Боевая молодость - Иван Буданцев

Что случилось тогда в моей двадцатидвухлетней голове — до сих пор понять не могу. Я пялил глаза на ее нежный румянец, на глаза и губы, а едва она поравнялась со мной, я встал, чуть поклонился и произнес:

— Здравствуйте. Разрешите вернуть вашу книгу.

Она вздрогнула, остановилась. Глаза ее сделались еще больше и уставились на меня.

— Господи, — прошептала она. Глаза ее на секунду закрылись. — Боже мой, наконец-то.

Помню, вдруг за калиткой женский голос визгливо закричал:

— А ну геть витцеля, поганец! Паки ж ты будешь шкодить на кучене?

И девушка словно очнулась, быстро пошла вперед. Я за ней. Мы пошли рядом.

— Я совсем забыла, какую книгу вы у меня брали. — Она смотрела перед собой. — Напомните мне, пожалуйста.

— Третий том Гоголя. Когда можно вам принести книгу?

— Сегодня или завтра. В шесть вечера, как вам удобнее. — Я увидел глаза ее. — Лучше бы сегодня. — Она улыбнулась.

— Я смогу завтра. Только завтра.

— Хорошо.

На углу она подала мне руку.

— Наконец-то, — тихо сказала она, — сколько я ждала! До завтра.

— До завтра.

Я смотрел ей вслед. Она удалялась, наклонив голову, опять ступая так, будто стараясь идти по одной линии. Сворачивая за угол, она оглянулась и скрылась, а я поплелся по улице. Мне не хотелось идти ни домой, ни в гостиницу. Мне вдруг стало жутковато — что я натворил! Потапов уже, конечно, что-то затеял, а я испортил… А если она сейчас же сообщит Андриевскому? А если сегодня прибудет из Крыма настоящий агент к Гавронской и догадается о провале явки? А вдруг у них и еще явка имеется на случай провала одной? Непременно есть. Что тогда? Тогда наша операция лопнула. Андриевский еще глубже спрячется. Надо спешить. Если агент появится, надо взять сразу.

Я бросился в гостиницу, позвонил Потапову. Четко, кратко доложил ему о случившемся. Я слышал его дыхание.

— Сейчас приду, — произнес он.

— Всего я мог ждать от тебя, студент, — заговорил Потапов, быстро войдя в номер, заперев дверь, — но такого! Увидел красивую девку и отчебучил! Сам и расхлебывать будешь, учти. И считай, в рубашке ты родился, ежели обойдется все благополучно. — Я стоял навытяжку. — Как ты мог? Как ты мог? Мы за ночь и день не узнаем, кто сидит в шестом доме! А в соседних домах? Андриевский знает всех офицеров своей контрразведки. Прикинешься ты новеньким — ладно. Но у капитана свой пароль может быть. Эх! Вот шлепнут тебя завтра из-за угла. Либо сегодня в кровати зарежут. Она куда шла?

— Не знаю.

— Не знаю! Хоть бы позвонил прежде, я б дежурного отправил туда. Людей же нет, только вечером прибудут. Неужели провалил дело? — Он уставился на меня. Я молчал. Он нервно рассмеялся. — А я только что перед Турло распинался, какой ты прирожденный чекист. Погоди, останешься жив, будет тебе награда и поощрение!.. Но давай думать, как расхлебывать. Во-первых, до пяти часов завтрашнего дня из гостиницы ни шагу. Обедать, ужинать будешь в здешней столовой. Сиди и думай, что скажешь своей красотке, если свидание состоится, если она уже не смылась, не катит куда-нибудь в поезде. Ты должен знать, почему не взорвали тогда мост. Ты должен повидаться с Андриевским. Ясно? И выстраивай на этом свою интеллигентскую игру.

Я готов был провалиться, куда-нибудь исчезнуть.

— Да не стой истуканом. Сядь. — Он тоже присел на стул. Тут же встал, ударил меня по плечу. — Ладно, Ванюша, — сказал он, — унывать будем после. Когда узнаем, что все рухнуло. А пока есть надежда. Иди пообедай — вот тебе талоны. Кормят здесь хорошо. До моего прихода или звонка — ни шагу из гостиницы.

До трех часов следующего дня я извелся, сидя в номере. В гостинице газетный киоск не работал, почитать было нечего. Я обдумывал, что говорить на свидании с ней, как вести себя. А на память пришел страшный случай из фронтовой жизни. И никак я не мог выгнать его из головы. Под хутором за Доном белые захватили меня и четырех бойцов спящими. В кармане моих брюк нашли печать военкома полка. За деревней у стога сена расстреливали бойцов по одному.

— Смотри, комиссар, как мы твоих шлепаем, а тебя шлепнем последним!

Но не успел офицер это сказать, как позади солдат ухнул наш снаряд. Меня сбило с ног, чуть контузило. Три солдата и офицер лежали мертвыми, два солдата убежали. Я забрался в стог. Потом увидел наших кавалеристов, побежал искать свою часть.

И вот вспомнилось не то, как бежал искать своих, а те минуты, когда меня вели к стогу сена. Ужасное было состояние.

Вечером в городе постреливали. Ровно в час ночи, что я отметил, взглянув на часы, из коридора донесся какой-то шум. Двери в номере были двойные. Внутренняя с обеих сторон отделана плотным и толстым войлоком. Такую дверь даже пуля из карабина не пробила бы. Номер мой находился в самом конце коридора. Против моей двери — дверь кладовой. Кто-то топтался, ругаясь, звеня ключами. На первом этаже раздался выстрел. Звеневший ключами выругался, побежал прочь. Я выглянул. Человек уже сворачивал за угол к лестнице. Донесся звон разбитого стекла. Кто-то высадил окно. И стало тихо. Я постоял еще некоторое время, прислушиваясь. Закрылся. Минут через пять в дверь сильно постучали. Я взял пистолет из-под подушки, сунул за пояс и надел китель.

— Кто там? — спросил я.

— Заведующий гостиницей. Откройте, Буданцев.

Вошли заведующий и мужчина средних лет. Лицо его было в каплях пота, он тяжело дышал. Это был работник угрозыска.

— Вы выходили из номера? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Я только выглядывал.

Они переглянулись.

— Я услышал шум в коридоре. Кто-то хотел открыть кладовую. Когда внизу раздался выстрел, этот «кто-то» побежал. И я выглянул.

— Вы видели бежавшего?

— Я успел заметить, что он в черной рубашке навыпуск, в таких же галифе и в сапогах.

— То Винников был, — сказал заведующий.

Он что-то шепнул работнику угрозыска.

— Двери какого-нибудь номера открывались?

— Я не видел. Когда выглядывал, все были закрыты. А что случилось?

— Продуктовый склад наш в подвале ограбили, — сказал заведующий. — Дежурная сказала, один из бандитов на второй этаж побежал. А из пятого номера видели, что ваша дверь открывалась.

Они ушли. Я слышал, как стучали в другие номера. Стянув сапоги, сняв китель и сунув пистолет под подушку, я лег. Я думал о грабителях, об Андриевском, Гавронской и Гавронском. О том, что, если я провалил операцию, покончу с собой. Странно, но мысль такая немного вроде бы успокаивала. Думал о родителях. Но то и дело видел перед собой красавицу: как она удалялась от меня по улице, наклонив голову и вроде бы стараясь идти по одной какой-то линии. Нет, думал я, девушка с такой яркой и свежей красотой, с такой искренностью в глазах не может быть шпионкой.