Таун Даун - Владимир Лорченков

…чтобы слегка отвлечься, концентрируюсь на работе. Хотя и тяжело это сделать, когда отовсюду летят камни, пахнет горячим мясом, кровью. Дима, извинившись, отходит куда-то «покурить». Возвращается довольный, с расстегнутой ширинкой. Я так понимаю, нашел малолетнюю дрянь, которой преподал урок морали. Теперь пристроился к хозяину – к его ушам – и заливает про то, как в Молдавии называют дни недели. Все иммигранты одинаковы. Всем им кажется, что хозяину до усрачки интересно, откуда они, как они и какие разновидности их существуют. Так Виталик, мой напарник-засранец, что пятый день в себя прийти не может – а просто надо меньше жрать и мыть руки перед едой, – всякий раз обиженно поправляет меня, когда я буркаю «Из России» на вопрос, откуда мы. Месье, мадам. Mon pays d’origin est l’ancien république soviétique qui se trouve entre la Romanie et l’Ucraine… Notre nature est… Parmie nos les plus grand écrivains…[27] Самое обидное, что я засранца этому и научил, когда он попросил. Он и смысла не понимает! Твердит, как попугай! Ему всерьез кажется, что франкоканадцу не все равно, из какой части Союза мы сюда прибыли перевозить его вещи и подтирать его задницу… Какая наивность! Какой эгоцентризм! Молдаване, впрочем, все такие. Им всерьез верится, что мир в курсе, где расположена их ancien république soviétique. А по мне, так нужно обобщать. Я бы вообще с удовольствием отвечал, что мы из восточной половинки земного шара. Или – с земного шара. Этого, на мой взгляд, вполне достаточно. Но иммигрантам хочется большего. Им страстно хочется напомнить миру о своем существовании. Напомнить себе, что они есть. Так человек, очнувшийся ночью в темном сыром помещении, говорит громко, чтобы подчеркнуть свое существование. А толку? Он мертв, пусть он еще и жив. Его закопали по ошибке, он впал в летаргический сон. А когда пришел в себя – все. Поздно пить «Боржоми», почки отвалились. Вход рубль, выход два. Так Гоголь попросил перерезать ему вены перед тем, как его положат в гроб. И что? Помогло? В 20-х после революции гроб вырыли, и советские дебилы-писатели разобрали скелет по косточкам. На долгую память! Говорят, тазобедренная кость досталась Исааку Бабелю, и тот с ней баловался в сексуальном плане. Пока за ним не пришли из ЧК и с тазобедренной костью Бабеля не побаловался уже его следователь. А ведь куда лучше было бы Гоголю лечь в могилу живьем, затаиться, спрятаться. И с криком «Ура» вылететь из земли во время эксгумации. Посбивать лопатой головы своим коллегам из РСФСР, а потом переодеться в фартук копателя и уйти на вольные хлеба. Такова жизнь, такова смерть. Никогда не знаешь, где соломки подстелить. Вот, например, мы сейчас. Загрузили половину машины коробками… а длинная мебель уже не помещается. Надо все делать по уму, по инструкции. Беда лишь в том, что у каждого грузчика в Монреале инструкция своя. А так как всякий грузчик здесь – выдающийся представитель МВД Молдавии, золотопромышленного комплекса Украины, горнодобывающей отрасли Казахстана… короче, настоящий технический интеллигент СССР… – то инструкции весьма детальные и друг другу противоречат. Так, Дима буквально дрожит, когда видит людей, обматывающих одеяла скотчем по диагонали. Нужно делать ровное, горизонтальное обматывание, поясняет он, бережно оборачивая вещь прозрачной и липкой лентой. Да, на это уходит меньше скотча, но из-за того, что нужно попасть одним концом на другой, ты тратишь больше времени и производишь впечатление более внимательного работника. Другой грузчик, дальнобойщик Сергей, напротив, придерживается стратегии диагонального обматывания. Оно