Таун Даун - Владимир Лорченков

…Утром выхожу из дома под грустное поскрипывание чаек. Откуда они здесь? Вроде бы прилетели с морского берега. Разумеется, не сами. Крыльями не махали… В Северной Америке давно уже никто сам не ходит, не плавает и не летает. Я предполагаю, что чайки воспользовались аэротранспортом. Сели на самолет с пересадкой в Квебеке, дернули по рюмашечке виски. Скушали по бутерброду. Ну как бутерброд… Одно название! Жадюги из авиакомпании суют в пластиковую обертку две сухие галеты и между ними – ломтик помидора. Будь добр, не помри с голоду во время трансатлантического перелета. Чайкам нравилось. Сидели, важные, носатые. Покряхтывали да попердывали. После взлета крутили головами, смотрели бусинками, что вместо глаз, в иллюминатор. Самолет разворачивался, соседка на кресле справа храпела. Чайкам было все равно. Они глядели на необъятные плато Квебека – плоская зеленая тарелка, вся в трещинках рек и озер, – и все гадали, чем встретит их Монреаль. Конечно, дождем! Конечно, ураганным ветром! Как здесь хорошо! Все как у Гудзона, только в сто раз лучше, потому что есть мусорные баки, в которых можно порыться. Конкуренцию составляют белки, но те уже настолько разжирели, что какой-нибудь голодной, проворной чайке, добравшейся до Канады дальним перелетом из Индии или там Вьетнама, ничего не стоит добыть еды первой. Белки здесь еле ползают, такие жирные. Иногда они переползают дорогу, как поток леммингов, странных грызунов, которые уходят на дно вод. Текут шерстистым ручьем навстречу сладкой смерти… галлюцинациям без кислорода… Куда они идут? – задают вопрос ученые. Конечно, в Канаду! Им наверняка раструбили о том, что правительство этой страны ждет квалифицированных, образованных и, разумеется, физически здоровых леммингов. Для интеграции. Полной, всеобъемлющей. Пусть только не жалеют сил, времени… Вот лемминги и идут в море. Предполагают, что выплывут. Может, так оно и есть. Может, их и выносит на берег Гольфстримом, или что здесь течет, и некоторые из уцелевших приползают, дрожа, в Монреаль, где им справляют документы в министерстве иммиграции. И они, после четырех лет испытательного срока, становятся жирными, неповоротливыми белками Монреаля. Вот так. И я жду терпеливо, пока стадо голов в двести переползет дорогу от одного жилого массива до другого. Белки на меня даже не смотрят. Это нормально. Иммигрант не существует даже для животных. Да так и лучше. Внимание пугает меня, сбивает с толку. Обещает неприятности. Если на тебя обратили внимание, значит, ты что-то разбил. Вазу, чашку, лампочку, наконец. А какая разница? Никакой! Все они только и ждут этого момента… хрустального дребезжания стекла в упаковке из одеял – таких тощих и драных, словно египетские коровы-годы… на то они и иммигрантские одеяла – чтобы подскочить к тебе. Ага! О-ла-ла! Вот оно! Сразу появляются калькуляторы, цифры, бухгалтерские счета… Фактуры, налоги, цены, чеки… Чувствуешь себя финансистом. Бурундук с Уолл-стрит. Само собой, цены фантастически возрастают, происходят невероятные превращения. Куда там Апулею с его чудесами сраными! Метаморфозы… На перевозках – вот метаморфозы. Простенький и старенький диванчик из ИКЕИ превращается, стоит задеть им порог, в шикарную софу из красного дерева, обитую кожей последнего мамонта, добытого в горах Альберты группой исследователей-энтузиастов. Сто тысяч долларов! Еле живая, дребезжащая плита, включенная в стоимость аренды, – разумеется, клиент ее ворует, поэтому мы и переезжаем в пять утра… или десять вечера… пока консьержа нет… – оборачивается шикарным изделием из будущего. Готовит то, что вы замыслили. Дамасская сталь, древнерусский булат. На выключатели пошли рубины, эмаль – зубная, человеческая. Зубная работа! Двести тысяч долларов. Конечно, американских! Один к одному и двадцать. Американские выгоднее… Что там еще? Порванное одеяло, привезенное перуанкой из предместья Лимы, – за него прапрапрадед клиентки продал белому дьяволу душу и землю, – оборачивается лебединым пухом в тончайшем и драгоценнейшем китайском шелку. О, не стоило и говорить! Конечно, раритетный! Шелк с платья наложницы императора Пу И и всех его воинов из терракоты. Подписано лично председателем Мао. Послушать клиентов, так мы сокровища перевозим. Хотя носим мы практически всегда один только мусор, на который и одеял с клейкой лентой жалко. Одеяла, впрочем, тоже невероятно грязные. Все – очень грязное. И все стоит миллиардов, потому что это шанс. Шанс поменять мебель, шанс купить новую лампу, шанс получить немного денег, наконец.

