Эвкалипты под снегом (сборник) - Елена Пустовойтова

На улице уже было темно. Привычную для села тишину нарушали выстрелы петард, огненно расчеркивающие черное, еще почти беззвездное, небо. Постояли, полюбовались на наряженную елку, видневшуюся в глубине дома, которая с морозной улицы смотрелась еще красивее, и на американский манер светящиеся гирляндами дома «Дворянского гнезда» и побежали, весело покрикивая и повизгивая, как молодые девчонки, к бане.

Ирина чувствовала себя по-настоящему счастливой.

И даже больше.

Такой, у которой все впереди.

По бане соскучилась – растянулась на полке, прикрыв от удовольствия глаза. Лариса, явно утомившись от предпраздничных хлопот, тоже притихла. Понемногу стали вспоминать о прошедшем годе, который их свел вместе, и о том, когда последний раз парились. И разговор сам собой перешел на Сергея и Верку.

– Сходим к ним? – Лариса, чтобы увидеть лицо Ирины, даже приподнялась. – Я у них дальше бани не была, интересно ведь, как это в шалаше с любимым живется. Да и Верку интересно увидеть принаряженной – со смеху, наверное, помереть. Это будет что-нибудь из табачного ларька… И за что этакой распустехе такое счастье?

Ирина почувствовала – ее настроение, как упавший клубок, начало отматываться от полного счастья к полной грусти. Да так стремительно, словно кто-то без устали дергал этот клубок за веревочку резкими рывками.

Быстро приподнялась.

– Ты что? – испугалась Лариса. – Тихонько надо, на сердце и так нагрузка большая…

– Наверное, я в Сергея влюблена… – совсем не желая сказать то, что только что сказала, да и не осознавая до последнего мгновения того, что произнесла, не к месту ухмыльнулась Ирина.

– Ба-а-тюшки! Удивила… – вновь улеглась на полотенце Лариса. – Уверена, не только ты, многие в него влюблены. А он, ну надо же, идиот, выбрал Верку…

Слезла с верхнего полка, подсела поближе к Ирине.

– Тебе бы от него родить… А то пока найдешь мужа, время все твое выйдет… Вот, хоть на меня посмотри – и муж замечательный, а что я без детей? Стараюсь не думать, что будет, когда кто-нибудь из нас один останется…

– Ро-о-дить? – рассердилась Ирина, – это в сорок пять-то лет?

Посидели еще некоторое время молча, думая каждая о своем, и стали собираться – ни к чему перед бессонной ночью сильно распариваться.

– А знаешь, – заворачиваясь в халат, снова начала в предбаннике Лариса, – я хорошую жизнь прожила: муж при чинах, людей вокруг море, все угодить старались. А вот, остались одни. Если что случится, то, думаю, что только к тебе, может, и обращусь, да еще к Верке. Видишь, как я к ней отношусь… Но от нее не убудет, если ты родишь от ее мужа… Да и не все дела нужно напоказ выставлять. Ведь, по большому счету, – от кого же родить, как не от Сергея? Кого еще такого, как сейчас говорят, экологически чистого ты видела? Да с нормальными мозгами? Ну? Мой Степочка, к сожалению, стар, да и пил много, а то и от него можно бы было родить… – И вдруг заплакала, продолжая сквозь слезы говорить:

– Он очень хороший… И я бы даже очень этого хотела…

– Сдурела баба! – Ирина даже хлопнула себя в сердцах руками по бедрам, напомнив сама себе этим жестом Верку. – Да вы что, сегодня, сговорились? Свести с ума меня хотите? Называется – приехала отдохнуть…

Лариса, непохожая сама на себя, высморкавшись в полу своего шикарного халата, пригорюнившись присела на лавку.

– Ведь это я виновата, что у нас со Степаном нет сына. Сначала я не хотела, а потом, – перешла на шепот, – не смогла…

Растерла по щекам вновь соскользнувшие с еще красивых глаз слезы.

Ирина села рядом, обняла.

– Чего теперь плакать? Говорят же – нет худа без добра. А вдруг он у тебя пьяницей каким-нибудь бы был? Чего хорошего? Или, вот подумай только, наркоманом? Или – еще хуже – на машине вашей разбился?

– А интересно мне узнать, – высвободилась Лариса из ее объятий, – почему это ты такого плохого мнения о нашем сыне?

В дом вбежали, смеясь и дурачась, – виной чему стало их совместное падение в снег. Поскользнулись на тропинке, что вела от дома до бани. Видно Степан, наливая воду для бани, ненароком облил, и подмороженная тропинка катком бросилась им под ноги. Упали в мягкий на ее обочинах снег, выпавший днем будто специально ради праздника.

И опять вернулось ощущение счастья.

Почти как в детстве.

Отправили Степана в баню, а сами разошлись по комнатам наряжаться к празднику.