отнимает меньше времени, зато требует больше скотча… Следовательно, больше времени! Вот такой парадокс, такой софизм! Сергей – настоящий Ахиллес, бегущий за черепахой! Да, в каком-то смысле верно, возражает Дима, но ведь если сделать три ровных горизонтальных обматывания, то… При этом речь идет об одном и том же. Как можно дольше затянуть работу. Платят-то за час! Но споры разгораются нешуточные. Говорят даже, где-то на бульваре Décari состоялась дуэль между двумя грузчиками – один утверждал, что стиральную машину нужно оборачивать спереди и с боков, другой же считал, что прикрывать нужно зад и бока. Дрались на ножах, и победитель выпустил кишки проигравшему. Слава богу, у меня никаких принципов относительно работы нет и я поступаю так, как хочется напарнику. Из-за этого со мной любят работать все. Хотя репутация у меня – как я и сказал – странного и непонятного человека. И я обматываю вещи так, как хотелось бы Диме, и великий дух его внутреннего божества, Бога Легавых, затихает удовлетворенно. Вулкан перестает выбрасывать камни, пепел и лаву. Я умилостивил грозные силы природы. Дима объявляет очередной перекур – двенадцатый по счету, – и мы присаживаемся на гору одеял в грузовике. Проблема мебели решена кардинально. Мы будем ломать ее и складывать в угол, а потом объявим, что мебель не выдержала перевозки. Счастливы будут все: мы, хозяин компании и даже клиент. Имущество-то застраховано! Сзади раздается детский крик. От неожиданности падаю с горы одеял! Оборачиваюсь и вижу другого Диму, который читал мне вчера лекцию про даунов. На руках у него… даун. Дауненочек… Дима Второй, плача, объясняет ситуацию. Несколько лет назад он познакомился здесь с приличной женщиной. Начался роман. Все бы ничего, но она – «квачка». Потому – в возрасте, старородящая. Они, честно говоря, и не думали, что она еще в состоянии залететь, а баба возьми да и удиви. Оказалась с начинкой. Но родила уже в пятьдесят семь, вот и получилось то, что получилось. Вчера родила! Дима был убит горем, когда узнал, что получился даун… Но своя кровь ведь не водица! Дима умоляет нас… заклинает… спрятать щенка, чтобы того в горячке погрома не прирезал кто-то из наших. Мы задумываемся. Дима-легавый многозначительно похмыкивает… покряхтывает… По его мнению, необходимо держать стиль до конца. Если уж всех кончать, то всех. Что с того, что маленький даун родился от Димы-культуриста? Надо прикончить его. Причем сделать это самим. Потому что наши ребята все уже выпили, и пока полиция Монреаля катается по периметру погрома, крушат и ломают все жестче и жестче. Ошалели от крови, если честно. Намного лучше будет нам самим прикончить сопляка, чтобы быстро и без мучений. А если он попадется толпе… Дима-культурист от огорчения близок к истерике. Стоит, моргает. Слезы катятся по лицу… Ноет, нюнится… Настоящая баба! Куда только подевался мужской характер, стальные мышцы, непреклонный взгляд. Все словно ветром сдуло. В Монреале он, ветер, очень сильный. Дует и дует, дует и дует. Буквально сводит с ума. Словно самум. Это все потому, подтверждает хозяин-«квак», что город построили на разломе тектонических плит. Плохое, нездоровое место. И ветер местный на самом деле с ума сводит. Особенно когда теплеет. Что это у нас там за ребеночек в одеялах возится? Он ребеночка не заказывал перевозить… Держим военный совет. Дима-культурист предлагает нам некоторую сумму денег, если мы вывезем его с щенком с территории погрома. Да, но мы по закону не имеем права перевозить людей в кузове… Дима-культурист становится на колени. Он заклинает нас всем святым. Он обращается к нам как к отцам, наконец. Пробил оборону! Отцы