Кстати, о деньгах. У меня сегодня три доллара двадцать пять центов монетками по пять центов. Торопливо сбрасываю их в приемник в автобусе, отвернувшись от презрительно молчащего водителя. Забиваюсь в дальний угол, поднимаю с сиденья газеты. Очередная порция дерьма от убогого, провинциального «Метро». Сегодня они изменяют себе, и на первой полосе, вместо обзора новых фургончиков со жратвой или сенсациями о велосипедных дорожках, пылает по-настоящему громкий материал. «Резня инвалидов в Монреале». Получается, узнаю, что квартиры многих жителей Монреаля с физическими особенностями (в смысле, безногих там или слепых) оказались помечены мелом в ночь перед трагическими событиями. Судя по всему, подготовка шла тщательная. По всей видимости, злоумышленники хорошо знают город. Смеюсь втихомолку. Еще бы! Грузчики знают город, как свои пять пальцев. Где закуток, а где, наоборот, пройти можно… Продолжение темы на следующих страницах. Интервью с главой полиции Монреаля. Нет, месье, наши сотрудники не прибыли на место происшествия, несмотря на многочисленные звонки свидетелей и пострадавших. Как, почему? Полиция Монреаля, да будет вам известно, бастует уже пятый год. С 2010 года по сегодняшний день включительно. Мы протестуем против понижения заработной платы с 58 долларов 78 центов в час до 72 долларов 98 центов. Как парадокс? Ничего подобного! Все дело в том, что инфляция… На самом деле, подтверждает слова главы полиции Монреаля исследователь университета McGill, факультет исследований слов глав полиции Монреаля (10 сотрудников, 70 долларов в час), раньше полицейский мог купить на свою месячную зарплату 100 000 порций блюда путин с соусом из бекона и сыра. Сейчас же он ограничен 99 999 порциями. Минус одна порция. Это недопустимо! Верно, кивает глава полиции Монреаля. Именно поэтому, да будет известно добрым старым квебекуа… горожанам Монреаля… полиция города не… А что?! Нет, вовсе не «не исполняет свои обязанности!». Мы их выполняем! Просто – в умеренных дозах… Так сказать, в строго минимальных количествах. Проще говоря, своим присутствием на улицах мы создаем общий фон, в целом негативно влияющий на замыслы людей, замышляющих противоправные действия. Собственно, присутствием на улицах мы и ограничиваемся. И вчера, во время страшного погрома… резни… наши сотрудники довольно внимательно изучили обстоятельства происходящего, наблюдая за событиями непосредственно. То есть как это ничего не делали? Я же вам французским языком объясняю: своим лишь присутствием мы создавали общий фон… Кстати, насчет языка. Даю слово исследователю вопросов использования языков в социальном контексте сосуществования пользователей двух языков, доктору наук, профессору университета Конкордия. Слово берет профессор. Как вы знаете, вчера на пульт полиции поступило свыше 3000 звонков от лиц, преследуемых неустановленными погромщиками. Отмечено свыше 900 звонков на английском языке. Мы считаем это достаточным для того, чтобы отметить тенденцию ослабления использования французского языка в Монреале и пригородах. Ситуация критическая! Сегодня говноед звонит в полицию и просит его спасти на английском, а завтра он потребует запрета французской культуры, языка, духа Квебека! Небольшая ремарка от шефа полиции. К нашей чести, скажу, что звонки на английском языке мы не зарегистрировали. Браво, аплодисменты. Между прочим, вспоминает профессор, у нас отличные новости. Пассажиры рейса Монреаль – Оттава (чайки, что ли?) отсудили у авиаперевозчика три миллиона долларов. За что? О, они попросили у стюардессы кока-колы на французском языке, и та им принесла кока-колу, но назвала ее по-английски. Это как это? Все просто. Кока-кола по-английски это кока-кола, а кока-кола по-французски – с ударением на последний слог. Кока-колá. Аплодисменты. Задавшего вопрос о разнице уводят в наручниках.