Ирина цвела последней красотой – еще чуть-чуть и обвиснут щеки, ослабнут мышцы на руках, поникнут плечи. А потом и спина согнется. Но пока платье, словно живое, охватило ее все еще гибкое и красивое тело, придав ей особое очарование и утонченность. Плотная ткань тяжело упала, прикрыв ноги до самых щиколоток, красиво, при каждом движении, колыхая тяжелой волной.

Натянула на ноги тончайшие колготы, щелкнула по щиколоткам застежками туфель.

Вглядываясь в зеркало, несколько раз повернулась вокруг себя – коротко стриженые волосы от мытья в бане настоящей водой без всякой укладки красиво лежали на голове. Провела по ним щеткой – встряхнула. Замечательно. Каждая прядь блестит, что елочная игрушка. Глаза восторженные, полны ожидания близкого счастья. Открытые плечи, красоту которых подчеркнули красные, ручного плетения заморские кружева, манят к себе взгляд бархатистостью кожи.

Надела сережки с маленькими бриллиантиками, а длинную шею украсила кулоном с большим.

Отступила от зеркала, еще раз оглядела себя и тихонько засмеялась от счастья и удовольствия.

Лариса выглядела величественно. Длинное темное платье из тафты, матово переливающееся при каждом движении, высокие каблуки, ухоженные пальцы в перстнях. Темные волосы собраны в высокий узел, глаза в искусственных ресницах, удивительно идущих к ней, загадочно мерцают.

Сошлись в гостиной и ахали, разглядывая друг друга, до тех пор, пока не пришел Степан, который даже крякнул от удовольствия, оглядев женщин и, снимая мокрое полотенце с красной, распаренной шеи, заорал басом:

– Ах, какие женщины, какие женщины! Мне б такую!

– Будет, будет тебе такую, – пообещала Лариса, отправляя генерала переодеваться во все праздничное.

Включили гирлянду на елке, приглушили свет. Осторожно, чтобы ненароком не испортить свежий лак на ногтях, Лариса длинной спичкой зажгла бумагу в камине под красиво уложенной пирамидой из березовых чурок.

И когда в столовую, благоухая французским парфюмом, вошел еще розовый от банного пара Степан, праздник начался.

Выстрел

Она их перепугала. Резко-резко застучала в окно, как бы предуготовляя свое появление, а через мгновение сама явилась на пороге. Говорить от быстрого бега, держась за бок, не могла, лишь хватала воздух открытым ртом. Белая, будто специально скроенная для учительниц сельских школ кофточка выбилась из-под черной юбки с двумя нелепо торчащими на животе складками. Ноги – босые, оттого особенно страшные, красными обрубками пальцев вылезли из разодранных колготок.

Степан подскочил к Верке, раздельно и громко, как глухую, спросил:

– С кем беда?

– С Сережей… – сипло выдохнула та. – Машину надо… В больницу…

Пока женщины, потерявшись от неожиданности, только начали выбираться из-за стола, Степан метнулся в прихожую и вернулся оттуда со своими валенками, в которых любил работать во дворе, и теплой курткой. Накинул на Верку куртку и, став перед ней на одно колено, как ребенка, обул в валенки. Тут же рванулся в спальню за ключами от машины, на которой, как выпал снег, не ездил, по дороге крича Ларисе, не помнит ли она, есть ли в машине бензин?

Ирина опомнилась и тоже закричала, что ее машина стоит во дворе ее дома, и что будет лучше добежать до нее, чем заводить генеральскую. И пока переобувшись в сапоги и натянув пальто, выбежали во двор, Верки уже нигде не было видно.

Ворота были распахнуты, и Ирина, взвизгнув тормозами, зарулила сразу во двор. Под ярко освещенными окнами дома, раскачиваясь с ноги на ногу, словно маятник, вглядываясь в тени снующих в доме людей, тонко повизгивая, словно побитый щенок, переминался Егорушка. Увидев приехавших, схватился руками за голову и стал еще сильнее раскачиваться и громче повизгивать.

В довольно просторной комнате на диване, над которым красовалась сделанная Ириной фотография Верки, лежал окровавленный, бледный, почти синюшный Сергей. Возле него, заканчивая накладывать на плечо повязку, суетился высокий, очень похожий на Сергея, старик. Рядом со сдвинутым в угол, накрытым к празднику столом, в кресле возле убранной елки сидела пожилая женщина со старомодной, с высоким гребнем, прической. К женщине жался младший сын Сергея. Бледное лицо ее выражало тревогу, но она тихим голосом успокаивала ребенка. Двое старших сыновей, двигаясь бесшумно, быстро и беспрекословно выполняли поручения деда. Верка, обутая в тапочки, влажной белой тряпицей вытирала кровь с рук и тела Сергея и, словно вокруг никого не было, шептала мужу ласковые слова.