из нас, разумеется, никакие – как из говна пуля, – но какой мужчина устоит, услышав такую просьбу. Хмуримся, разыгрываем из себя стопроцентных мужчин. Прячем Диму-культуриста и его щенка в ворох одеял, закрываем грузовик. Хозяину объясняем, что, мол, придется делать второй рейс. Конечно, за его счет! А что, какие-то сомнения есть? Выруливаем осторожно с улочки, потом из района… Проходим патрули местной самообороны, которая проверяет все автомобили… Избегаем досмотра, потому что наши же погром и устроили… Радостно гудим, покидая район. Вслед нам улюлюкают, бросают вверх бейсболки…

…В парке у Ботанического сада объезжаем огромную яму, свежевырытую. В ней колышется людское море. Тысячи людей стоят раздетыми. Над ними – десятки фигур с пулеметами и одна – с диктофоном. Объявляет. Педики, черножопые и инвалиды. Вы ели наше мясо, пили нашу кровь. Теперь настало наше время. По divérsité montréalaise[28] – пали! Вспышки, грохот. Жалобный вой коллективной мясной гусеницы, которую давят сейчас где-то там, на уровне корней… Постепенно масса – разнообразная из-за цвета кожи жертв – становится однородной. Кровь и земля окрашивают всех в один тон… Хрипят жертвы. Соскакивают в ров вчерашние униженные и оскорбленные, с примкнутыми к ружьям штыками. Ружья взяли в музее истории Монреаля. Почистили, обновили. У нашего мужика руки золотые. Не то что местные кретины… Мужик из бывшего СССР сделает что хочешь из чего хочешь! Дима, что за рулем, рассказывает мне, как из куска проволоки, старой стеклянной бутылки из-под кефира и спичечного коробка смастерил стартер для своих «Жигулей». А когда тачка развалилась от старости, он из всего этого произвел машину времени! Да, не очень большого диапазона. Всего на три дня вперед и три дня назад забрасывала. Скажем, портативная машина времени короткого действия. Есть же континентальные ракеты на близкую дистанцию, я что, в новостях не слышал? Так и он, Дима… Короче, машина работала исправно, пока как-то не отключили свет и не произошло короткое замыкание. Бутылка воспламенилась и лопнула, проволока расплавилась, а коробок сгорел. Все, конец истории. Вот и второй адрес. Останавливаемся у винтовой металлической лестницы. На такие красиво ложится снег в фильмах про Нью-Йорк и Рождество. И на таких ломаются ноги и спины, потому что угол слишком крутой для переноски вещей. Но ради приезжих никто новые строить не будет. Дима уже подустал, подзаткнулся. Так по второму адресу всегда. Силы иссякают. Молча носит вещи часа четыре. Несколько раз – с холодильником, буфетом и сушилкой для белья, – застреваем. Один раз подворачиваю ногу и полчаса лежу под шкафом, гадая, сломал или нет. Повезло! Всего лишь вывих! Пополз к грузовику, чтобы там разуться и осмотреть ногу, пока Дима хозяину зубы заговаривает. Ведь пока второй грузчик не работает, платят только за одного. Значит, и зарплата меньше! Никогда… никогда клиент не должен видеть грузчика не работающим… В грузовике скидываю ботинок со стальным носком и щупаю лодыжку. По толщине примерно с колено. Снизу раздается слабый писк. Черт, пассажиры! Быстро раскапываю гору одеял, протискиваюсь в лазы между досками, коробками, мешками. Слава богу, маленький дауненок еще дышит, хоть и посинел. А Дима в обмороке! Даю пару пощечин… привожу в себя… Заворачиваю щенка в одеяльце, так чтобы голова торчала и доступ к воздуху появился. Растираю ногу, еле встаю. Возвращаюсь на лестницу. Уже темнеет, и в окнах домов зажигается свет. Одно окно – прямо надо мной, горит звездой в ночном небе. Падает отсвет на ржавую металлическую дощечку – что на дереве – с названием улицы. La rue de Bethléem[29].