Возвращаясь к событиям в Монреале… трагическим событиям… Они переполошили весь город! Студенты университета UQAM объявили, что не будут учиться месяц в знак протеста! Сотрудники мэрии Монреаля выходят на работу в знак протеста еще на полчаса позже. Чайки Монреаля в знак протеста отказываются рыться в мусорных баках города в течение двух… нет, пяти дней! Интеллектуалы Квебека подписывают открытое письмо к правительству Канады с просьбой оставить, наконец, в покое провинцию и перестать гавкать на нас на этом англосаксонском наречии. При чем тут резня… инвалиды? Да какая разница! Нужно проявлять солидарность. Кстати, о ней. Полиция Монреаля в знак протеста против беспорядков в городе отменяет ночное патрулирование! Аплодисменты. Более того. Как всем нам известно, полицейские города вот уже пятый год носят клоунские штаны в знак протеста против бюджетных ограничений. И чтобы подчеркнуть свое негодование по поводу Монреальской резни, наши ребята и девчонки приняли решение… надеть трусы и лифчики поверх одежды! Цирк «Дю Солей» почтит память погибших представлением, в ходе которого сто лошадей промчатся по гигантскому колесу из дерева. Само собой, кони будут ржать по-французски. Наконец, Совет по искусству муниципалитета Монреаля объявляет конкурс на лучший арт-проект, посвященный событиям, которые пресса намерена окрестить «Монреальско-варфоломеевская ночь». Поговаривают, что правительство намерено выделить на это сто миллионов долларов. Федеральное, конечно. Правительство Квебека уже опротестовало эту сумму, считая ее недостаточной. «Граждане Квебека имеют право потратить двести миллионов долларов на то, чтобы почтить память людей с физическими особенностями, павшими ради наших ценностей», – заявил премьер-министр провинции, Филипп… Фамилия? Да какая разница? Лишь бы Филипп, лишь бы не Стив какой-нибудь или Джон. Кстати, Совет по искусству провинции Квебек тоже не остается в стороне. Объявлен конкурс на книгу о событиях печальной ночи… на картину… инсталляцию… памятник из бетона и драгоценных камней… Это обойдется налогоплательщикам Квебека всего-то еще в пару сотен тысяч миллионов миллиардов. Вдобавок правительство расщедрилось и повышает зарплату полиции Монреаля до 120 долларов 78 центов в час. Но это все равно не повод выйти на работу… вернее, начать что-то делать на этой работе, пожимает плечами шеф полиции Монреаля. Ведь речь идет и о моральном ущербе… мучениях… солидарности, наконец! Что такое солидарность? Это когда мы все вместе. Когда все члены общества думают о нуждах небольшой его части. Полиция, сексуальные меньшинства, животные… Ну кроме иммигрантов, конечно же. Об иммигрантах речь не идет. Они должны научиться самостоятельности… выживать во враждебной среде… Не удочка, но рыба! Поэтому Совет искусств Монреаля отказывает мне в заявке на книгу о печальном событии, резне инвалидов города… Вот сволочи! С досады хлопаю рукой по соседнему сиденью. А там уже другое дерьмо, другая газетенка. На этот раз – на русском языке. «Их Монреаль». Там все чуть-чуть по-другому. Сначала – немножко лицемерных соболезнований погибшим и их семьям, болтовня о необходимости уважать и разделять… Затем автор, под псевдонимом, конечно, приступает к главному. Изблевывает из себя тонны ненависти. На самом деле… если вдуматься… Один инвалид обходится казне Канады в сумму, равную… по сравнению с доходом… налогообложение… ноша для каждого человека, который честно трудится и… Не пора ли вернуться к истокам цивилизации Северной Америки? Речь, разумеется, не об индейцах… долбоебах этих спившихся… Мы говорим о цивилизации Белого Английского Протестанта. Белого – исключительно в переносном смысле, конечно же… Этика труда… экономии… Отцы-основатели вряд ли бы справились с созданием Великой Страны, по соседству с которой раскинулась не менее