быть величие, если зиждется оно на голой военной мощи, если не привлекает ни богатством жизни, ни глубиной идеалов, наконец.

Но величие России не иллюзия, хотя только в неопределенном и неясном будущем определится, способна ли одна из самых уникальных и блестящих мировых культур открыться наконец миру, чтобы занять там место, подобающее цивилизованной стране такого масштаба.

Цивилизованной? Несомненно. Однако для других наша цивилизованность носит оттенок некой снисходительности — именно так глядят на промотавшегося аристократа, который пустоту в желудке, потертость в одежде и голодный блеск в глазах пытается компенсировать ссылками на благородство происхождения.

И все же наша история и наша культура — это то, увы, единственное, что пока дает нам право, да и возможность, влиться в единую общемировую семью народов.

От этого мира нас отделяет не только проржавевший, полурухнувший железный занавес. От него нас отделяет пропасть, которую себе сами мы рыли долгие годы, а теперь сами должны ее засыпать, или хотя бы для начала навести над пропастью временные мосты. Работа эта тяжелейшая, она чревата неудачами и разочарованиями, для ее проведения потребуется не одно десятилетие. Чтобы обеспечить успех, необходима твердая решимость повернуть лицо к миру, отказавшись при этом от иллюзий, нелицеприятно и точно определить, кто мы есть.

Но такая постановка предполагает главное — понимание исторической судьбы России, тех самых механизмов, действие которых привело к тому, что декларированная свобода оказалась рабством, справедливость — беззаконием, богатство — нищетой. Мы же — бессловесными рабами своей истории, отданными на волю ее, порой недвижного, а временами слишком бурного и своевольного течения. Какой впереди берег, когда и как нас к нему принесет?

Мы — та страна, развитие которой происходило под действием отчужденных сил истории. Движущие ее силы были как бы вынесены за скобки самого исторического процесса развития страны, не были взаимосвязаны, а зачастую просто противоречили его внутренней логике. И, ломая эту логику, ломая само общество, приобретали характер внешних для общества реформ, осуществляемых государственной властью исключительно для того, чтобы выжить в условиях перманентного отставания страны, так называемого «догоняющего развития». Такими были «перестройки» Ивана Грозного, Петра, а коллективизация и индустриализация «по–сталински» стали просто государственным погромом.

Господство отчужденных сил в истории России приводило к тому, что течение и смысл исторических процессов временами обретали характер, противоположный нормальному. Усиление власти, необходимое исключительно для того, чтобы, подвергнув насилию социум, провести реформы, сохранялось и после проведения преобразований; общество же, принявшее на себя очередной удар, ничего не получало в компенсацию. В процессе реформ развитие производительных сил сопровождалось примитивизацией производственных отношений. Так «реформы» Сталина привели к абсолютному насилию практически во всех сферах жизни. Процесс развития технико–технологической и военной базы страны, производимый во внешней, отчужденной, неприемлемой для общества насильственной форме, подавляя всю гамму человеческих отношений, приводил к регрессу, движению вспять — к более примитивным архаичным отношениям между людьми и в обществе, и в производстве. В результате процесс реформ сопровождался упадком культуры, одичанием всех слоев общества.

В каждом случае, однако, это происходило по–разному. Реформы Грозного в XVI веке сопровождались упадком институтов гражданского общества, исчезновением соответствующих культурных навыков в тот исторический период. (Так, эпистолярные источники, связанные с русской демократической сатирой XVI–XVII веков, прослеживают постепенное исчезновение развитых институтов судопроизводства, которые при разрешении конфликтов подменялись непосредственным насилием.)

На этом фоне реформы Петра представляли собой, несомненно, наиболее прогрессивный тип реформизма в России. Однако же массовое освоение западной культуры верхами общества сопровождалось утратой собственной культуры низами, что также носило массовый характер. Никакая культура, а особенно культура народа, не живет в вакууме, для ее развития необходимы и воля, и свобода, однако все большее закабаление крестьянства, попытки приструнить казачество привели к утере свободы и воли, что и объясняет массовый исход в леса Севера и Сибири носителей и хранителей этой культуры — раскольников, спасавшихся от «царя–антихриста».

Раскол русской церкви 1656 года приобрел по существу характер раскола общества, поскольку свое бегство в периферийные области Русской земли раскольники противопоставили дальнейшей централизации власти, закрепощению народных масс. Хранители и ревнители старинных прав и свобод, они увозили в леса старинный уклад, зародыш гражданского общества, который тем временем добивали сапоги самовластья.

Так в нашей истории линия насилия, временами переходящая в прямое рабство, обрела свою противоположность — линию свободы.

Вне всякого сомнения, раскольники были наиболее передовой частью русского общества, олицетворяя прогрессивный уровень общественных отношений Н. Бердяев отмечает, что «раскольники были даже грамотнее православных». И что они «…обнаружили огромную способность к общинному устройству и самоуправлению». Лишь идеологическая предубежденность, перекочевавшая на страницы советских учебников из соответствующих дореволюционных представлений, препятствует признанию этих фактов. Однако нетрудно разглядеть, что дала России свобода: это и промышленный Урал, и казачество Донское, Сибирское, Семиреченское, многое другое.