великая, Наша… если бы тратили все свои доходы на людей, не вкладывающих свою лепту в общий, так сказать, котел… Вот дерьмо! Можно подумать, из котлов лепты хлебают. Но иммигрантам в самом деле золота в тарелку подавай. Особенно нашим. Будь их воля, они бы доллары ели, срали бы ими, утирались по утрам вместо салфеток… И задницы подтирали тоже… Деньги, деньги, деньги. От нищеты их перекосило, с тех пор все наесться не могут. Возвращаюсь к статье. Так или иначе, а дело сделано, пишет обозреватель издания «Их Монреаль» во второй своей статье – первая посвящена, конечно, Путину и Алине Кабаевой – и если так… Почему не отнестись к делу рационально? Скажем, признать факты… Статья гадкая, мерзенькая… Неуловимо попахивает дерьмом, как пальцы, когда на подтирку – всего одна четвертушка, а воды в кране нету. Вроде руки чистые, но амбре, амбре… Какая ирония! Ведь сам же я эту статью и написал! Меня об этом попросил Соломонушкин, местный медиамагнат. Это значит, что у него есть дом, целый старенький «дюплекс» (двухэтажная квартира). На первом этаже бродит беспризорная сука дога, мокрит слюнями обувь посетителей. На втором есть стол, пара компьютеров для верстки и пара микрофонов для радиостанции, которая все никак не заработает. Это целый медиахолдинг! И я с прошлой недели пишу туда статьи – сто долларов штука – на заданные темы. Сто – совсем недурно. Начинались переговоры с десяти. Соломонушкин все мялся… кряхтел… Но я поставил его к стенке. Деваться ему некуда! Конкуренты, издание «Монреаль наш» – вот такойасимметричный ответ… нелояльное соперничество… вздыхал он, – стали печатать статьи какого-то залетного молодца. Злые, остроумные. Все они – за Путина и его брак с Кабаевой и в поддержку либеральных ценностей. Значит, ему срочно нужно что-то против Путина и Кабаевой и в защиту традиционных… консервативных… При полном уважении к законодательству Канады, конечно. Особенно берегитесь задевать гомосексуалистов… Иначе конкуренты, твари… Я поддакивал, смотрел преданно. Соревновался с самкой дога. Не признаешься же, что на конкурентов пишу я же! Пожаловался на климат – он тут и в самом деле дерьмовый, – на дороговизну… На то, что местные на работу не берут… Соломонушкин кивал незаинтересованно, но взгляд, хоть и ускользал, все возвращался. Так собака, которую от помойки отгоняют, вроде бы уходит, но недалеко. Постоит, пожмется… Снова бочком притиснется… Он собирался вцепиться мне в ляжку. Я понял оплошность. Русских не разжалобишь, дикий народ. Никакого сострадания. Пришлось начать хамить, выбивать денег побольше. Так дело пошло лучше. Он даже порозовел от удовольствия. Ах, что может быть лучше хорошей порки для русского! Вот и Соломонушкину понравилось. Сразу до сотни цену поднял. Добил я его болтовней про сотрудничество с ИТАР-ТАСС, – недолгое, но какая разница! для провинциала из заснеженной деревни это как молния была… всем-всем-всем… говорит Москва… небось, он решил, что меня лично Левитан курировал – в своем видении международного положения. В Канаде так. Что ни иммигрант, то знаток международного положения. Не страна, а международная панорама. Помню, клиент-иранец позвал как-то в подвал и, озираясь, показывал нам книгу, в которой написано, как евреи и Джордж Буш-младший захватили мир. Ну ладно, евреи. А Буш-то младший при чем? Кретин задницы от головы отличить не может! Нет, нет, шептал иранец… Он просто-таки уверен, все дело и в Буше-младшем. Прочитайте его фамилию наоборот, получится – сын тьмы! Мы переглядывались, задыхались в сыром из-за свежей штукатурки подвале. Взгляды все были направлены на меня. Я единственный из нашей троицы – я, бывший лесоруб Алексей и пожиратель солнца Виталик – говорил по-английски. Чего уж там. Я единственный грузчик Монреаля, владеющий разговорным английским. Пришлось переводить. Но сначала – Буш. Как, как? Сын тьмы! Сатанаил. Вот евреи и выбрали его во главе своего черного воинства, призванного подточить устои мира… Но помилуйте, все пытался сообразить я. Ну, chub (Buch наоборот), ну проблемы у парня[37], но при чем тут Сатана?.. Иранец махал на меня руками, как истеричка-именинница, засидевшаяся в девках, – на вспыхнувший на торте коньяк. Пылающая цифра 50… Иранец качал головой. Как я не понимаю? Буш-младший – сын тьмы, если прочитать его имя наоборот на фарси. На иранском! А-а-а-а… Пришлось, конечно, согласиться. С клиентами всегда соглашаются. Иранец пришел по нашу душу с полным справочником политиков мира. Путин? Хорошо, очень хорошо. Не позволяет американцам садиться на шею. Мы обожаем Путина! Фидель? Отлично, только много курит! Буш-младший? Ну мы уже в курсе. Харпер? Младший брат Буша-младшего! Ангела Меркель? Не знает такую. Франсуа Олланд? В школе пофранцузскому ему всегда двойку ставили. Иранец наш жил в Монреале вот уже тридцать лет, а было ему тридцать один. Несостоявшийся аятолла грустно чмокал губами в конце заказа, разлепляя их неохотно, как деньги из пачки, выуженной из кармана. Мы знали, что чаевых не дождемся или они будут маленькими. Все уроженцы Ближнего Востока предпочитают расплачиваться с русскими не деньгами, а разговорами о том, как они любят Путина. А еще куклы эти смешные рисованные… а, матрешки!.. точно, матрешки… балалайки, разумеется… тренькают так жалобно, тонко… треньк… Ну и вот вам по три доллара на каждого, парни. Не обессудьте, что так мало. Все деньги… весь капитал… – все в руках мирового еврейства! Кто бы спорил. Только вот и мировое еврейство не очень охотно дает на чай в Монреале. Никто не дает на чай в Монреале. Монреаль предпочитает кофе! Покупаю себе большой, без сахара, в Tim Horton[38]. На стоянку, попердывая, подъезжает грузовик. Как всегда, с опозданием. Из кабины мне подает дикие знаки Дима-культурист. Он в отчаянии. Слезы на глазах, сам бледный. Явно не выспался. Так и есть! Всю ночь укачивал гаденыша этого… дауненка, которого мы спасли. За чем же дело стало? – спрашиваю. Сам ведь вчера спасал этого щенка. Мы из-за него жизнью рисковали! Вывезли, как принцессу какую, в ворохе дорогих платьев. То есть одеял, но принцип-то один и тот же. Все верно, соглашается Дима печально. Но за ночь он многое осознал. Пережил! Ему уже пятьдесят пять лет. У него двенадцать детей, сорок шесть внуков… Что поделать, дети в него, в Диму. Любят трахаться. Наверное, и правнуки уже где-то бегают. Сто процентов, кто-то из внуков уже присунул в детском саду подружке и та залетела. Это у них сем… Семейное, перебиваю. Дальше. А что дальше? Дима понял, раскачиваясь вместе с орущим мальцом, что сам ребенка не выкормит, не поднимет… Стало быть, нужно избавиться. И что же он сделал? Побрел ночью на улицу, хотел подбросить мальца в мусорный бак. А те уже все полные! Тут-то Дима и вспомнил, что служба по вывозу мусора Монреаля объявила забастовку из солидарности с бастующими студентами университета UQAM, объявившими всеобщую забастовку в знак поддержки всеобщего права граждан Квебека на забастовки. Все мусорные баки заняты… Забиты! В парочке он даже детей находил грудных. И что же? Дима смотрел, есть ли место, убеждался, что нет, захлопывал крышку бака, шел дальше… Так прошел весь проспект Шербрук. Ничего не обнаружил, вернулся обратно. Младенец из-за ритма шагов уснул. Дома Дима покормил его смесью из бутылочки – гаденыш сосал, не проснувшись, – и положил в угол, в корзину кошки. Та сдохла еще месяц назад, Дима ее закопал в парке «Бобровое озеро», чтобы не платить за место на кладбище животных. Здесь все – за деньги. Так что и о детском доме думать нечего. Отнесешь дауненка, оформят документы, возьмут номер социального страхования, и будешь всю жизнь на игле сидеть, по половине зарплаты отстегивать.